Сервис с летальным исходом - Нина Васина

Мона осмотрела ванну. Чистой ее, конечно, не назовешь, но все равно приятно, что кто-то смыл слизь и отложения на дне. Она подняла с пола противогаз с баллончиком-очистителем и красные резиновые перчатки, хотела было выбросить это в мусорное ведро, уже открьша дверцу в кухне под раковиной, но ведро оказалось переполненным, с вывалившимися на пол остатками вчерашнего ужина, и Мона еще раз отперла три замка на двери, потом — два на калитке и бросила перчатки, пинцет и противогаз на лежащего за оградой мужчину. И с чувством, что все сделано правильно, ушла досыпать.

Мужчина дернулся и открыл глаза. Сначала он поднял руку и нащупал на животе то, что на него свалилось и привело в чувство. Потом он попробовал дотянуться рукой до головы, чтобы определить размеры шишки на затылке, но не успел.

От сильного рывка сзади — за плечи — мужчина оказался в положении сидя. Кто-то поддерживал его со спины, а в мутной полутьме перед ним образовалась бесформенная фигура. Это следователь Поспелов наклонился, упираясь ладонями в колени, и отслеживал малейшие изменения в лице мужчины в синем комбинезоне. И, как только тот широко открыл глаза и стал с недоумением оглядываться, обнаружив вокруг себя еще троих людей, внимательно его разглядывающих, следователь с чувством выполненного долга объявил:

— Вы арестованы.

И потряс перед лицом мужчины звякнувшими наручниками.

СОН

Я предложила Коле поспать, но он отказался. Он метался по кухне в поисках веника. Вероятно, от пережитого шока и от наливающихся болью волдырей на лице у него случился сильнейший энергетический выброс, который перерос в непреодолимую жажду наведения порядка. Когда я уходила наверх, Коля скидывал в мусорный пакет остатки еды со стола, со страшной скоростью опорожнял тарелки и укладывал их одну на другую.

В коридоре у стены образовалась дыра в полу. Я решила, что осмотрю ее, когда высплюсь.

В гостевой комнате — никого, в кабинете — тоже, неужели напившиеся до бесчувствия родители мальчика Коли свалились где-то внизу в гостиной? Неужели они так отключились, что не слышали шума и криков сыночка, которого поджаривали над горелкой?..

Дети спят.

Дети спят…

— Господи, если ты есть, если ты где-то существуешь — глубоко в Земле или высоко в звездах, — спасибо тебе за сон детей — за мальчика, пьющего мое молоко, и за девочку, поверившую в меня, спасибо, ибо только с ними я сплю, как живая!

Пробормотав это скороговоркой, ложусь рядом с детьми и некоторое время учусь дышать в унисон, сбивая свой болезненный ритм крови до замедленной пульсации невесомости.

И вот я спала, спала… И вдруг оказалось ужасно важным найти ту самую коробочку, которую мне всучил следователь Поспелов и которая, как я поняла во сне, зачем-то понадобилась извращенцу — любителю в пять утра мыть чужие грязные ванны и баловаться с огнем. И вот я как бы встаю и иду вниз — со ступеньки на ступеньку, топ-топ, шлеп-шлеп — босыми ногами… Иду я в кухню, потому что точно помню, что выбросила коробку с сушеными фугу в мусорное ведро. Открываю дверцу под раковиной… Считаю до десяти. Это очень смешно — считать во сне и не сбиться. Один-два-три, глаза протри!., потом — четыре-пять, иду искать… Шесть-семь-восемь, где коробочка? — мы спросим… Девять-десять, и опять — заново начни считать… Считай не считай — коробочки нет…

Стою, покачиваясь, и тупо смотрю на чистейшее пустейшее ведро с заботливо заправленным в него черным пакетом для мусора. Оглядываюсь. Кухня прибрана, можно даже сказать — вылизана до угнетающего ощущения больничной столовой.

И я подхожу к окну и вижу сквозь замутненное дождем стекло, что мальчик Коля стоит в длинном дождевике на дороге, а в руках у него — два больших черных пакета. Он стоит заблудившимся рыбаком, отчаявшимся странником, изгнанным с объедками со стола унылым гостем, монахом, потерявшим бога, даже странно, что я его узнала — в остром капюшоне, закрывающем голову. Я не понимаю, что он делает на дороге, просто смотрю, как стекающая по стеклу вода дополняет его высокую несуразную фигуру изгибами, я ничего не понимаю до тех пор, пока Коля вдруг не двинулся навстречу свету фар. Став на цыпочки, я вижу медленно проезжающий огромный фургон, и, когда Коля стал обходить его сзади, когда он замахнулся, закидывая в открытый зев пакеты, я соображаю, что это приехал мусорщик и что вожделенная коробка уходит от меня. Почему-то это настолько нестерпимо важно, что вдруг бросаюсь к двери, бегу к калитке — она заперта! — быстро — к воротам, выскакиваю на дорогу, когда фургон уже набирает ход, пробегаю мимо Коли, отталкиваясь голыми ступнями от мокрого асфальта — как четко все ощущается, какой захватывающий сон! Я вижу грязно-оранжевый краешек зева, который мне непременно нужно достать рукой, потому что тогда я смогу запрыгнуть внутрь! Он совсем рядом, я уже дотянулась указательным пальцем… Вот я схватила его обеими руками, подпрыгнула и упала на только что заброшенные пакеты, с чувством выполненного долга тут же исступленно прижав их к себе… Я лежу на мягких вонючих отходах жизнедеятельности гомо сапиенс, это странно — ощущать запахи во сне, но тем не менее я их слышу, и отлично слышу, а если приподнять голову, то еще минут пять — пока мусорщик не завернет к контейнерам у въезда — можно будет корчить рожи и показывать язык мальчику Коле, застывшему с открытым ртом и выпученными глазами — средневековый истукан в дожде.

Ужасающий лязг и грохот и — лавина мусора с пищевыми отходами пополам. Забросив в себя два контейнера, мусорщик включил ход поршня, и меня со зловещим гулом засосало внутрь и зажало так, что не пошевелиться. И тогда, ощутив боль, я вдруг поняла, что не сплю, что мусор теплый, теплее дождя, что если я немедленно не объясню себе, какого черта делаю в мусоросборнике, то свихнусь совершенно.

И я стала вспоминать сон сначала, потом — вообще все сначала, с того дня, как впервые увидела засушенного фугу, и вспомнила все, и даже улыбку Куоки-Лучары — без четырех передних зубов. Эта дыра во рту меня завораживала, как провал в анатомию безвременья — пальцем — во влажные внутренности раковины вселенной; два верхних и два нижних зуба были пожертвованы Куокой на алтарь знахарства, в розовые створки десен она иногда просовывала кончик языка — трубочкой — и издавала тонкий свист, пронизывающий до зубной боли. Гаити Куоки — это липкий приторный мед солнца и шершавые напоминания кораллов о нежности кожи… Колдунья Куока-Лучара растирала рыбок в порошок, добавляла в него… Что же она в него добавляла?.. Трудно дышать… Еще парочка таких контейнеров, еще два включения поршня — и мне конец. Гаитянка Куока под страхом смерти и кары Анигу-ры Всевидящего рассказала свою самую главную тайну — она может воскрешать мертвецов. Это что же получается?.. Что я рванула за этой коробкой с засушенными фугу, чтобы воскреснуть?! Душно… Я стараюсь вдыхать и выдыхать ртом, короткими судорожными движениями живота, но от вони не спастись, и тошнота подступает с давно забытыми схватками страха.

Чего я боюсь? Не смерти же… Смешно.

Еще одна остановка.

Мне конец.

Вероятно, сплю я все же потому, что ожидаю боли равнодушно, с обреченностью предродовых схваток, и дышу по-собачьи учащенно, и расслабляю спину и ноги, подгадывая момент, когда накатит нестерпимое, раздирающее внутренности мгновение перехода, и мне интересно только это мгновение и я — в нем.

ДОПРОС

Задержанный молчал, сопел и то и дело, скривившись, осторожно трогал свой затылок, после чего осматривал ладонь, вероятно, не веря, что крови нет.

Поспелов сидел за столом в комнате допросов следственного изолятора Серпуховского УВД и ждал, когда проверят отпечатки пальцев и появятся результаты экспертизы одежды и содержимого карманов задержанного.

— Будете говорить? — в четвертый раз флегматично поинтересовался следователь.

— Только после звонка, — в четвертый раз ответил задержанный и занялся шишкой на затылке.

Поскольку документов при нем не было, Поспелов предложил сам позвонить по любому номеру для выяснения его личности, но задержанный упорно стоял на своем: немедленное оказание ему медицинской помощи и срочный звонок, который он должен сделать самолично.

Медицинская помощь в виде осмотра черепа и грелки со льдом была оказана задержанному достаточно быстро, а вот чтобы сделать рентген, которого тот настойчиво требовал, его нужно было провести недалеко, дворами (на данный момент ни одной свободной машины не было) в приемную “Семашко”, и вот тут у Поспелова возникали некоторые трудности с определением статуса задержанного. Если он, по отпечаткам пальцев и результатам анализа пули из пакета в его кармане, окажется в рамках пристального интереса органов правосудия, то в больницу отправится в наручниках и с охраной. Но если задержанный после звонка выкрутится (а что-то подсказывало Поспелову, что выкрутится непременно! — именно поэтому следователь и не разрешал позвонить), то на рентген пойдет уже свободным человеком, получившим необходимую успокаивающую дозу извинений.