Женатые холостяки - Эльмира Нетесова

Лешка прочел и решил сходить к бабке. Ему она открыла, увидев милицейскую форму:

— Тебе чего нужно, касатик? — спросила испугано.

— По делу к вам пришел. По работе, поговорить нужно с вами, — прошел в комнату. На голос Свиридова вышел из своей комнаты старик.

— Заявление на вас поступило, Ильинична. И я хоть живу в соседстве, вынужден принять к вам меры наказания согласно ваших действий. Люди требуют вашего выселения из дома за поведение, какое впрямь исключает даже возможность проживания с вами в одном, общем доме. Вы не просто сознательно мешаете, а травмируете детей, не даете покоя никому из взрослых. Это недопустимо.

— Да это кто так набрехал на меня? — возмутилась бабка.

— Никто не оклеветал! Я сам во дворе слышал, как вы орали, то на своего деда, то на соседей. Я ушел домой в одиннадцать, вы все продолжали заходиться. Но всему есть предел!

— А какое тебе дело? Я живу в своей квартире, что хочу то и делаю. Мне никто не укажет. Хочу ору или реву, никому нет дела! Нечего совать ко мне свой нос!

— Вы живете не в частном, в общем доме и обязаны выполнять все правила проживания здесь. Иначе, вас выселят как туземцев, не приспособленных к требованиям цивилизованного общества. И если вы не прекратите хулиганить после этого предупреждения, завтра придется заплатить в милиции штраф в размере пяти ваших пенсий. Если и это не остановит, вас отвезут в милицию, в наручниках, через весь город, в камере вас продержат несколько дней, пока не поймете, как нужно жить в этом доме. Коли и такая мера не подействует, вы будете выселены в принудительном порядке! Вы меня поняли, Ильинична?

— Вона как со старухой вздумал расправиться? Это за что же так? Когда мне гадят на порог, им все можно. Мое белье засыпают сверху мусором! И тоже ничего!

— Это было давно! Теперь никто не мешает и не обижает вас! Вы же своего мужа живым в могилу загоняете. Унижаете, оскорбляете, позорите, как вам не стыдно, ведь совсем старая, а ни мудрости, ни ума…

— Знаешь что, Лешка, это наша жисть и не суй в ее свой нос! Мал еще нам указывать. Свою семью заведи, там командуй. А нас оставь. Никто боле не потревожит и соседев! Я ручаюсь! — вытолкал старик Леху из квартиры.

Тот вышел раздосадованный на Ивана Кузьмича. И дома рассказал матери о случившемся. Та рассмеялась:

— Сынок, не злись. Так случается часто и не только у стариков. Люди меж собой грызутся, а влезь в их жизнь чужой, они тут же горой друг за дружку встанут. А значит, у них все в порядке. Ругачки еще не показатель. К ним привыкают, как хлебу. Будь им плохо вместе, давно бы расскочились в разные стороны. А раз живут, все у них в порядке.

— Но ведь дед плачет, жалуется на бабку во дворе.

— Леша! Все злословят друг друга. Уж такая она человечья природа. Хочется, чтоб кто-то пожалел, посочувствовал. А вмешайся, и получишь шишки. Лучше не лезь, сами разберутся.

А Лешке не верилось. Правду сказать, та бабка перестала докучать соседям по ночам и уже не кричала на старика и соседей допоздна, не грозила вывести их за рога на чистую воду. Но через месяц умерла от инсульта. Ей было восемьдесят пять лет. Старуху похоронили. Прошло больше года, а ее дед на весь двор винил Лешку в смерти своей бабки. И говорил, что это он, милицейская отрыжка, довел старую до переживаний и болезни, от какой она умерла. Винил Лешку в своем одиночестве, сиротстве, никогда с ним не здоровался.

— Не обращай внимания на его заскоки. Ивану Кузьмичу скоро девяносто лет исполнится. Надо ж человеку на кого-то жаловаться. Бабки уже нет, теперь ты стал крайним, — смеялся Александр Петрович Порва.

Соседи мужики давно не слушали старика. И тот, позудев на тяжкую судьбу, уходил домой.

Стариков в доме хватало, но все они были разными. Одни любили выпить, другие, несмотря на серьезный возраст, ходили в гости к одиноким женщинам. Нет, не к старухам-ровесницам, этими пренебрегали. Обращали внимание на сорокалетних. Засиживались у них допоздна, прощупывали почву, а может, получится совместная жизнь.

Вот так и повадился дворовый дедок к Свиридовым. Лешкиной матери уже пятьдесят исполнилось.

Старику давно за семьдесят пошло. Держался он молодцом. В гости к Свиридовым приходил при всех наградах. Их у него хватало. С двенадцати лет был в партизанском отряде в Белоруссии. Закончил войну в Берлине. О тех годах своей жизни мог рассказывать бесконечно. Были у него медали за Прагу и Будапешт, за Вену и за взятие Берлина. А уж юбилейных наград ни счесть. Рядом с боевыми носил семейную медаль «Мать-героиня». Пятерых детей вырастил вместе с женой. Та лет пять назад ушла из жизни, ни разу не надев награду. Но мужик считал по своему, никакой медали нельзя стыдиться, тем более этой, полученной на двоих с женой. Ведь была в награде и его капля пота. Называл эту медаль уважительно-родительской и ничуть не смущался, что на ней было написано: «Мать-героиня». Рядом с этой наградой носил и собачью «Победитель соревнования первой степени». Держал когда-то человек овчарку. Умной была собака. Побеждала на всех выставках и соревнованиях. Но ведь дед ее содержал, а потому считал, что имеет полное право на медаль. Это неважно, что на ней был отчеканен собачий профиль. Награда никого не порочила, и человек носил ее с гордостью.

Увидев его у себя на кухне, Лешка ухмыльнулся. Присмотрелся к наградам и спросил:

— Дед! А почему ни все награды носишь? Ты же октябрятский значок забыл. Иль потерял? Хочешь, я подарю тебе свой. Тоже берегу на память, — глянул на улыбнувшуюся мать. Она все поняла. До старика дошло не сразу. Тот нахмурился, отодвинул чашку с чаем, пряник и, сопнув обиженно, сказал:

— Ну почему ты такой ехидный? Нешто в твоей душе тепла навовсе не осталось? Ведь я не чужое, свое ношу. Каждая награда родная. Вона тебе сколь годов, а до сих пор ни семьи, ни детей нету. Я же пятерых родил вместе с бабкой. Всех выучил, высшее образование дал. Иль это легко досталось? От своих зубов отрывали. Сколько сил ушло, уж и не измерить. Но дети удались отменные. Все путевыми людьми поделались. Кажный свой путь в жизни сыскал. Ни спортсменов, ни милиционеров, ни судимых нет в семье, — говорил с гордостью.

— А что, по-вашему, милиционером стыдно быть? — удивился Леха.

— Ну и не почетно, вас и нынче не уважают.

— Зато чуть прижмет, все к нам бегут…

— Ни разу в жизни, ни по какой погоде не приходил за помощью в милицию. Для меня ее нет. Я в ей не нуждаюсь. А и детва обходится.

— Ни все так. Вот посмотрели бы на нашу работу, иначе рассуждали бы! — обиделся Лешка.

— Всяк свое дело уважал. И я не сидел без дела. Сам знаешь, автослесарем сколь годов проработал в автобусном хозяйстве. Сколько премий и Почетных грамот получил, ко всем праздникам выдавали вместе с получкой. Даже директор мне спасибо говорил и руку жал как другу! Тебе хоть раз кто-нибудь сказал спасибо за работу?

— Каждый день! Но чего они стоят те спасибо? Лучше бы зарплату платили б нормальную!

— Во! Вишь как ты говоришь! А мы иначе жили. Нам главное было принести пользу людям. Все мечтали, что вот-вот доживем до коммунизма. А вишь, до чево докатились, срамно сказать. И не верится, что жизнь сызнова к нам хвостом повернулась. Я не о себе, как-то дотяну свой век, только перед детями совестно, ить их в том духе растил. Выходит, сбрехал. Но ведь это меня оглумили. И не только меня, целое наше поколение! Помню, бегу я по лесу, к железной дороге, в снегу по самую задницу утопаю. Со мной двое пацанов, все мои одногодки. Командир дал задание взорвать поезд с танками и немцами, какой к нам двигался. Мы мост едва успели заминировать и состав показался. Скатились мы с насыпи и бегом в лес. Слышим взрыв. Оглянулись, весь поезд в клочья разнесло. Кругом гарь, пламя, стоны, а мы кричим:

— За Родину! За Сталина!

— Кто теперь свою голову подставит за наших вождей? Хоть за Горбачева или Ельцина! А ведь нас тогда перестрелять могли. Мы это знали. И были готовы, шли на смерть, не боясь, с гордостью и верой в завтра. А теперь во что верить? Что оно будет завтра? На сколько поднимут цены на газ и свет, на продукты. Вот тогда такого не было. А на харчи всякий год снижали цены. У многодетных семей было много льгот. А теперь что? Одни обещания, через три года дать деньги на второго дитенка. Но не верят люди. Вот и у моей детворы у всех по единому ребенку. С добра эдакое? Второго родить ужо опоздали. И не верят в обещанья. Мы жили с мечтой и надеждой. Нынче их вытравили из сердец. Отняли смысл и радость. От того не живете, а маетесь. Вам ли нас высмеивать, — вздохнул трудно.

— Дед Кузьма, а я люблю свою работу, — не согласился Свиридов.

— За что? — удивился старик неподдельно.

— А потому, что работаю для людей и нужен им каждый день!

— Фулюганам и пропойцам? Великое дело! Кто ж путний к вам обратится? Нормальные люди живут спокойно.

— Неправ! Вон вчера квартирного вора поймали! Семью ограбить вздумал. Угонщика машины приловили. А еще днем педофила в грузовом лифте накрыли.