Пташка - Владимир Говоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Писатель, преисполненный верой в справедливость и надеждой приподнявшись на цыпочки, искал взглядом среди большого количества людей свою Пташку.
Все присутствующие и вновь приходившие рассаживались по своим местам в кресла, расставленные вокруг стола, за которым уже расположились заседатели суда, разглядывающие какие-то документы в виде листов бумаги. На юристов они не были похожи совершенно.
Писателю очень хотелось увидеть Пташку.
Раздался звон колокольчика. Люди в зале мгновенно прекратили шумную возню и, замерев на месте, прислушались. Один человек из группы заседателей встал со стула и, держа перед собой лист бумаги, зачитал присутствующим суть собрания. Затем он еще некоторое время представлял, называя имена, всех судебных заседателей. И, наконец, в продолжение слушания дела предложил ввести в зал виновную.
Писатель увидел долгожданную Пташку. Он словно поедал ее взглядом, стараясь заметить каждую мелочь, указывающую на то, в каком настроении она, что у нее на душе, чтобы судить о серьезности ее положения. Но судя по выражению лица и взгляда, Пташка унывать и не собиралась. Казалось, все было хорошо и как никогда лучше. Пташка даже улыбнулась и подмигнула взволнованному Писателю.
Пташка прошла к столу с заседателями и аккуратно села в кресло с торца стола в противоположной стороне от судей.
Снова зазвонил колокольчик. Зал притих.
По собственному незнанию судебной системы и полной некомпетентности в этом вопросе Писатель очень многое пропустил. Он совсем ничего не понимал, что вообще происходит вокруг него на этом заседании и почему его пригласили сюда, он тоже не понимал. Единственное, что дарило спокойствие и уверенность ему то, как великолепно держала себя Пташка в течение всего этого процесса и улыбка, уверенная осанка самого Сергия Радонежского, непрестанно наблюдавшего за ходом всего процесса. По его поведению и выражению лица можно было предположить о благоприятном исходе дела. Что, в общем-то, подтвердилось в скором будущем. Пташку отпустили сразу же в зале. Она подошла к Писателю и под взором сотен пар глаз обняла его и, прижавшись, положила голову ему на грудь. Вот теперь-то Писатель успокоился окончательно, хотя еще не совсем понимал, что все-таки произошло. Вероятно, Пташка была прощена.
Девушка внимательно посмотрела в глаза Писателя и мило, как только могла одна она, улыбнулась.
– Прощена? – Спросил он.
Писатель опять спохватился, вспомнив, что Пташка очень хорошо читает мысли.
– Не переживай, милый, все нормально. – Девушка снова улыбнулась, заметив замешательство Писателя. – Так ты думаешь, что я прощена?
– Да. – Пока ничего не понимая, заикаясь, ответил Писатель.
– Нет, я не могу быть прощенной! – Проговорила спокойно Пташка. – Я не могу быть прощенной, потому что я ни в чем не виновата. Меня просто не за что прощать. Нет причины!
– Не понял. А что же было несколько часов назад? Суд?
– Нет, милый, не суд. – Тихо, очень спокойно проговорила Пташка. Она очень хотела прижаться к Писателю, обнять его за шею. – Прости меня, пожалуйста, я не хотела тебя волновать. За последнее время столько перенервничала. Я ведь боялась, очень боялась. Но я боялась не за себя, со мною ничего не сделали бы. Я боялась за тебя, любимый. За тебя мне было очень страшно. Я боялась, что с тобой могло, что-нибудь произойти.
Писатель до глубины души поразили эти слова. Он уставился на Пташку, пытаясь что-то сказать, но не мог. Мысли в голове мгновенно замелькали, путаясь между собой. Но железная логика при помощи догадки пыталась расставить все на свои места.
– Подожди. – Наконец, обратился он к Пташке. – Ты хочешь сказать, что кто-то из вас, ангелов, мог причинить мне какой-либо вред?
– Да, могли бы. – Четко ответила Пташка. – Но не все. Если ты заметил, пребывая в помещении суда, присутствующие все без исключения, кроме тебя человека, конечно, были в одеяниях трех цветов – это белый, серый и черный.
Писатель, не замечавший на заседании лиц присутствующих, напряг свою память. О, Боже! Действительно очень многие, за всех он не решился говорить, были одеты именно в эти цвета одежды. Что это могло означать?
– А означать это могло … – Пташка по своему обыкновению стала отвечать вслух на мысленные вопросы Писателя, чем каждый раз приводила его в изумление. – Означать могло, то, что расцветки эти были даны неспроста, не случайно. Здесь ничего случайного не бывает, как и в вашей жизни.
– В нашей? – Переспросил Писатель.
– Да в вашей человеческой, земной. Так вот в белых одеяниях были те, кто был по своей принадлежности и убеждениям, вере ближе к Богу. В черных костюмах были те, кто себя относил к противоположной стороне. Как вы говорите, дьяволу. Ну, а серые костюмы принадлежали к …
– …Тем и другим. – Не выдержав, вставил Писатель.
– К сожалению, нет, они отдельная обособленная сторона. И она, к сожалению самая опасная.
– Почему они? Мне казалось, что черные самые опасные.
– Хотелось бы так думать, но все совсем иначе. А опасные они потому, что готовы на все ради того, чтобы как можно тверже укорениться в нашей системе. Если белые и черные за многие тысячелетия приобрели постоянство и некую предсказуемость, то серые – это направление новое и неизученное, следовательно, от них следует ждать всего, что угодно, тем более предсказуемость наша для них огромное преимущество.
– Очень интересно. – Почесал затылок не на шутку озадаченный Писатель.
– Еще как! – Поддержала его Пташка.
Писатель оглядел Пташку:
– Интересно, а у тебя крылья ведь не белые, а синие. Что может это означать?
– Синий цвет родственный белому. Мы синие крылья принадлежим белой стороне и выполняем те функции, которыми наделил нас создатель. И задачи мы выполняем тоже поставленные им. Мы ему принадлежим.
– Понятно. – Пробормотал Писатель. – И много подобных вам подразделений?
– Хватит. Ты даже не догадываешься сколько.
– Охотно верю, – согласился Писатель.
***
Следующая встреча с Пташкой произошла не скоро. Писатель весь извелся в ожидании ее. Он не мог ни писать, ни работать с издательствами в результате, как следствие, пошли сбои в налаженном процессе. Но упадок возникший таким образом продлился совсем не долго, его даже нельзя было назвать упадком, так просто небольшие изменения в подъеме.
Пташка тоже не могла найти себе место без своего любимого Писателя. Ей так сильно его не хватало. Она почти каждую минуту мечтала, как прикоснется к нему, как положит голову ему на плечо. Ей не хватало даже просто преданного и преисполненного чувств взгляда. Пташка очень любила Писателя.
Разлука хоть и казалась величиной с вечность,