Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других - Франсина Доминик Лиштенан

В этих маневрах противоборствующих групп козырями сделались ее любовники и фавориты. В свои тридцать пять лет Елизавета вела весьма интенсивную любовную жизнь. Красавец Разумовский сохранял за собой особо привилегированную позицию, поговаривали даже, будто пылкая императрица втайне повенчана с ним. Но Елизавета, несколько облегчая его миссию, заводила любовников, происхождение которых ее по-прежнему мало заботило: чтобы сделать очередной выбор, ей хватало плечистой статной фигуры, красивого голоса, ловко закрученного комплимента. Таким образом, сладкими мгновениями ее одаривали бравые юнцы из младшего офицерства, священнослужители, камергеры{197}. Она же, всегда благодарная, была верна своему обычаю и награждала мимолетных избранников всякого рода дарами сообразно их трудам. Деньги, расточаемые столь щедро в угоду эфемерным страстям, были еще одной причиной кипящих вокруг престола раздоров. Эти мужчины, невзначай отмеченные и обласканные, становились добычей дипломатов, стремившихся как можно скорее определить нового фаворита, пока ему еще не нашлось замены, опутать его денежными либо иными подачками. Но иностранные представители упускали из виду темперамент надменной властительницы: ее любовники, герои одной ночи, в два счета возвращались потом в свои казармы либо монастыри. Официальные же фавориты, Разумовский и — позже — Иван Шувалов, которые оба впечатляюще долгое время продержались в сердце царицы, отличались тем, что никогда не позволяли себе, по крайней мере на глазах у света, какого-либо вмешательства в политику.

С самого начала этого царствования придворное общество было устроено сложно: составлявшие его кружки размножались, но на одном уровне, а не выстраиваясь но вертикали с солидной опорой на генеалогию. Первая группа сложилась из ближайших царицыных друзей, фаворитов или любовников: Разумовского, Шувалова, Лестока. Сюда же надобно отнести членов ее семьи по материнской линии, родню ливонского происхождения — Скавронских, Гепдрпковых, Чоглоковых, которым дворянство было пожаловано Петром I, его второй супругой или новой правительницей — его дочерью{198}. В первые два года ее царствования эти выскочки афишировали свою готовность поддерживать позиции французских и прусских дипломатов. Второй кружок включал еще здравствующих персонажей петровской эпохи и нескольких обломков ниспровергнутого режима Анны — государственного канцлера Черкасского, генерал-прокурора Трубецкого, обер-егермейстера Куракина, генерала Салтыкова и адмирала Голицына; эти первое время избегали общения с иностранными министрами и послами. Третью группу составили несколько немцев, при смене режима удержавшихся у власти: генерал-фельдцейхмейстср принц Людвиг фон Гсссен-Гомбургский, кабинет-секретарь Карл фон Брсверн, обер-гофмейстер Христиан Вильгельм Мнних, брат осужденного первого министра, а также дипломаты Иоганн Кейзерлинг, Николай Корф и Генрих Гросс. Многие из них позарились на подачки Англии, а французов это очень беспокоило: они видели, что число их врагов растет изо дня в день{199}. В четвертую группировку входила аристократия заслуг — те из ее представителей, кого особенно прельщал путь наверх по общественной лестнице: кое-кто из гвардейцев Преображенского, Семеновского и Измайловского полков, сумевших возвыситься до зачисления в шефские роты (а шефом в те времена звали почетного начальника, чье имя носил полк). Этим не слишком родовитым честолюбцам было выгодно способствовать сближению России с Францией… тем паче что французы пользовались привилегированным положением при дворе Елизаветы. Между тем потомки бояр, тоскующие о стародавней Москве, тоже образовали отдельную группу, но держались скромно. Сердца этих последних царица, умевшая ловко избегать ситуаций, которые могли бы их уязвить, завоевала тем, что реабилитировала опальных Долгоруких. К тому же она проявляла чрезвычайную набожность. Ее частые посещения Киева, Москвы и Троице-Сергиевой лавры, символизируя единство древней Киевской Руси и православной Московии с петровской Россией, внушали «боярскому» клану известную симпатию, впрочем, не настолько, чтобы заставить забыть об осторожности. Правление новой государыни всецело опиралось на фаворитов самого разнородного происхождения и на военных, однако в сравнении с предшественниками Елизавета сделала шаг вперед: сумела па время добиться, что ропот издавна правящей клики затих, а служилая аристократия поддержала новую царицу. Российская государственная власть, с ее иерархией, не скрепленной ни кровным, ни единоутробным родством, оставалась разобщенной, раздробленной, подверженной политическим манипуляциям со стороны чужеземцев, и все это явилось последствием указа, выпущенного по произволу Петра Великого, согласно которому император волен назначать себе преемника, не принимая в расчет ни первородство наследника, ни салический закон.

Таким образом, Елизавете не было никакого резона расправляться с придворными группировками: «Разделяй и властвуй» — таков ее девиз, и именно его она тщательно скрывает за пышным фасадом скованной жестким этикетом жизни двора{200}.

МОСКВА, ГОРОД ПРИМИРЯЮЩЕЙ КОРОНАЦИИ

Коронация неотвратимо надвигалась, за нее надо было заплатить невероятно дорогой ценой — переездом двора, хотя бы частичным, в Москву, что должно было на несколько недель притушить борьбу самолюбий между соперничающими кланами. Единение становилось требованием протокола: не подчиниться ему означало бы для нарушителя потерю своего места при дворе или грозило обернуться порчей дипломатических отношений. Для всех участников церемонии переезд в старую столицу представлялся неким путешествием в прошлое, в историю, включающую череду царствований начиная с Ивана III, внесшего свой вклад в сооружение пышного Успенского собора. Построенный в 1475 — 1479 годах по проекту Аристотеля Фиоравантн, он стал одним из первых святилищ Руси и дал приют знаменитой иконе Владимирской Богоматери. Именно здесь Иван разорвал акт о подчинении Московии Золотей! Орде; женившись на племяннице последнего Палеолога, он присвоил себе некоторые нрава византийских императоров; Русь он объявил оплотом православия, обеспечив своей династии опору на теократию. Таким образом, патриархальная Москва с ее древним престолом начиная еще с Ивана IV была местом всех коронаций. Елизавета, весьма почитавшая религиозные традиции, вслед за предшественниками возобновила обычай, что установился еще со времен свержения татарского ига.

И вот 23 февраля 1742 года около 24 000 человек и 19 000 лошадей отбыли из Санкт-Петербурга, чтобы на восемь месяцев обосноваться в прежней столице. Переезжали со всей меблировкой. В путешествие не забыли прихватить товары, какие редко встретишь в Москве: каперсы, шампанское, вина разнообразных сортов. Елизавета расположилась в роскошном экипаже (даже с предусмотренным устройством для обогрева), запряженном двенадцатью лошадьми; еще двенадцать запасных трусили налегке, в любой момент готовые заменить больных или раненых животных. Дорогу, обсаженную по обеим сторонам молодыми елочками, освещало пламя, горевшее в бочонках со смолой. Однообразие пути скрашивали частые остановки в городках и деревнях, по такому случаю пышно убранных, где новую правительницу встречали наспех сооруженные триумфальные арки. Мужчины и женщины, которых расставили по обе стороны главной дороги, причем порознь, приветствовали ее криками восторга и земными поклонами, образуя две шеренги согбенных спин. Когда царевна проезжала мимо храмов и монастырей, священнослужители благословляли ее, при появлении процессии выставляя на обозрение прекраснейшие из своих икон. Колокола звонили не переставая. 27 февраля царский поезд встречали высшие чины Святейшего Синода и московские аристократы с супругами{201}.

На следующий день в пять утра девять пушечных залпов возвестили о въезде будущей императрицы в Москву. По этому сигналу гвардейские полки и почетные гости приготовились занять свои предписанные протоколом места в Успенском соборе. Стражники и гренадеры выстроились вдоль Тверской — главной улицы города, дома которой были украшены множеством турецких и персидских ковров, шитых золотом занавесей и живописных полотен, славящих новую государыню. В честь прибытия дочери Петра Великого воздвигли парадные ворота — целых четыре: первые, выстроенные на средства московской управы, высились при въезде на главную улицу, вторые соорудил в Китай-городе Святейший Синод, на строительство третьих не поскупилось московское купечество — эти красовались на Мясницкой, наконец, четвертые ворота ожидали Елизавету на мосту через Яузу, ведущему к императорской резиденции. Аллегорические и символические изображения, живописные и скульптурные, предвещали государыне путь, достойный славных времен. На первых воротах она представала в образах Юдифи и Деборы, легендарных женщин — спасительниц своего народа, и тут же присутствовала фигура Соломона, воплощавшего собою Мудрость; образы Ветхого и Нового Заветов теснились там вперемешку, сопровождаемые сентенциями, призывающими милость Господню. Череда портретов царей Алексея и Петра, Екатерины I и Елизаветы указывала на преемственность правителей династии Романовых. Оформление вторых ворот, через которые государыня прошла после посещения кремлевских соборов, было выдержано в собственно православной традиции. Казалось, рука Божия ведет ангелов, несущих знаки императорской власти, и здесь же присутствовали Елена и Ольга, святые покровительницы Восточной церкви, а также великий князь Владимир, обративший киевлян в веру Христову. Владимир, уподобленный этакому Адаму, был изображен лежащим, причем в его бока впивались корпи генеалогического древа русских правителей вплоть до Елизаветы (кроме Петра Голштейнского, о нем там не упоминалось). Присутствовали тут и четыре пророка с книгами, на чьих раскрытых страницах можно было прочесть всякие изречения. На вершине внутреннего фасада ворот буквами еврейского алфавита было начертано имя Иеговы, символизирующего славу небесную, между тем как Иосиф, Даниил, а также и царица Савская, Сусанна, апостол Павел и святая Анна своими молитвами возвещали, что царствование наступает славное и победоносное. Присутствие здесь же Давида возвещало о его духовном родстве с государыней, коей предстоит помазание. Статуя же Петра Великого, помещенная внутри ворот, была оставлена незаконченной: царь взирал из облаков на свою дщерь, каковая, вооружась ножницами, резцом и долотом, намеревалась приступить к завершению работы над его монументом. Рядом имелось изречение, призывающее ее как бы от имени покойного родителя действовать твердо и отважно{202}. То есть Елизавете предлагалось не только не загубить дело своего отца, но, напротив, докончить начатое им. Согласно другому изображению, Давид с Божьей помощью поручал Соломону довершить созидание империи Российской. Третьи ворота несли сообщение более лаконичное: там Елизавета изображалась восседающей на троне, корона же и скипетр лежали на стоявшем рядом табурете. Гербы четырех частей империи — Московского царства, Казанского ханства, Астраханского и Сибирского царств — фигурировали здесь же в качестве напоминания о воле покойного родителя; им противостояли четыре континента, а Европа, носившая на груди инициалы Елизаветы, казалось, радовалась этому. На противоположной стороне ворот фигурировали святые Борис и Глеб, им вторил Александр Великий, молящий Создателя не оставлять императрицу своим покровительством. По бокам входа красовались статуи, символизирующие любовь русских к своей новой государыне. На фронтоне четыре женские фигуры воплощали собой Разум, Истину, Мудрость и Отвагу. И наконец, на четвертых вратах были выставлены только инициалы Елизаветы, увенчанные императорской короной, а но бокам — два двуглавых орла.