Нераскрытые тайны природы. Расширяющий кругозор экскурс в историю Вселенной с загадочными Большими Взрывами, частицами-волнами и запутанными явлениями, не нашедшими пока своего объяснения - Джон Малоун

Бихевиоризм — наивысшая точка идеи о том, что «воспитание» (уроки, получаемые детьми от родителей и других уважаемых ими людей, например учителей) играет гораздо более важную роль, чем «природа» (т. е. биологическое начало в человеке, в том числе различные генетические составляющие отдельных людей). Споры о том, что главнее — природа или воспитание, стары как мир, и если оставить в стороне науку, то в определенный момент всегда преобладает одна из этих точек зрения в соответствии с господствующей в данный момент политической идеологией (возьмите, например, соображения, касающиеся тюремной реформы). Поскольку дискуссии «природа или воспитание» столь легко следуют политическим целям — и столь же легко запутываются религиозными воззрениями, — то и научные теории овладения языком сильно подвержены внешним влияниям. Ноам Хомский был настолько блестящим мыслителем, что, несмотря на эти потенциальные трудности, его идеи остались практически незыблемыми, хотя сам он был твердо уверен в преобладающей роли природы. «Способность к языкам», по его определению, — это заданная генетически структура мозга, содержащая в себе «предшествующие знания» о том, как «предметы и действия, представленные грамматическими оборотами с существительными и глаголами, связаны друг с другом в качестве действующего лица, действия и объекта действия», — так пишет в своей книге Мортон Хант [1]. В одном из примеров Хомский использует два предложения одинаковой структуры, по крайней мере внешне:

«John is easy to please» («Джон готов угодить»).

«John is eager to please» («Джон жаждет угодить»).

Попробуем изменить структуру этих предложений:

«It is easy to please John» («Джону легко угодить»).

«It is eager to please John» (Хочется угодить Джону»).

Многочисленные исследования показали, что дети находят смысл в первом из второй пары предложений, а второе считают неправильным, если только под словом «it» не подразумевается любимое домашнее животное. Дети улавливали различие между поверхностной и глубинной структурой языка в сотнях подобных примеров, каким бы языком они первоначально ни владели. Немецкому языку свойствен иной порядок слов, нежели английскому (англоязычным взрослым людям, пытающимся учить немецкий, он даже может показаться обратным), но маленькие дети, по-видимому, легко усваивают правила словосочетаний существительных и глаголов, на каком бы языке ни разговаривали их родители.

Однако Хомский не утверждал, что язык — врожденное свойство (т. е. что язык заложен в человеческом мозге, даже если ребенок в жизни с ним не соприкасается). Если бы это было так, то даже «маленький дикарь» типа знаменитого Маугли или дети, которых годами держали в подвалах вне контакта с людьми, должны были бы освоить собственный язык, никогда его не слыша. Но этого не происходит, хотя их можно еще научить. Тем не менее с начала 1990-х годов многие психолингвисты, возглавляемые Стивеном Линкером, пришли к выводу, что язык — это присущее человеку свойство, подобное, скажем, присущему паукам свойству плести паутину. «Плетение паутины», как пишет Пинкер, «не было изобретено неким гениальным пауком и не зависит от соответствующего образования либо наличия способностей к архитектуре или строительной деятельности. Скорее, пауки плетут свою паутину, так как обладают соответствующим мозгом, благодаря которому у них есть побуждение к этому занятию и способность преуспеть в нем». Далее он признает, что данная точка зрения противоречит житейскому представлению, согласно которому язык — это часть культуры. Пинкер утверждает, что язык — «не более достижение культуры, чем вертикальное положение тела». Подобно летучим мышам с их звуколокатором или птицам, способным совершать тысячекилометровые перелеты, мы также персонажи талантливо организованного природой грандиозного спектакля, где у нас свой собственный номер программы — язык.

Поскольку подобная концепция языка бросает вызов здравому смыслу, у Пинкера нет недостатка в оппонентах. Очень многие не принимают идею врожденного характера языка, так как она, казалось бы, противоречит основополагающим представлениям о полезном и правильном в человеческом бытии. Простейшее разговорное общение родителей с детьми, возникающее, когда младенец только-только начинает говорить, переходит в более сложные словарные конструкции («посмотри, какая собачка»), а затем в эпизодическую коррекцию грамматики — считается большинством людей совершенно естественными взаимоотношениями родителей с ребенком. Когда вы утверждаете, что дети учатся у родителей языку не более, чем, подражая им, учатся ходить, вы тем самым начисто отметаете давно устоявшиеся взгляды. Казалось бы, совершенно ясно, что для активизации у ребенка речевого инстинкта люди вокруг него должны разговаривать. Однако многочисленные исследования самого разного рода, в том числе антропологические с использованием записей о сообществах, в которых родители мало разговаривали со своими чадами, показали, что овладение языком совершенно не связано с тем, обращаются ли к детям непосредственно или нет. Дети в равной степени усваивают язык, видимо, даже если большая часть разговоров, которые они слышат, ведется сугубо между взрослыми. Другими словами, они делают это в значительной степени совершенно самостоятельно, и роль непосредственного руководства родителей на удивление мала.

Некоторым людям эта концепция представляется совершенно невероятной. Однако подобное неприятие культурными людьми идеи языкового инстинкта представляет собой меньшую проблему, нежели вопрос: с какой областью головного мозга соотносится этот инстинкт? Сравнительно ясно лишь то, что за него ответственно левое полушарие. Этот факт установил еще в 1860-х годах французский врач Поль Брока, который изучал головной мозг нескольких пациентов, имевших серьезные речевые проблемы. Всякий раз он обнаруживал повреждения левого полушария, влиявшие на так называемую перисильвиарную кору, которая окружает щель между височной долей и остальной частью мозга. И все-таки какие области «управляют» речью, до сих пор остается тайной. А как они работают — еще более сложная проблема.

Множество новых исследований проводится в неврологии. Например, используя позитронную эмиссионную томографию (ПЭТ), удается проследить за химическими процессами в разных органах, в том числе в головном мозге, и узнать многое помимо того, что дают структурные изображения, получаемые с помощью рентгеновских лучей и ядерного магнитного резонанса (ЯМР). Постоянно происходит обнаружение новых видов нервных клеток, называемых нейронами. Но при этом ситуация все более усложняется, и возникают проблемы, ставящие в тупик специалистов по квантовой физике, как мы увидим в гл. 16. Огромное количество нейронов подобно огромному числу субатомных частиц сильно затрудняет установление взаимосвязей между ними. Как пишет Джон Хорган в своей книге «The Undiscovered Mind» [5], лауреат Нобелевской премии 1981 г. Тортсен Вайзель возражал против объявления 1990-х годов «десятилетием мозга», утверждая, что для истинного понимания работы мозга потребуется, «по меньшей мере, столетие, а может быть, и тысячелетие».

В настоящее время все, что нам известно о зоне Брока, получено в основном в результате умозаключений. Полагая, что одни участки головного мозга ведают существительными, другие — глаголами, Пинкер пишет: «Возможно, эти участки по виду напоминают мелкий горошек, кляксы или полоски, разбросанные по тем областям головного мозга, которые ведают языком в целом. Они могут выглядеть и закорючками неправильной формы. У разных людей эти участки, возможно, вытянуты или растянуты по различным буграм и складкам мозга». Подобная картина действительно наблюдается у лучше изученных систем, управляющих зрением. Но мы знаем столь мало, что можем строить лишь гипотезы.

В XX столетии ученые по-настоящему взялись за проблему овладения языком. Однако теории, выводы и умозаключения не в состоянии суммировались факты, а результаты, получаемые, например, при тестировании детей разного возраста, всегда можно подвергнуть сомнению. Курьезные данные, полученные в результате наблюдений за людьми с речевыми проблемами, чересчур сходны с показаниями очевидцев криминальных происшествий: чем больше свидетелей, тем больше версий. Можно сказать, что мы лучше понимаем поведение субатомных частиц, нежели свойства человеческого мозга, и подобная ситуация, по-видимому, сохранится надолго. Мы ведь единственные существа на Земле, обладающие речью, и поэтому тайна овладения языком может оказаться проблемой мозга, которую нам если и удастся решить, то лишь в самую последнюю очередь.

 1. Hunt, Morton. The Universe Within. New York: Simon & Schuster, 1982. Хотя с тех пор, как была написана эта книга, в области психолингвистики отмечалась большая активность, тем не менее она остается одной из самых доступных книг по данному вопросу и содержит много важного материала о становлении этой новой научной дисциплины, которому в позднее вышедших книгах просто невозможно было уделить внимания.