Музыка грязи - Тим Уинтон

Плавая, Джорджи услышала, как кто-то окликает ее. Рука появилась в пятнистой голубой мути.

– Джорджиана!

Это была Энн. Она стояла на коленях у края бассейна и полоскала рукой в воде, как дрессировщик дельфинов.

– Ради всего святого, Джорджи.

Джорджи стояла, уцепившись одной рукой за перила, и пыталась дышать. В тени сестры ей было жарко и хотелось упасть в обморок. Ее тело чувствовало отраву внутри. Ее начало трясти.

– Тебе мало прошлого вечера? – закричала Энн. – Дети здесь. Сегодня суббота, день похорон твоей матери, а ты голышом купаешься в бассейне, как девчонка!

Джорджи посмотрела вверх на Энн в костюме от Шанель.

– И вытри нос! Господи, они идут.

– Привет, тетя Джорджи! – крикнула Блейк со ступенек.

Лицо девочки пожелтело от желтого платья. Совсем недавно сменившиеся зубы казались слишком большими для рта. Рядом с ней ухмылялся юный Джаред.

– Ты нудистка.

– Всем нудистам нудистка, Джаред.

Дети прикрыли рты руками и искоса посмотрели на мать, будто бы спрашивая разрешения рассмеяться.

– Джим звонил, Джорджи.

– Вот как.

– Он подъедет?

– Нет.

– Я просто предположила.

– О Боже!

– Я тебя не понимаю, – сказала Энн. – Уже полдень. Вылезай.

Джорджи взобралась по лесенке и минуту поискала полотенце, которое, как оказалось, просто позабыла захватить. Потом она заметила глаза детей, широко раскрытые, как анемоны, и как раз поворачивалась к Энн, когда сестра заключила ее в стыдливые объятия, которые на секунду показались Джорджи похожими на любовь, но, как она почти сразу поняла, были просто выражением стыда.

Позже Джорджи сидела в пропекающемся на солнце черном лимузине, пока остальные роем шли взглянуть на тело. Никто не разговаривал, когда родня наконец присоединилась к ней в катафалке.

Сама служба была образцом утонченности и вкуса. Присутствие Уорвика Ютленда, КС, повергло викария в раболепное волнение, и Джорджи показалось, что отец был восхвален не меньше, чем покойная мать. Когда она произносила слова холодноватых, многословных гимнов, знакомых со школы, удивлялась, с чего это Дереку взбрело говорить об их матери. Во время службы на нее снизошло понимание того, что у нее на заднице ужасный солнечный ожог, и чем дольше шла служба, тем жестче становилась кожа, – до тех пор, пока уже почти в самом конце Джорджи не начала ощущать, что ее задница раздулась так, что, наверное, стала в два раза больше, чем обычно.

Потом, в крематории, который был оформлен как холл трехзвездочного отеля и наполнен соответствующим духом, на обитой скамье рядом с Джорджи появились Джим и мальчики – будто бы по предварительной договоренности. Костюм Джима отлично на нем сидел, но ему все равно как-то удавалось выглядеть так, будто костюм ему безнадежно мал. Мальчики, казалось, были потрясены. Джорджи подумала, были ли они на похоронах собственной матери или нет. Разговоры на эту тему по молчаливому согласию всегда считались неподобающими. Когда гроб спускался под мраморный пол, на коленях Джорджи появился носовой платок; она в изумлении подняла глаза и увидела, как Джош садится обратно рядом с отцом. Этот платок был ей знаком – в свое время она прогладила его утюгом, свернув в маленький квадратик, – но она никогда не видела, чтобы он покидал шкафчик Джоша. Она уставилась на него, а крематорий тем временем наполнился мелодией песни Барбры Стрейзанд.

Поминки были у Дерека и Энн. Джуд лежала на кровати и всхлипывала. Потом Джим отвез Джорджи обратно к матери, и мальчики сидели внизу и смотрели телевизор, когда они с Джимом пошли в спальню поговорить. Она чувствовала оцепенение. Она не понимала ни того, почему он здесь, ни того, почему она согласилась, чтобы он отвез ее. Джорджи казалось, что против нее что-то замышляют, и у нее болела задница.

– Ты говорил с Энн, – сказала она, встав у окна, а он сидел на ее узкой постели с жутко розовым покрывалом.

– Трудно было бы не говорить, – пробормотал он. – Похороны и все такое.

Она вздохнула. Отсюда была видна река, сияющая между эвкалиптами с ароматом лимона. Красный рододендрон был в два раза больше, чем она помнила.

– Я и не знал, что ты держишь здесь свои вещи, – сказал он.

Когда она обернулась, он обозревал горы одежды, которые годами пылились здесь. Он был прав. В тех редких случаях, когда она приезжала сюда за последние несколько лет, все эти вещи выглядели как мебель, попавшая к ней по случаю. Весь этот хлам, сросшийся с нею, она едва воспринимала. Комната казалась гораздо меньше, но теперь она видела, что ее изменило не время, а горы мусора. Чемодан со шрамами от наклеек, рюкзак, корзинки сувениров и безделушек. Тубы с плакатами, коробки с пластинками, стереопроигрыватель. На маленьком рабочем столе кипы фотографий и кинжал джамбия – Джим вытащил его из кучи и торжественно осмотрел лезвие, как могут только мужчины. Она отвернулась и увидела полки с рядами учебников. «Варианты развития шока», «Ключ к психиатрии», «Онкология для медсестер и медиков-профессионалов» (в двух томах), «Руководство по сестринскому делу Липпинкотта». Они были толстые и твердые, как больничные матрасы, и наверняка давно устарели. На стене – фотографии в рамках, которые повесила здесь мать. Джорджи в школьной форме с прической «ангелы Чарли», которая была у нее, пока она не обрезала волосы и не покрасила их в лиловый цвет. Она же где-то в Саудовской пустыне с верблюдами, с глазами как щелочки почтовых ящиков на солнце. И она же в мини-юбке и темных очках на капоте машины без верха в Мексике.

– Здесь вся твоя жизнь, – сказал он.

– Я здесь не живу с восемнадцати лет.

– Но ты держишь здесь все вещи.

Она пожала плечами.

– Что станется с домом?

– Кто знает! Наверное, будет завещание.

– Потянет прилично.

– Да уж наверное.

– Джорджи…

– Мальчики отлично себя вели.

– Да. Слушай, я хочу поговорить о браконьере.

– Я не могу.

– Это по-честному. Но когда-нибудь.

– Может быть.

– Ты вернешься?

– Мне надо подумать.

– Правильно.

Он поднялся с кровати. Она посмотрела на «Эксминстер» и увидела, что на нем все еще морщины от утюга. Присутствие матери.

– Я пошел, – сказал он. – Чтобы до темноты. Не собираюсь объезжать каждого кенгуру в округе.

– Спасибо, что приехал, – сказала она.

Она для приличия спустилась, чтобы проводить мальчиков. Она стояла на краю аккуратного газона и махала, как настоящая родственница. Еще до того, как они завернули за угол, она обернулась и пошла к дому, но на нее из засады напал распрыскиватель.

Около восьми в тот вечер она сидела у бассейна с высоким стаканом минеральной воды и несколькими цитронелловыми свечами, когда вниз по ступенькам процокала на каблуках Энн. Ночь была удушающе жаркой, и сад был тяжел от аромата храмовых деревьев и хлорной вони.

– Вот ты где.

– Вот я где.

– Бобу пришлось вызвать доктора. Джуд не в себе. Дал ей транквилизаторы.

– Бедная Джуд.

– Я почти была уверена, что ты уехала. Господи, как жарко!

– Поплавай.

– Нет.

Они сели у стола, их ноги были освещены бассейном, а лица – свечами, мрачный лимонный запах которых поднимался от стола и смешивался с более сладкими запахами в вышине.

– Я не могу вынести мысли о том, что ее больше нет, – сказала Энн.

– Я знаю.

– Но ты не пошла с нами прощаться. Я просто не понимаю тебя, Джорджи. Мы хотели пойти все вместе. Как сестры. А ты делаешь такое – как маленький сорванец, ведешь себя так, как будто это всего-навсего небольшое неудобство.

– Я не хотела видеть ее такой, – сказала Джорджи, понимая, что это невозможно объяснить.

Если даже Джуд не поняла, то у Энн нет никаких шансов.

– Ты медсестра! Даже Маргарет и та смогла.

– Извини, Энн.

– Это водка? – спросила Энн, указывая на стакан с водой.

– Да, – солгала Джорджи.

– У тебя проблемы?

– Есть кое-какие, как у всех.

– Джим знает?

– Джим знает все, ты уж мне поверь.

– Я видела, как ты разговаривала с папой.

– В чем дело, Энн? Похоже, ты пришла сюда с какой-то целью. Если честно, ссориться я не хочу.

– Так почему ты осталась?

– Мне надо кое в чем разобраться, сестренка. Мне просто нужен передых на одну ночь.

– Ты видела завещание, так?

– О чем ты?..

– Это меня просто бесит. Это твое холодное отношение. Ты вдруг начинаешь околачиваться возле дома нашей матери.

– Энн?

– И это так… нагло. Сидеть здесь возле бассейна, как будто он уже тебе принадлежит.

Колготки Энн затрещали от статического электричества, когда она перекинула ногу на ногу.

– Ты просто устала, сестренка.

– У некоторых из нас есть обязанности.

– Я знаю, милая.

– Нет, не знаешь. Ты не знаешь, каково это – оказаться в ловушке.

– В браке, ты имеешь в виду?

– Нет, Джорджи. В финансовом плане.