Женатые холостяки - Эльмира Нетесова

— Любашка! Но ведь ты не из таких?

— Лешенька, я об одном думаю, как закончить институт, получить диплом и устроиться на работу в городе. Так неохота возвращаться в деревню! Мне даже думать о ней страшно. Снова впрягайся в хозяйство, в огороды. Дома полный беспросвет. Кроме меня куча младших. Их надо растить. О себе вспомнить некогда. Деревня за все благодарность потребует. Дали самой возможность выучиться, расти всех других, поднимай и ставь их на ноги. Иначе назовут бессовестной и неблагодарной.

— А если в город переедешь жить. Как тогда? — обнял девчонку покрепче.

— Уже проще. Но двоих старших все равно придется брать к себе. Учить, растить, одевать и обувать, короче, как за своими детьми смотреть.

Лешка призадумался. Тащить в двухкомнатную квартиру целую ораву, конечно, не хотелось. Какими они будут? Не дадут отдохнуть. А матери, сколько мороки прибавится? Самим едва хватает заработка, а тут этих на шею повесят, но ничего, как-то образуется. Лоджия отапливается, там тепло, двоих поместим. А харчами сами родители помогут. Не пропадем, — успокоился парень и, насмелившись, поцеловал девчонку. Та за шею обняла, прижалась к человеку всем телом. Парню жарко стало. Погладил плечо, руку. И только коснулся груди, почувствовал сильный толчок в бок и грубый голос нахально потребовал:

— Подвинься, лопух!

— Тебе что, места мало? Вон пустая скамья! Туда отваливай! — не двинулся с места.

— Я кому звеню! — прогудело над ухом.

— Слушай, кент, не наезжай! — ответил Лешка и в тот же миг получил внезапный, оглушительный удар в ухо. Он отлетел на аллею кувырком. Почувствовал, как выскользнула из его рук девушка и побежала из парка к выходу без оглядки.

Лешка вскочил на ноги, рассвирепев. Подлел ударившего мужика кулаком под подбородок. Тот откинулся на спинку скамьи, тут же пружинисто собрался, вломил носком ботинка в пах Свиридову, тот упал на дорожку, скорчившись и застонав. Из глаз снопами сыпали искры. Боль была адской. Ни встать, ни сопротивляться не стало сил. А мужик насел сверху, он колотил Лешку головой об асфальт, пытался душить, потом вскочил, будто в исступлении пинал ногами, отрывал и бросал его с силой, бил кулаком в лицо, бока:

— Я тебя, отморозок, научу уважать Пана! — рычал зверино.

Как знать, может он и убил бы Лешку, но тот на секунду пришел в себя, ударил мужика головой в лицо. Все зэки называли этот прием натягиванием на кентель. Свиридов вложил в удар все силы. Человек с воем отлетел к скамье. Из носа, изо рта пошла кровь. Леха понял, что выбил ему зубы. И пока Пан не опомнился, добавил кулаком под подбородок.

Человек перелетел через скамью и затих.

Свиридов позвонил Порве:

— Сашок! Приедь за мной!

— Ты где?

— В парке. Левая аллея. Самый ее конец, глухой тупик.

— Один или с кем-то?

— Возьмешь меня, за другим приедут ребята. Порва приехал раньше оперативников и, осветив Лешку фонариком, сказал, качая головой:

— Круто уделали.

Когда увидел зачинщика, пробурчал:

— Нарвался козел! Надолго запомнит встречу. Ты ему все зубы выбил на хрен. И пеньков не оставил.

Оперативники надели Пану наручники, отвезли в райотдел. Лешка долго отмокал в ванне. А ночью понял, драка в парке не обошлась без последствий. Утром Александр Петрович отвез его в поликлинику, где у Свиридова обнаружили трещины в суставах рук и ног, в ребрах. Парня тут же положили в больницу.

Лешке не хотелось вспоминать о приключении в парке. От ребят узнал, что случай действительно свел его с матерым бандитом по кличке Пан. У него на этой скамье была назначена встреча с другим главарем, а тут Свиридов занял скамью. Кому нужны чужие уши? Как от них отделаться? Уговаривать и просить по-доброму освободить скамью Пан не умел. Да и время поджимало. Вот и вздумал ускорить разборку. Второй главарь увидел, как Пан улетел за скамью, услышал, что поддевший его мужик вызвал милицию. Чтобы не засветиться, подбежал к забору, перемахнул в один прыжок и слился с темнотою ночи. Никому не нужны лишние неприятности. Не состоялась встреча, значит, она не была нужна. А Пан пусть сам расхлебывает кашу, нечего духариться по пустякам, — думал мужик, юркнув в проулок, от ярких фар оперативки спрятался, она спешила в парк.

Свиридов рассказал Порве, что случилось на той скамье. Он хорошо запомнил стук убегающих каблучков. Люба не вернулась в парк, чтобы узнать, как там Лешка? Живой ли он? Не вызвала милицию и не позвонила. Свиридов ждал целый день, а потом навсегда вычеркнул ее номер из своего телефона.

— Мужайся, Лешка! Сама судьба проверку подбросила. Она не выдержала. Значит, никуда не годится, ни в друзья, ни в жены. Таких в любовницы не берут. Ненадежна. Выброси из памяти как мусор и забудь имя. Гнусная девчонка, не состоится из нее путевая баба. Так и будет порхать с колен на колени, но ни в одной душе не застрянет. Никто не захочет удержать, — сказал травматолог, накладывая гипс.

Мать Лешки долго приводила в порядок костюм и рубашку сына. Увидела на воротнике след губной помады. Не зная ничего, по-своему поняла случившееся и решила ни о чем не расспрашивать. Пусть сам расскажет.

Сын, вернувшись из больницы, забыл короткий роман. Любка ни разу за все время не позвонила. Лешка даже обрадовался:

— Ну и хорошо! Не нужно лишней мороки с деревенской родней. Да и рано мне жениться. Погуляю, жизни порадуюсь, зачем голову в петлю совать? Вон соседские мужики как воют от своих баб! Все жалеют, что поспешили с семьями. Даже старики от своих кикимор скулят. А уж как начнут рассказывать, волосы дыбом встают даже на коленках. Хотя бы тот же дворник жалуется на старуху, до сих пор жрать готовить не умеет. Его от ее варева то рвет, то поносит. Вовсе извела старика. Да еще зудит на него навозная муха. Уж молчала бы, облезлое помело. А то еще деда позорит, старая бадья! — усмехается Свиридов втихомолку. Он никогда не лез с советами в семейные дела соседей. Помнил один случай.

Жила в доме семейная пара стариков. Лет сорок вместе проканителили. Были у них дети. Но все разъехались по разным городам и забыли родителей. Видно неспроста. Не поладили с бабкой. Она ни с кем из соседей не дружила. На всех жаловалась повсюду. То в милицию заявление принесет, что соседская кошка постоянно ей на половик у двери гадит, требовала, чтобы привлекли к ответственности кошку вместе с хозяевами. То собака с верхнего этажа ее дверь обоссала. А может и хозяин ей подсобил. Такую лужу налили, что не перешагнуть. Требовала оплаты морального ущерба. То соседка сверху трясет пыльные половики на постиранное белье. А боковые вовсе нелюди, до глубокой ночи включают музыку на полную мощность, издеваются погаными песнями, в каких только и слышно:

А я люблю тебя любуюИ кривую, и косую…

— Это ж они меня изводят, надо мной изгаляются обормоты, на себя бы глянули, песьи задницы, — писала бабка в жалобах.

Дома она целыми днями искала деньги. У нее всегда кто-то воровал часть пенсии, конфеты и пряники, какие она помечала. Бабка до ночи терзала мужа одними и теми же вопросами:

— Иван Кузьмич! Это опять вы взяли из моей пенсии триста рублей? Я пять раз пересчитала и не хватает. Немедля верните, слышите?

— Да ничего я у тебя не брал. Моя пенсия в три раза больше твоей. Мне хватает, зачем воровать, я сам тебе одолжить могу.

— Нет, украл старый пройдоха! Знаю таких. Сколько ни дай, все мало! — переходила старуха на визг, открывала окно во двор, чтобы соседи слышали какой у нее муж негодяй.

Она могла кричать до ночи. Стучала по столу каталкой и стальной ложкой. Она обзывала старика так, что он не выдерживал и уходил во двор к мужикам. Там он плакал, рассказывая, как живется ему. Ведь эти разборки с бабкой случались у них каждый день, до глубокой ночи. Ни стук соседей в стены и по трубам не останавливали ретивую старуху. Заслышав стуки, орала:

— Что? Проняло вас негодяев, покою запросили, шиш всем вам, засранцы плюгавые! Мне под порог можно срать, а вам спать мешаю, окаянным! Вы какие песни про меня поете: Страшная! Ну, ты такая страшная! На себя гляньте, беременные гниды! И не стучите! До самого утра спать не дам! — грозила соседям и продолжала скандал с дедом.

Те однажды не выдержали, написали заявление на бабку и отдали не в милицию, а Свиридову, чтобы припугнул штрафом или принудительным приводом в милицию и арестом на трое суток.

— Лешенька, сил не стало терпеть. Дети не спят, просыпаются и плачут. До двух ночи покоя нет. А ведь нам на работу. Угомони.

— У меня дите совсем грудное. Уже три раза от испуга лечила, все эта бабка! Сколько раз хотели с нею поговорить, никого не пустила. Помоги, пойми нас! Все печенки вывернула старая! Никакой совести не имеет! Выручай!

— А почему сами в милицию не придете? Официально обратитесь!

— Леша, мы все работаем, когда придем? После работы за детьми в садик, потом домой, а и стыдно туда приходить и жаловаться на соседку. Старая она, не поймут нас. Ты же по-свойски с нею поговоришь, образумишь ее глумную, — сунули в руки заявление, подписанное десятком соседей.