Пандемия - Франк Тилье

– Значит, ее напряжение и замкнутость были заметны еще до того, как она получила и проанализировала неизвестный вирус?

– Да. Даже до того, как обнаружили первого мертвого лебедя.

Люси встала и открыла дверь на кухню. В крошечной комнатке было очень душно. В гостиной Шарко и Казю рылись в ящиках, доставали бумаги – банковские выписки, страховки, больничные, – которые помогут ближе познакомиться с образом жизни жертвы. Франк посмотрел на нее, дернул головой, мол, все ли в порядке. Люси кивнула и снова села за стол.

– Вернемся, кстати, к лебедям и рассмотрим эту историю в хронологическом порядке. Извините, мне нужно ясно себе представлять…

– Пожалуйста.

– Нам объяснили, что, с одной стороны, первые птицы были намеренно заражены на немецком острове между седьмым и восьмым ноября, то есть чуть больше двух недель назад.

– Точно.

– А вирус в ресторан Дворца правосудия был занесен в прошлую среду, двадцатого ноября.

– Так полагают, да.

– А вы в Институте Пастера когда начали анализировать вирус лебедей, назовите точную дату?

– Северина приступила к анализам в субботу, двадцать третьего ноября, после обнаружения трех мертвых перелетных птиц в заповеднике Маркантер. Александр Жакоб сообщил об этом нам всем в понедельник, то есть двадцать пятого.

Люси начертила в своем блокноте схемку, записала даты, важные факты, для пущей ясности.

– Хорошо, понятно. Значит, образец H1N1 попал в руки Северины в прошлую пятницу, двадцать второго.

– Да, мой коллега принес его ей, все верно. Послушайте, я… я понимаю, что это ваша работа, но вы говорите о Северине так, будто она в чем-то виновата.

– Мы рассматриваем все возможности. Скажем так, совпадение ее самоубийства и открытий вокруг этого вируса наводит на мысли. В полиции, знаете ли, не любят совпадений.

Движением глаз Амандина показала, что все понимает.

– Тот, кто заразил птиц и наших коллег, должен был откуда-то вынести микроб. Он знал, что у него в руках: вирус гриппа H1N1, от которого ни у кого нет защиты. Я ошибаюсь?

– Нет, вы правы.

– Из этого однозначно следует, что он имеет доступ к аппаратуре для анализов, а значит, может свободно войти в очень хорошо оборудованную лабораторию.

– Наверно, так. Но в мире тысячи лабораторий. Я не понимаю, при чем тут может быть Северина, простая лаборантка. Если бы вы ее знали… Она была очень далека от всего этого.

– Я просто пытаюсь понять ее поступок. И знаете, нет определенного типа преступника или террориста. У него может быть любое лицо, любое общественное положение. Поверьте мне.

Люси посмотрела ей в глаза. Амандине показалось, будто ее просвечивают. От этой сидевшей перед ней сыщицы исходило что-то особенное. Леденящее.

– У вас есть какие-нибудь догадки о том, что могло побудить ее уйти с работы в понедельник днем, после вашего совещания? Ваш шеф говорит, что с обеда никто ее не видел.

Амандина пожала плечами:

– Может быть, телефонный звонок? Какая-то встреча в городе, которая ее так потрясла?

– Мы все это проверим.

Люси написала в своем блокноте одно слово и перевернула его. Амандина снова пожала плечами:

– «Простите». Что я могу вам сказать? Я не знаю, почему она написала это, я никогда не кончала с собой.

Это прозвучало сухо. Амандина сжала голову руками. После всего, что произошло в этот день, и всех принятых лекарств она была выжата и плохо соображала.

– Извините меня, но…

– Тяжелый день?

– Это еще мягко сказано. И у меня такое чувство, что он еще не кончился. Вирус гуляет по улицам.

Люси снова взяла свой блокнот:

– Во всяком случае, мы с вами почти закончили. У Северины, насколько я поняла, был дружок?

– Да. Его зовут Патрик Ламбар. Врач-терапевт, работает во Втором округе, я это знаю со слов Северины. Она была с ним несколько месяцев, и он исчез из ее жизни примерно полтора месяца назад. Но, должна вам сказать, я его никогда не встречала. Северина была очень скрытной в личной жизни, все приходилось вытягивать из нее клещами. Я даже не знаю, как он выглядит, этот врач.

– По-вашему, их разрыв – причина драмы?

– В свете того, что она сказала мне после вчерашнего совещания, да, я действительно так думаю. И это был не разрыв, а исчезновение. Он просто не подавал больше признаков жизни.

Амандина на секунду смутилась, вспомнив свой разговор с Севериной после совещания в понедельник. Люси, которая записывала данные экс-дружка, несколько раз подчеркнув их, ничего не заметила.

Она встала:

– Пока все. Кто-нибудь от нас зайдет в лабораторию, где работала Северина Карайоль. Думаю, мы будем часто видеться, ведь, насколько мне известно, в этом деле все работают сообща.

Амандина тоже встала и дала ей свою визитную карточку:

– Мы пытаемся поймать вирус, вы ловите того, кто его выпустил. На карточке мой личный телефон. Если что, не стесняйтесь, звоните.

Люси протянула ей свою карточку, потом руку на прощание.

– Извините, я не пожимаю рук. Это не потому, что я невежлива.

Она посмотрела на Люси с легкой укоризной:

– Вы бы должны надевать маски, которые вам раздали. Вы можете носить в себе вирус, сами того не зная. И распространять его. Как правило, грамотная защита – лучший способ остановить эпидемию и не подцепить микробы.

– Мы учтем.

Она терпеть не могла эти маски. Амандина попрощалась в гостиной с двумя полицейскими и побежала вниз по лестнице. Спускаясь, она достала из кармана антибактериальный гель и намазала руки. На улице она сняла маску и глубоко вдохнула свежий воздух. Мозг ее кипел, страшная картина – труп Северины – по-прежнему крутилась в голове. Широко открытые глаза… Пена на губах…

И потом, слова лаборантки, которые вспомнились ей в ходе разговора с этой Люси Энебель. Может быть, ей следовало сказать о них сыщице? Но возможно, они вырвались у Северины просто так, потому что она была под впечатлением?

Как бы то ни было, теперь эти слова звучали в ушах Амандины.

«Парни из антитеррористической бригады… Они здесь что-то расследуют, как ты думаешь?» Почему она так ими заинтересовалась? Чего испугалась?

Зазвонил телефон Амандины. Это был Жоан. Она ответила.

– H1N1 в пути, Амандина. Семья нашего второго пациента, Тео Дюрье, в полном составе вышла из строя. Жена, с которой ты говорила в больнице, и двое их детишек слегли.

– Черт.

– Везде вокруг людей, которые заразились в среду в ресторане, имеем вторичные случаи. Родные, близкие, друзья. Этот вирус – спринтер. Черт побери, Амандина, это полное дерьмо!

35

Обыск был закончен.

Компьютер и мобильный телефон Северины Карайоль отправились в руки экспертов, которым предстояло разобрать по косточкам ее электронную жизнь и ознакомиться с ее привычками, образом жизни, связями. В жестких дисках и гигабайтах содержится сегодня изрядная часть нас самих и нашей идентичности.

Шарко и Казю методично перерыли шкафы, ящики, все уголки маленькой квартирки. Много медицинских рецептов, самый старый из которых был четырехнедельной давности, говорили о том, что Северина Карайоль принимала коктейль из трициклических антидепрессантов – больше всего лароксила – и снотворных, тех самых, что нашли рядом с ее телом. Шарко быстро проглядел счета, последние банковские выписки, не обнаружив никаких сверхобычных расходов. Ключ от квартиры торчал в замке с внутренней стороны: все указывало на то, что Карайоль сама оставила дверь открытой, чтобы ее тело нашли.

После разговора с Амандиной Люси быстро опросила соседей по лестничной площадке, которые ничего не заметили. Они вообще редко встречали Северину, скромную девушку, никогда не причинявшую беспокойства. Когда Люси напомнила, что у их соседки до сентября или октября был сожитель, они лишь сказали, что никогда не видели ее с мужчиной. Один сосед, знавший, что Северина работала в Институте Пастера, спросил, связана ли ее смерть с мертвыми птицами и гриппом, о которых говорили по телевизору. Разумеется, Люси ответила, что нет.

Бернар Казю вышел с коробкой, полной бумаг, а Люси присоединилась к своему мужчине, который был в ванной. Он вкратце рассказал ей, как продвигаются поиски. Перед ним стояли в ряд два десятка флакончиков с шампунем с названиями крупных парижских отелей – «Меридьен Этуаль», «Интерконтиненталь Опера»…

– Мне кажется, я теряю время. Ты сказала, что Карайоль бросили полтора месяца назад. Она впадает в депрессию, начинает лечиться спустя две недели. Все это представляется мне вполне логичным. Пока я не вижу ничего… аномального.

– Мне бы все-таки хотелось поговорить с ее бывшим, этим Патриком Ламбаром. Я послала запрос на его данные, жду ответа.

Шарко кивнул:

– Ладно… Скоро шесть. Насколько я знаю, Николя поехал в лабораторию Карайоль с коллегами из антитеррористической бригады, задать несколько вопросов и осмотреть место. Езжай прямо домой, если хочешь. Я заеду в ясли, заберу Жюля и Адриена.