Сафари для покойника - Никита Воронов

Виноградов сообразил, что последняя часть реплики адресована не ему. Что-то где-то звякнуло тоненько, металлом о стекло:

– Спокойно, не дрыгаемся…

Укол получился совсем незаметный, квалифицированный – тяжелый, реактивный гул заполнил неожиданно отяжелевшую голову, и майор милиции Владимир Александрович Виноградов перестал реагировать на внешние раздражители.

Глава четвертая

А который бы человек князь, или боярин,

или кто-нибудь сам, или сына, или брата

своего послал для какого-нибудь дела в

иное государство без ведомости, не бив

челом государю, и такому бы человеку за

такое дело поставлено было в измену, и

вотчины, и поместья, и животы взяты б

были на царя ж…

За неимением пионерского горна утреннюю тишину разорвала сирена тревоги. Несколько секунд после этого паузу заполняла неустойчивая тишина – а затем в барабанные перепонки ударила мешанина из команд по-английски и русского мата.

– Чтоб ты сдох! – пожелал Виноградов и перевернулся на другой бок. Его лично подъем не касался, можно было еще поспать. Но какой уж тут сон после подобного звукового беспредела?

– Убью я его, гада, – подал голос с соседней койки инструктор по кличке Освальд. – Обязательно убью… Вот прямо на сегодняшних стрельбах – и шлепну!

По-настоящему Освальда звали Сергей, и в лагере он отвечал за огневую подготовку.

– Врешь опять, – с тоской ответил Владимир Александрович. Здесь ему с легкой руки незабвенной Виктории присвоили прозвище Майор Пронин. – Опять не сделаешь…

– Да, скорее всего, – подумав, согласился Освальд. – Но хоть помечтать-то…

Снаружи, за стеной «офицерского» барака уже топотали на зарядку те, кому положено.

Валяться и далйше под одеялом не имело никакого смысла.

Слегка приоткрыв один глаз, Виноградов разглядывал краешек неба, просвечивающий в уголок между шторами. Еще только начинало светать…

Рядом зашевелились, скрипя пружинным матрасом, – это сосед решил все-таки встать и искал теперь завалившуюся под кровать футболку. Торс у него был тренированный, загорелый, с двумя пулевыми шрамами на плече и под сердцем.

Излишнее любопытство здесь не приветствовалось, но Виноградов знал, что Освальд когда-то взял «бронзу» на чемпионате Европы по биатлону, закончил Военный институт физкультуры, служил инструктором в каком-то из подмосковных спецназов. Потом по блату попал в охрану нашего посольства за океаном и вскоре благополучно дезертировал. Сначала им заинтересовалось ЦРУ, а потом забросило – и бывший старший лейтенант оказался не у дел, совершенно свободный, но с мизерным пособием.

В Колумбии Освальд связался с «плохими ребятами». Заработал кучу денег, но как-то осенью попал под войсковую операцию по борьбе с наркомафией: очередь с вертолета, больница, три года тюрьмы…

Что-что – а стрелять он умел. И любил.

– Пойдем пожрем, что ли?

– Пошли! – Виноградов, покряхтывая, вылез из-под одеяла и потянулся. Дожидаясь, пока сосед покончит с утренней гигиеной, сделал несколько разминочных упражнений – после вчерашней тренировки, на которую сдуру поперся Владимир Александрович, тело ныло и при неудачных поворотах головы реагировало болезненно.

Комната, выделенная на двоих, роскошью не отличалась. Больше всего она походила на теплоходную каюту не очень высокого класса: пара узких армейских коек, стандартные тумбочки, общий столик с обшарпанной лампой – и минимум свободного пространства. Имелись еще, разумеется, совмещенный санузел с душем и встроенный в стену одежный шкаф. Немецкий кондиционер под потолком, телефон внутренней связи, принудительная трансляция…

Некоторую индивидуальность помещению придавали портрет Че Гевары над постелью Освальда и ему же принадлежащая магнитола с набором кассет. В основном тут был блатняк – Шуфутинский, Новиков, Вилли Токарев. Каким-то образом в эту компанию затесался Валерий Меладзе, чуть ли не последний альбом.

Сам Виноградов, по причине недолгого своего здесь пребывания, никакого вклада в художественное оформление «общего дома» не внес.

– Прошу! – Сосед протиснулся мимо Владимира Александровича к окну. Освальд успел побриться и теперь благоухал чем-то французским. Майор привычно позавидовал – дома, в Питере, он привык по утрам пользоваться электрическим «Филипсом», а здесь выдали какой-то дешевый станок с лезвиями и гигиенический карандаш-дезодорант. Все это явно было армейского происхождения и противно воняло.

Зато – бесплатно…

Тем не менее через несколько минут умытый и выбритый, почти без свежих порезов на лице, Виноградов уже торопился вслед за соседом по длинному коридору «офицерского» блока:

– Хэллоу, Борман!

Вышедший из двери своей «берлоги» мужчина был не просто, а старшим инструктором. Благодаря своему статусу он в одиночестве занимал комнату, предназначенную для двоих, – впрочем, желающих подселиться к этому лысому, быкообразному здоровяку с глазами покойника все равно не нашлось бы.

Вот и сейчас в ответ на приветствие Освальда он только молча кивнул и завозился с ключом, пропуская проходящих по коридору вперед.

– Сволочь, – пояснил Виноградову сосед. Владимир Александрович возражать не стал: то, что рассказывали об этом человеке, положительных чувств не вызывало. – Дерьмо!

Во-первых, у него была совсем другая фамилия – кличку свою старый немец получил за национальность и поразительное внешнее сходство с Визбором из «Семнадцати мгновений весны». Во-вторых, Борман полный, пятнадцатилетний, контракт выслужил в Иностранном легионе и теперь с особой, мстительной жестокостью измывался над клиентами-французами. Впрочем, азиатам, неграм и славянам тоже доставалось – старший инструктор отвечал за курс рукопашного боя и бесшумных методов ликвидации.

Кто-то сказал Виноградову, что в августе этот садист покалечил на тренировке довольно перспективного дядечку из биржевиков – мало того что сорвался «тур», так еще пришлось выплачивать солидную компенсацию! Но дело как-то замяли…

До столовой Владимир Александрович и Освальд дошли почти одновременно с табуном, возвращавшимся с утренней зарядки. Пришлось посторониться.

– Гоу! Гоу, гоу!

Впереди без натуги бежал мускулистый, среднего роста парень с выбритым наголо черепом:

– Гоу, блин! Мать вашу… долболобы!

Судя по произношению, он тоже, как и Освальд, был виноградовским соотечественником. Владимир Александрович знал, что парень воевал в Югославии, а здесь откликался на прозвище Рэмбо, вел общефизическую подготовку и считался при клиентах чем-то вроде классной дамы.

На бегу подмигнув инструкторам, Рэмбо скомандовал тем, кто за ним, перейти на шаг. Мерный топот сразу же сменился измученным шарканьем, кто-то сплюнул, кто-то закашлялся.

– Он их нау-учит свободу любить! – осклабился спутник.

Это была одна из редких возможностей увидеть практически всех обитателей лагеря в сборе. Несмотря на единообразие формы – майки защитного цвета, пятнистые брюки и сапоги на шнуровке, по содержанию основная масса подопечных Рэмбо являла собой сборище неисправимо штатских индивидуумов. Нет, конечно, – на полторы дюжины человек имелось несколько вполне достойных, но в основном… Отвислые животы, ранние плеши, карикатурные прутики бицепсов! Были даже очкарики – и две женщины, блондинка лет двадцати и коротко стриженная шатенка.

– Во, глянь! – Инструкторы даже остановились перед входом в столовую.

– Да-а… – Повинуясь команде ведущего, колонна повернулась направо и приняла упор лежа: Рэмбо хлопал в ладоши, а они отжимались на кулаках. – Для аппетита, что ли?

– Ему виднее. Заходи!

Столовая напоминала Виноградову образцово-показательный пункт общественного питания на заводе-гиганте времен последних социалистических пятилеток. Пластмассовая посуда, подносы, пристойный, но не изысканный ассортимент. Владимир Александрович взял себе йогурт, немного остывшую яичницу с беконом, малиновый джем и кофе.

Платить не требовалось, и это придавало завтраку особую прелесть.

Столики, кроме углового, пустовали. Майор хотел было пожелать приятного аппетита угрюмому кавказцу, укутанному не по сезону в курчавую черную бороду, но опомнился – заговаривать с бородатым не рекомендовалось. Тем более по-русски… Услышав русскую речь, он быстро ощеривался, сплевывал и под настроение запросто мог пристрелить.

Хорошо, что Виноградова сразу же предупредили! Поэтому, получая положенное обмундирование и прочие необходимые в быту мелочи, он особо рот не разевал – только тыкал пальцем в бирки с размерами.

Кондор, так его велено было здесь называть, формально числился чем-то вроде коменданта и завхоза. Но, по наблюдениям Владимира Александровича, полномочия кавказца выходят далеко за эти рамки.