Черви-Завоеватели (ЛП) - Кин Брайан

Хуже всего было то, что было у него на щеке – красновато-желтая рана, открытая и протекающая. Это выглядело так, как будто убийца Джимми сделал ему засос и в то же время прогрыз его лицо.

Я знал, кто это сделал. Сатанисты. Кто же еще?

Мои мысли вернулись в четвертый класс. В проведенную ночь в доме Джимми, читая комиксы, пока его родители не уснули, а затем украдкой заглядывая в порнографические журналы его отца, разглядывая фотографии обнаженных женщин и читая письма, и пытаясь понять, что это значит, когда женщина говорит "съешь меня". Лето проводили в Кодорус-Крик, покупали комиксы на блошином рынке, разбивали лагерь на моем заднем дворе и катались на велосипедах по всему городу.

Мы получили водительские права в шестнадцать лет, и наши велосипеды сменили мощные тачки. Примерно в то же время мы заменили девушек из журналов на настоящих, и мы точно узнали, что имела в виду женщина, говоря "съешь меня".

Мы планировали вместе поступить в морскую пехоту, но потом Джимми уволился после автомобильной аварии сразу за границей, в Йорке, штат Пенсильвания, и от меня забеременела Бекки. На наш девятнадцатый день рождения Джимми попал в тюрьму за непредумышленное убийство (его девушка не выжила в аварии), а я получил работу в "Crown Video & DVD" в Кокисвилле, недалеко от Балтимора. Я часто думал, что жизнь похожа на песню Брюса Спрингстина, и, оглядываясь назад на те дни, я всегда думаю об этом.

Джимми отсидел три года в "Крессоне" в Пенсильвании. Из-за переполненности его выпустили условно-досрочно. Пока его не было, Бекки с ребенком сбежали с каким-то парнем на "Лексусе", которого она встретила в клубе. Втайне я испытал облегчение. Но, иногда все равно было больно думать, что где-то есть ребенок, похожий на меня.

Ну... наверно, уже нет.

Мы устроили вечеринку по случаю возвращения домой, и Джимми приспособился к гражданской жизни. Он устроился на работу на фабрику шкатулок. Все было хорошо. Мы удивлялись тому факту, что приближается наше пятилетнее воссоединение со старшей школы.

Потом начался дождь, смывший все это.

Я не стал плакать. Я хотел, но не мог. С тех пор, как начался дождь, мне много раз хотелось заплакать, особенно сейчас. Мне хотелось кричать, кричать на серую дымку, которая заменила некогда голубое небо. Мне хотелось упасть в обморок, обхватить голову своего лучшего друга и просто остаться там, больше никогда не двигаться и ни о чем не думать.

Я не мог плакать, потому что я не способен на это. Конечно, когда я был маленьким ребенком, я плакал, когда ранил колено или не добивался своего. Но я никогда не мог сделать это после чьей-то смерти. Раньше я думал, что со мной что-то не так. Когда мне было двенадцать, умерла моя бабушка. На похоронах я не мог плакать и чувствовал себя полным придурком. Мои родители плакали, моя сестра, мои тети и дяди – но не я. Я просто стоял там с глупым выражением лица. Конечно, мне было грустно. Я горевал. Я любил свою бабушку. Но когда пришло время, слез не было, и я не мог их вызвать, как ни старался.

Я посмотрел на небо, позволяя дождю биться о мое лицо, и притворился, что капли воды – это слезы. Это были фальшивые слезы, но это было лучшее, что я мог сделать.

Над ревущими волнами разносились голоса. Пригнувшись, чтобы Cатанисты не увидели меня, я быстро осмотрелся. Здание "Globe Capital" было полностью разрушено (но не для медуз), но в Чесапикских апартаментах нашлась дюжина бутылок родниковой воды. Кажется дикостью, что при таком количестве воды, падающей с неба, пресная вода стала на вес золота. Но в дожде было высокое содержание соли, по крайней мере, в нашем районе. Я не знаю почему. Не знаю, было ли это какое-то странное экологическое явление или что-то в этом роде. Мы слышали от прохожих, что в других местах было лучше. Я также нашел несколько консервов, фонарик, который все еще работал, почти пустую бутылку "Джим Бима", полупустую бутылку водки, две сухие коробки сигарет (почти такие же ценные, как вода в бутылках), несколько книг в мягкой обложке и журналов, которые еще не начали плесневеть, коробку цветных карандашей и, самое главное, комнатное растение, пакет с землей для горшков и три маленьких конверта с семенами – морковью, ноготками и подсолнухами.

И голову Джимми.

Вздохнув, я положил добычу в один из нейлоновых рюкзаков, которые носил с собой, чтобы все это оставалось сухим во время поездки домой. Затем я бросил рюкзак в мешок для мусора для дополнительной изоляции. Наконец, я завернул голову Джимми в пластиковый пакет и тоже засунул в рюкзак. Карманы моего плаща оттопыривались от мелких предметов: зажигалок, водонепроницаемых спичек, витаминов, столового серебра, зубной пасты, аспирина и других лекарств, ручек, батареек, свечей – всего, что, по моему мнению, могло пригодиться нашей группе. Единственное, что я оставил после себя, это наличные. Они были хороши для разжигания огня, да и то только в том случае, если купюры были сухие.

Закончив, я подождал, пока Cатанисты уйдут. Завести лодочный мотор было бы все равно что крикнуть: "Эй, ребята, я здесь!" Грести без работающего мотора было бесполезно из-за волн. Они бы снова оттолкнули меня обратно.

Я подождал около часа, и, в конце концов, они двинулись дальше. Я думаю, что серфинг в другой части города был лучше. Когда я убедился, что это безопасно, я отвязал лодку от флагштока и отправился домой.

Сине-зеленый океан казался огромным, бесконечным и одиноким, и было довольно тихо, если не считать волн, чаек и дождя, бьющего по воде. Я продолжал оглядываться в поисках признаков погони, но я был один.

- Капли дождя продолжают падать мне на голову, - пропел я. - Но это не значит, что мои глаза скоро покраснеют. Плакать не для меня, потому что я никогда не остановлю дождь жалобами, потому что...[18]

Мой голос отразился от остатков небоскреба, и я перестал петь. От эха у меня по коже побежали мурашки.

Мимо проплывали обломки: деревянные ящики, алюминиевая садовая мебель, тела и куски тел. Я попытался схватить несколько ящиков, чтобы осмотреть содержимое, но прилив унес их за пределы моей досягаемости. Нам не нужна была садовая мебель, и у меня уже была голова Джимми, поэтому я оставил другие части тела в покое.

С весел капала вода, маслянистая и скользкая. Я содрогнулся при мысли о том, что в ней было, обо всех химических веществах и загрязнениях от затопленных зданий и промышленных объектов, и, конечно, о телах погибших.

Чтобы скоротать время, я задумался о том, каким сейчас был остальной мир, шел ли там дождь и был ли он затоплен. Иногда люди проплывали через Балтимор и останавливались у нашего здания, желая поторговаться с нами или просто ища сухое место для стоянки и отдыха. Когда это происходило, мы узнавали новости. Большая часть этого касалась групп выживших, подобных нам, разбросанных по всей стране; но некоторые вещи, которые мы слышали, были просто странными.

Экипаж катера береговой охраны сообщил, что население Эстес-Парка, штат Колорадо, прибегло к каннибализму и человеческим жертвоприношениям. Какой-то яппи-инвестиционный банкир, приплывший из Филадельфии, клялся, что видел русалок, и что его друг занимался любовью с одной из них, и больше его никогда не видели. Мы дали ему два ящика воды в бутылках, несколько батареек для рыболовных снастей и пистолет с дополнительными боеприпасами, а затем быстро отправили его восвояси. Чувак явно был сумасшедшим.

Парочка по имени Ральф и Холли прибыли на транспортном вертолете и пробыли у нас неделю, пока мы лечили Холли от укуса бешеной собаки на ее ноге. Они сказали, что гигантские плотоядные дождевые черви свирепствуют на большей части Аппалачей. Предположительно, эти существа убили их друзей в Северной Каролине. В то время я им не поверил. Но дети поверили им, и после того, как они улетели, мы пережили неделю, когда маленькая Даниэль каждую ночь просыпалась с криками о гигантских червях, которые собираются ее съесть. Старина Солти тоже верил им, но Солти верил во все.