Господа гуслярцы - Кир Булычев

За их спиной гасли огни ярмарки.

Артисты собирали инструменты, Алла Пугачева стирала грим, а Дэвид Копперфилд пересчитывал цилиндры и ворчал, что опять у него что-то украли.

После сияния площади улицы Гусляра казались слабо освещенными, темными и плохо расчищенными от снега.

Да и фонарей было даже меньше, чем обычно.

– Все познается в сравнении, – заметил Лев Христофорович Удалову, когда они свернули к себе на Пушкинскую.

– Странно, – начал было Удалов, но фраза осталась незавершенной, потому что он громко взвыл, провалившись ногой в яму и вытянувшись во весь рост.

– Ты куда? – спросил Минц.

– Здесь не было ямы! – ответил Удалов, когда друг помог ему встать.

Наблюдательный Минц согласился с Удаловым. Этой ямы не было час назад – они ведь шли по улице на площадь...

– Смотри-ка, – сказал старик Ложкин, догнавший соседей. – Яму выкопали. Кто это сделал?

Яма была небольшой, но свежей. Еще одна, тоже недавно выкопанная, была видна у края дороги.

– Как будто животное завелось, – сказал Ложкин. – Крупного размера.

– Это динозавр! – воскликнул Максимка-младший, внук Удалова. – Пока мы за подарками ходили, на нас динозавры напали.

Такая перспектива ему понравилась. У Максимки были счеты с некоторыми учителями, и он надеялся, что динозавры расправятся с ними в первую очередь. Хотя почему бы динозаврам бросаться именно на учителей, он не знал.

Дальше фонарей не было. Они не перегорели, а были разбиты. Осколки стекла поблескивали под луной, один из столбов упал, другой пошатнулся и торчал под острым углом.

Удалов ускорил шаги.

– А мы не слышали, – сказал он.

– Громче музыка играла, – заметил Ложкин. Он остановился, чтобы подождать жену. Жена взяла побольше подарков, и тащить их было тяжело, вот и отставала.

Они вошли во двор. Благо недалеко от площади. Самое удивительное – увидеть стол для домино, выкорчеванный подобно старому дубу о четырех стволах. Под ним земля была разворочена. Там искали. Когда? Кто?

– Искали, пока нас не было, – сказал Минц, и все с ним согласились. – И я во всем виноват. Я не имел права не предупредить вас, сограждане, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И я не удивлюсь, что подарки, полученные вами на площади, с наступлением утра развеются как дым.

Ложкин, услышав эти слова, воскликнул:

– Нет, только не это!

И потащил жену с подарками к себе, на второй этаж.

– Кстати, – спросил сам себя Корнелий Иванович, – а кто финансировал мероприятие?

– Никто не сознается, – сказал Минц. – К тому же я давно хотел заметить, что мой восковой портрет является не более как злобной карикатурой.

– А мне показалось – похоже, – засмеялся Грубин и пошел к себе.

И почти тут же окно в его комнате на первом этаже распахнулось, и Грубин, высунувшись во двор, закричал:

– Они за это ответят!

Крик его стал понятен каждому, кто вошел в свою квартиру.

Все, буквально все было перевернуто вверх дном: посуда частично перебита, мебель частично переломана, одеяла и подушки валялись на полу, их животы были изрезаны, и пух медленно кружил по комнатам.

В кабинете Минца взломщики устроили побоище. Трудно поверить, на сколько частей, клочьев и обломков были разорваны, разбиты, расколоты, раздавлены приборы, сосуды, банки с химикалиями и ценными биологическими отварами.

Но Минц не рыдал и не звал на помощь.

Он принял случившееся за печальную аксиому: кто-то желал покопаться в вещах всех жителей города Великий Гусляр.

Даже американцам такое не по их синтетическим зубам. Впрочем, за последние двести лет в Гусляре не было ни единой американской дивизии, если не считать шотландского стрелкового батальона, посланного в 1918 году из Архангельска генералом Айронсайдом (Железный Бок) в Вологду для реквизиции велосипедов и закупки каргопольских глиняных игрушек. Но это особая историческая тайна, о ней я расскажу как-нибудь особо.

Может быть, это плачевная затея какого-то олигарха? Они ведь известны своими безобразиями. Беда, правда, в том, что в Великом Гусляре пока еще нет ни одного олигарха, даже приезжего.

Минц опустился на колени и стал сквозь лупу рассматривать осколки приборов, в надежде обнаружить на них отпечатки пальцев или иные следы преступников.

А вдруг это были пришельцы?..

– ...А вдруг это были пришельцы? – спросила Авдюшечка, внучатая племянница Минца, приехавшая в Гусляр на зимние каникулы из Кинешмы, где она проживает со своей тетушкой.

Авдюшечка ходила пускать ракеты на музейный спуск и потому припозднилась.

Так как Лев Христофорович находился на полу, он поглядел на родственницу снизу и спросил:

– Что за дикие подошвы ты носишь? Девять сантиметров!

– Обычные прикольные бутсы, – ответила девица. – Ты знаешь, что теперь только ленивый так не носит.

Минц сдался. Он умел сражаться с двадцатью научными оппонентами зараз. Он мог отстаивать свою точку зрения в кабинете министра или даже бывшего секретаря обкома, но с Авдюшечкой он терялся. И сейчас, не в силах скрыть раздражения, старый ученый воскликнул:

– Какого черта они тебя Авдотьей назвали? Что, человеческого имени не было?

– Дед, что ты сечешь в социальной мимикрии? – ответила Авдюшечка и закурила сигару. – Интеллигенция, чувствуя свою социальную неполноценность и стараясь примазаться к трудовому народу, принялась называть младенцев сермяжными именами. Ты знаешь, в нашей тусовке уже есть два Пантелеймона, Тимофей Натанович, твоя верная слуга Авдотья Владиленовна и, что меня, дед, поражает, Акакий!

– Его папаша проходил в школе Гоголя, – ответил Минц, поднимаясь с пола. – Это единственное имя, которое он запомнил из школьной программы. Кстати, как тебе показался наш городок в новогоднюю ночь?

– Славный городишко, – ответила Авдюшка и пошла к зеркалу приводить в беспорядок подкрашенный желтым размашистый гребень на хорошенькой головке. – А что за проблемы, дед?

– Тебя ничего сейчас не удивило?

– Не.

– Совсем не удивило?

– Ну что ты вяжешься, старик! У меня в ухе рэп был воткнут. Я ничего не видала.

Эта логика сразила Минца.

Он лишь спросил:

– А в доме ничего странного?

– Надо будет завтра подмести, запустила я твою квартирку, дед.

– А тебе не кажется, что в доме и во всем городе кто-то провел тщательный и беспощадный обыск?

Авдюшка задумалась.

– А что, не исключено, – сказала девица. – Бардак царит страшный, больше чем обычно.

Наконец-то она сконцентрировала внимание настолько, что присмотрелась к разгрому в кабинете дедушки.

– Впрочем, – добавила она, – если бы ты когда-нибудь у нас побывал, то буквально бы озверел. Моя тетка весь месяц сгребает пыль и сор в угол, а первого числа выметает, сечешь?

– Странно, я видел твою тетушку сорок лет назад, в ее детстве, и она производила впечатление аккуратного ребенка.

– Люди меняются, – сказала склонная к философии Авдюшка.

– Как ты думаешь, кто бы это мог сделать? – спросил Минц у внучатой племянницы.

– А мы их видали, – ответила девушка.

– Как так видали?! – Минц был потрясен.

– Мы дворами шли, а они навстречу, – сказала Авдюшка.

– Кто они?

– Они нас увидели, погрозили нам мелким стрелковым оружием и пропустили.

– А вы?

– А мы обхохотались! Мужики здоровые...

– Но кто они были?

Авдюшка задумалась.

– Мы их всерьез не приняли, – сказала она наконец. – Пижоны как пижоны. У нас такие в Кинешме в райотделе работают.

– В каком райотделе?

Авдюшка сделала большие глаза и прошептала:

– Чекисты! Неужели тебе объяснять надо?

– Ты хочешь сказать, что это они перевернули весь наш город?

– А кому еще это нужно? – удивилась Авдюшка. – Может, у них практика на природе?

– И куда они пошли? – Минц выпрямился. Справедливое возмущение этой карательной организацией, которая и сегодня не устает вмешиваться в дела простых гуслярских тружеников, овладело им. – Я должен их допросить.

– Ну и дела! – ахнула девушка. – Да тебя, дедуля, они сами допросят. Это их специальность.

– А вот мы посмотрим!

Минц схватил в углу половую щетку и принялся стучать ее ручкой в потолок, вызывая Корнелия Удалова. Уже десятки, а то и сотни раз в своей жизни Корнелий Иванович спускался к Минцу по такому зову.

– А ты, ребенок, – сказал Минц, – идешь с нами и показываешь, где они укрылись.

– Может, не стоит, дедуля, – сказала Авдюшка. – Ты подумай, во всей стране Новый год, люди прыгают и танцуют, водку принимают, а ты будешь чекистов гонять. Знаешь, что они сделали с Паулем Валленбергом?

– Я им не шведский гуманист, понимаешь! – совсем другим, властным, решительным голосом заговорил профессор. – Я здесь родился и вырос во дворе и в коммуналке. Я у них добьюсь правды!

Спустился Удалов. Он был расстроен и несобран.

– Ты чего? – спросил он. – А я уже ко сну начал отходить.