Великие жены великих людей - Лариса Максимова

Володя Наумов у нас, на горе в Петрелле Гвиди

Наша связь с Тонино имеет абсолютно реальные подтверждения. Я получаю от него знаки и весточки. На девятый день я листала две книжки Тонино 46-го и 48-го года выпуска, которые мне принес гробовщик — он мне их подарил, потому что они стоят очень дорого. И я наобум открываю первую страничку и читаю: «Одна старушка, идущая по старому городу там, наверху, между домов, у нее нет дома своего, но сегодня она счастлива, потому что в складках ее юбки — ключ от дома в раю, который ей сбросил латунный ангел с колокольни на площади». А на картинке — ключ, нарисованный Тонино. Разве это не знак? Или вот еще: когда я в первый год в Рождество иду одна — ты знаешь, как в праздники тяжело быть одной, — с книжкой ложусь, и чувствую что-то мне мешает, запуталось в волосах. Я стряхиваю волосы рукой, а оттуда вылетает бабочка. Это опять подарок Тонино.

Тео Ангелопулос и Тонино Гуэрра получают очередную Золотую пальмовую ветвь в Каннах

Это удивительные связи. Я думаю, что у нас с ушедшими от нас любимыми людьми просто разные вибрации, и мы замечаем только явные знаки, а они их посылают ежеминутно. Они живут нами. В Персии, где одна из самых древних религий, так было принято: очень радостно думать об ушедших, рассказывать им сказки с тем, чтобы их действительность там наполнялась, а они оттуда посылали нам свои видения. Вот я возвращаюсь из Москвы, от друзей, и я бегу к скале Тонино, я начинаю ему рассказывать обо всем: вот идет дождь, цветет ранний миндаль, мне грустно… И слышу голос Тонино, который говорит: «Лора, жизнь хороша только тогда, когда ты преодолеваешь трудности. Тогда она имеет смысл». Эту фразу Тонино я слышу всегда, и это меня вытягивает. Я чувствую его защиту, участие и любовь. Наш сад — миндальный, Тонино говорил, что мы живем внутри букета. Через два дня после его смерти, когда было совсем невыносимо, я выбежала из дома и закричала: «Тонино, дай мне знак, отзовись, пожалуйста». За мной выскочила Николетта, моя помощница, обняла меня за плечи: «Лора, не плачь!» И вдруг на наших глазах внизу, где течет река Мареккья, стала рождаться радуга. Яркий солнечный день, ни дождинки — откуда радуга? А она пересекает реку и останавливается на том берегу. Мы с Николеттой замерли. Я простояла так час и двадцать минут, потому что эта радуга была самая долгая в моей жизни. Я знаю, когда Тонино на меня сердится, потому что я сама на себя сержусь, знаю, когда он меня оберегает и дает мне силы.

А недавно с Лорой случилась история, заставившая ее друзей поволноваться. Ей предстояло обследование — колоноскопия (это когда просвечивают кишечник). Она потом рассказала, что очень не хотела в больницу, все тянула время, вечером пошла прощаться с садом. А в саду у нее расставлены лампы, которые заряжаются от солнца, вечером они похожи на светлячков. В этот вечер лампы не горели, хотя день был солнечный. Утром долго не могла найти направление на обследование, с Николеттой перерыли весь дом, его нигде нет. Потом по возвращении, она нашла его в книге Тонино. На поезд, отходящий в Милан, Лора опоздала. Казалось бы — все против этой поездки! Но упрямая Лора все-таки добралась до врача и легла на обследование. И что? Это медицинское «светило» случайно проткнул ей кишечник, начался перетонит. — Лора очень тяжело болела, долго не могла подняться. Но больше всего ругала себя за то, что не поверила всем эти знакам и предупреждениям, которые ей, как она абсолютно убеждена, посылал Тонино. Он просто кричал ей — не надо ехать! А Лора не послушалась.

То же самое могла бы тебе сказать Энрике Антониони, жена Микеланджело, — у нас очень похожи с ней судьбы, у нее свои отношения с мужем, которого уже нет шесть лет, — через свет, через знаки. Когда есть любовь, есть эта связь. Уход Тонино — это страшная пустота вокруг, но его присутствие, его энергия, которая постоянно заряжает, проявляется и сейчас, но по-другому. Пустота заполняется новыми, дотоле не испытанными чувствами. Это во многом зависит от жизненного таланта: умеешь ли ты эту пустоту заполнить или нет. Я очень стараюсь. Я себе сказала: «Горе больше тебя, Лора, но, если ты любишь Тонино, ты должна выжить». Конечно, моя жизнь сегодня очень изменилась. Я всегда была королевой, потому что жить с поэтом — это уже избранность. Куда бы мы ни приезжали, всегда была масса привилегий: роскошные гостиницы в Венеции, например, были бесплатными, если я задолжала в овощной лавке — это прощалось. Сейчас этого ничего не стало. Исчезли какие-то люди, для которых был важен престиж от общения с Тонино. Раньше богатые люди щедро жертвовали, в надежде что-то получить от этого для себя лично. Сейчас я с трудом нахожу деньги на наш фонд, на выставки, на создание музея. Все выходит наружу. Один простой человек в Италии, который много лет каждый день утром приносил Тонино две буханки горячего, свежепахнущего хлеба, эти два года мне их тоже приносит. Или вот пришел электрик и сказал: «Мне приснился Тонино и велел, чтобы я у вас работал бесплатно». Вот эти люди остались. Остались близкие друзья: они звонят, помогают, делают все для фонда.

Уже в Романье, после Рима. 1986 г.

Когда я появлялась с Тонино — это одно, а когда одна… Но мы все никакие не вдовы, мы остаемся женами гениальных людей. Для меня Наталья Солженицына — жена, так же как и другие. До последних своих дней я буду женой Тонино. И никогда — вдовой.

Нина Вишневская

«Сердечное дело хирурга Вишневского»

Нина Вишневская носит фамилию, может быть, самую известную в мировой медицине. Старший Вишневский, Александр Васильевич, придумал мазь, запах которой мы знаем с детства, изобрел местную анестезию. Его сын, Александр Александрович, первым в России провел пересадку и операции на открытом сердце, придумал новокаиновую блокаду, внук делал первые операции лазером. Два крупнейших медицинских института в России носят имя Вишневского. Мужская линия династии хирургов Вишневских оборвалась два года назад. Остались одни женщины. Нина Вишневская стала одной из последних хранительниц этой знаменитой фамилии. Кто эта женщина и как она появилась в жизни хирургов Вишневских?

Нина Андреевна. 1965 г.

Андрей Дмитриевич Дубяго, отец Нины Андреевны. 1931 г.

Мой папа называл его Шурка. «Вот, — говорит, — Нина, встречай! Шурка приехал». Мне было лет двенадцать. Вошел большой мужчина, с мороза от него холодом повеяло. Руки у него были такие очень сухие. Посмотрел на меня и так весело говорит: «Бывают же такие красивые дети!» Я у папы потом спросила: «А разве я красивая?» Папа говорит: «Конечно, красивая, даже Сан Саныч в тебя влюбился». Пошутил, называется….