Король утопленников - Алексей Цветков

Шраю захотелось вдруг назвать новый чай «Окояха», а слоган, ну, например: «Раздуй его горой!» Это значит, что рабочее настроение испарилось, вместо него явилось смешное. Мысли побежали в другом направлении, Шрай отвлекся от экрана, стал вспоминать о старинной русской ереси «неимоверов», которую придумал сам и всячески пиарил в интернете. В такие минуты хочется кому-нибудь позвонить и рассказать:

— Ты не знаешь о черной почте? — удивлялся он через минуту, брызгая в трубку горячей слюной. — Черная почта открывается на час-другой. Туда надо успеть сунуть адрес, имя заказанного и сумму.

— Гарантировано?

— С некоторыми ничего не случается, просто черный почтальон забирает ящик и все. А другие реально исчезают или пуля снайпера, ДТП, отравление щелочью, сосулька с крыши... Нет гарантий, но вероятность, что деньги в ящик не зря засунул, высокая.

— А если менты такой же ящик установят?

— А что это им даст, кроме неизвестно чьих намерений преступных? Раз результат есть, отдельные заказы сбываются, значит не менты никакие.

— А кто?

— Ну, предполагается как бы секта такая, для которой это обряд вот так вот вслепую выщелкивать людей из жизни. Плюс наполнение кассы. Они деньги-то того, не возвращают не дождавшимся.

— А ты уверен, что вслепую выбирают заказы, по жребию?

— Да никто ни в чем не уверен, может по каким-то словам или по карте города они высчитывают, кого именно выбрать из кандидатов.

— Подожди, а как заказчики узнают, что появился ящик?

— Ну в интернете за пару часов появляется сообщение, может возникнуть целый сайт даже, или просто в форумах, чатах, гостевых повторяется реклама черного ящика и место его называется.

Кто-то думает «шутка», а кто-то всерьез находит это место. Свалка, подъезд, сквер, набережная. Обычно, в тени какого-нибудь храма.

И сует туда письмо с купюрами.

— Но ведь можно выследить, кто забирает ящик, или самим забрать?

— Нельзя. Во-первых, все очень быстро. Пара часов от первого упоминания в сети и ящик уехал уже. Во-вторых, его охраняют нанятые хлопцы, незаметно смотрят издали, они ничего не знают, даже если их повинтить. Им платят неизвестные, и все. Но обычно повинтить никого не успевают. Хлопцы забирают ящик и увозят со всеми смертельными письмами. И где, когда это будет в следующий раз, не знает вообще никто.

— А ты-то как про это узнал?

— Подожди, расскажу, у меня другой звонок. 6

Отдыхать от компьютера, глядя в телевизор?

Сегодня Глеб решает, что гораздо лучше отправиться вместе с Шрайбо в тот самый клуб, где выступает Дима Ург.

— Сегодня там мы берем бал, — сказал Шрай, не дождался от Глеба вопроса и все равно пояснил: — Дима Ург дает бал, значит, мы берем бал.

Дальше говорили про девушек.

— Как ты ей представился?

— Окололитературный трутень.

— Она поняла?

— Не знаю, ей понравилось. От меня сильное впечатление бывает только у провинциалок или у невменяемых, чье выпадение из темы равно провинциальности, — оправдывает Шрайбикус по дороге свой охотничий инстинкт, а точнее, заранее извиняется за ту девушку, которой позвонил, познакомились в жж — остальные понимают: выдуманные знания плюс музыкальность изложения ничего нигде не изменят и стоят не очень дорого. На одни спецэффекты без сюжетов никто получше не клюет, а сюжеты меня к несчастью по-прежнему не занимают!

Он растолковывал про провинциалок и дальше, но Глеб запомнил только: «ебливая плоть» и «дискотечная течка».

У входа в клуб, с мегафоном на длинной лямке, покачивался одетый под белого рэпера Эминема другой белый рэпер, автор грубых стихов о собачьей жизни безработных. Глеб знал его.

Рэпер был сын заоблачных алюминиевых родителей. Они хлопнулись ладонями, ничего не сказав друг другу. Никто не узнавал рэпера без его привычного грима, и он курил в одиночестве у дверей под загадочной растяжкой «К нам едет Рэд Дот!»

— Зовут меня, братец, — хвастал Шрай кому-то на лестнице, — в один новый журнал, творить гламур.

— Что за журнал?

— Да нормальный журнал: где обедать, как ебаться.

А внутри уже начал свой «митинг-сейшн» Дима Ург. Глеб работал с ним пару лет назад, когда Дима еще считался художником, а не шоуменом. Тогдашний проект Урга назывался «Выпить с Несси». Он ездил снимать свое видео для биеналле на берег озера Лох-Несс. Снимал, собственно, Глеб, а Ург показывал. Художник верил в свое искусство, ибо отказался снять то же самое на Селигере, а потом, если надо, компьютерно добавить что-нить аглицко-шотландское.

«Я доверяю территории, — говорил оператору Дима, — ее нельзя заменять». Фильм задумывался про то, как художник опоражнивает водочные бутылки, вывертывая их содержимое в шотландское озеро. Нерусский динозавр должен был занедюжить от нашей водки даже в столь малой концентрации, сдохнуть и немедленно всплыть. Другой вариант сценария: динозавр переживает эйфорию и является людям совершенно невменяемым.

Ночью, пока Ург давал пробовать русскую водку местной журналистке, Глеб вышел к озеру. Камера была с ним, собутыльник Несси просил после интервью еще его поснимать для постера. Глеб потянулся, прислушался и обомлел, увидев то, что сейчас снимет. Это была его первая серия фотографий, которую он, конечно, и сейчас никому не показывал. А внезапно протрезвевший той ночью Дима отказался от участия в биеналле и вообще без объяснений переметнулся из арт-провокаторов в клубные клоуны.

Диван в клубе был мягкий, как подушка большого пальца, впитывал тело, не отпускал, а на отовсюду видном экране уже мелькало «Дима Ург видео». Явился мультяшный мастер со светящейся головой и в масонской одежде:

— Перчатка оставляет след? — спросил он, показывая всем прямоугольник прозрачного стекла.

— Нет!!! — хором взревела толпа, снятая на каком-то митинге.

— Диск солнца поглощает бред? — продолжил спрашивать нарисованный масон.

— Нет!!! — заорал народ.

— О вас заботится звезда?

— Да!!! — документальные толпы отвечали мультгерою всегда в рифму и весь клуб быстро подхватил эту игру.

В Шотландии Дима Ург говорил журналистке:

«В России есть несколько десятков людей явно умнее меня. Несколько сотен таких же умных, как я. Несколько тысяч приблизительно меня понимающих. Ну и весь остальной колхоз». переводе и газете это звучало гораздо вежливее.

В клубном туалете все было нарочито по-советски. Глеб вспомнил свой так и не снятый фильм «Кабинки» — все говорят друг с другом, не видясь и меняясь, входя-выходя из кабинок туалета неизвестного нам учреждения. Для фильма требовались не актеры, а просто люди с интересной речью, готовые вступать с себе подобными в разговор.

Шрайбикус смешил, прощаясь, девушку. Она, катая во рту смех, набирала чей-то номер в своем лиловом телефончике.

— Даю слово... Два слова даю! — Шрайбикус любил разговаривать так, чтобы ему не верили, но смеялись, — я покажу тебе завтра то, чего никто не видел. Ты увидишь пластилиновое порно!

— А зачем смотреть порно? — девушка спрятала так и не ответивший телефон на грудь. — Там ведь нет реального хотения, а просто все притворяются.

— Вы открыли мне глаза! — вскрикнул Шрайбикус так, что из- за угла высунулась недовольная голова охранника. — Это что же выходит, я зря посмотрел все эти фильмы? И даже более страшная мысль пришла мне в голову. В непорнографических тоже, то есть в обычном кино, тоже ведь все притворяются, а значит, и все остальные фильмы я посмотрел зря?

— Вы, кажется, собирались объясняться мне в любви, — напомнила девушка.

— Я хочу, чтобы твоя любимая порносцена стала моей любимой порносценой, и наоборот тоже.

Так представлял себе Шрай современное объяснение. Девушку он звал на дачу, играть в «рулетку понарошку». Глеб знал эту игру. Он уже играл. У Шрайя был «антикварный» пистолет с крутящимся барабаном, куплен на измайловском развале. Он усаживал гостей в круг на гнилой веранде и, как в кино, оставлял один патрон. Каждый крутил на авось, а потом стрелял в голову, но не себе, а садовому чучелу, увешанному дзеновскими колокольцами, или просто в небо. У кого случался настоящий, с дымом и вспугнутыми птицами, выстрел, а не стальной щелчек, тот считался убитым и должен был всю ночь выполнять желания выживших. Иногда, если играли несколько раз, «убитых» или «зомби» набиралось трое-четверо. Снова играть в понарошную рулетку Глебу не хотелось, хотя Шрайбикус и намекал, что после этой игры и деления гостей на рабов и господ начнется самое интересное. Нередко подчинение становится сексуальным и случается «фак-сейшн». «После клуба и мнимой опасности, стрельбы, всех пробивает на секс». В прошлый раз ничего такого не случилось. Единственный «убитый» трижды лазил на дерево, клялся по-французски чучелу в любви, а спускаться в колодец на цепи отказался, на чем рулетка и кончилась. В тумане Шрайбикус снимал с чучела восточные цацки. Тоскливенько. Все хотели уже в машину, то есть обратно в город.