Под тенью Феникса - Андрей Годар

В этот раз никаких выглядываний. Под крики: «Идиоты, назад!» – из дверей начинают выбегать наружу люди, которые тут же открывают бессистемный огонь на подавление. Я не вижу, что происходит у дальней двери, из нашей сразу выбегают двое и тут же падают, изрешечённые. За ними вслед появляются ещё двое, один из которых гигантским прыжком перемахивает ещё оседающие тела, а заодно и весь парапет, вслед за ним появляется ещё один, который, в отличие от остальных, в панике стрелявших от бедра, вскинул автомат к плечу и успевает послать несколько пуль аккурат в нашу сторону. Я, как стоящий ближе всех к краю парапета, выглядываю за угол и за долю секунды успеваю заметить находящегося в каком-то шаге бандита. Моментально реагирую и встречаю его очередью, которая приходится в грудь, но две последних пули вонзаются в лицо. Парень резко останавливается, при том, что ноги его продолжают бежать, от чего он отрывается от земли, и я ещё успеваю заметить его перекошенное лицо с двумя тёмными точками возле носа и чуть выше под глазом, а также мелькнувшее за головой тёмное облако. Тело падает, но зажатый в руке автомат ещё стреляет и успевает выплюнуть несколько пуль в мою сторону, ощущаю сильный удар в грудь и валюсь на спину. Извиваюсь, в попытке перевернуться на живот и восстановить сбитое дыхание, радуюсь тому, что в лёгких ничего не хлюпает. Вижу ноги бойцов и кого-то лежащего рядом… Серёжа держится за плечо и, кривясь от боли, неуклюже пытается подняться. Двери в ангар захлопываются с таким грохотом, что дрожат стены, слышен лязг засовов.

Мне, наконец, удаётся отдышаться, но глубокие вдохи даются непросто, с резкой болью. Ощупываю себя, нашариваю пальцами дырку на кармашке жилета, и под ней – промятый полный магазин. Пуля не смогла пробить полный рожок и бронепластину за ним; патроны, вопреки давнему поверью, не сдетонировали. Повезло. Будем жить. Суета боя прошла так же внезапно, как и началась, мне помогают подняться. Стоя, наклоняюсь, чтобы ещё подышать, но тут же грудь пронзает боль. Сломано ребро, как пить дать. Ладно, чёрт с ним, самый пустяковый из всех возможных переломов.

Оглядываюсь на лежащего рядом бандюка – из его рта и носа густым ручьём хлещет кровь, получившая свободу от давления кровеносной системы. В его руке сжат небольшой пистолет-пулемёт. Слава Богу, окажись это что-то под 5,45, и у меня сейчас были бы совсем другие проблемы.

За дверью слышится грохот возводимых баррикад. В эфире Томми запрашивает ситуацию, сообщаю о двух ранениях: одном лёгком и одном средней степени. В остальных группах обошлось без потерь. Передаю это своей группе, Серёжа очень болезненно реагирует на то, что его определили в потери, и достаточно ловко, свесив автомат с плеча, перезаряжает его одной рукой, а потом взводит затвор, схватившись за ремень и встряхнув оружие что было силы. Не спеша, к нашей позиции подошёл Томми.

– Ну что, прижали мы их, ой как прижали! Как думаешь, сколько их там внутри ещё осталось?

– А скольких вы на своей двери положили? – спрашиваю негромким голосом, так чтобы и слышно было, и не очень больно.

– Троих! А вы?

– И мы четверых. Вот, считай, вместе с теми, что были у окон, человек десять или чуть более того ушло в расход.

– Неплохо, неплохо! Ты сам как, в строю?

– Нормально, если без акробатики обойтись.

– А он? – Томми кивнул в сторону Серёжи, усиленно превращавшего гримасу боли на своём лице в героический оскал рвущегося в бой ветерана.

– Сам спроси.

Подойдя к Серёже, Томми спросил о его самочувствии и, получив шедеврально неубедительный ответ что, мол, хорошо, тоном, не предполагающем возражения, попросил дать осмотреть рану. Серёжа героически терпел, пока чужие пальцы аккуратно раздвигали кровавые лохмотья на его плече, но от надавливаний уже начал глухо рычать.

– Кажется, кость повреждена, – деловито заметил Томми, обтирая пальцы о стену, – это, знаете ли, только в кино и книгах бывает, что любое ранение – «пуля прошла навылет, кость не задета». Так что этот боец, увы, уходит в резерв.

Серёжа начал было суетиться, не желая оставаться в стороне от происходящего, но его успокоили тем, что пообещали в случае штурма оставить на текущей позиции и крыть выходы дальше. Это было в его положении худо-бедно возможно, если опереть автомат цевьём на парапет, и удерживать его здоровой правой рукой. Так мы плавно перешли к вопросу планирования дальнейших действий. Оставив ребят следить за окнами, мы укрылись за глухой стеной, вызвав на совет и Вуйко.

Все отметили тот факт, что после взрывов гранат в окнах стало заметно светлее, то есть половое перекрытие, отделявшее первый этаж от импровизированного второго, было совсем слабым, и можно было попробовать повторить гранатную атаку, скорее с целью деморализовать противника. Вариант был сочтён хорошим, учитывая то, что гранат ещё осталось довольно много.

Дельных планов проникновения внутрь ни у кого не было: все четыре двери оказались наглухо заперты, а никакого толкового инструмента для их вскрытия у нас при себе не было. Похоже, что это обстоятельство так всех смутило, что мысль о самом простом варианте пришла далеко не сразу, но зато ко всем одновременно. Сначала я засмотрелся на автоцистерну. Затем Вуйко перехватил мой взгляд и понимающе улыбнулся. И, в довершение этой краткой сцены, Томми, в задумчивости пялившийся куда-то себе под ноги, произнёс: «А как вы думаете, эти ворота очень крепкие?» Подняв лицо, он упёрся своим вопросительным взглядом в наши улыбающиеся лица и тоже расплылся в комичном оскале. Наверное, всякому мужчине нравится, время от времени, решать непростые вопросы простыми силовыми методами.

Вот так просто и эффективно – грузовик плюс ворота. Конечно же, пускать на таран далеко не пустой бензовоз было форменной глупостью, но вокруг комплекса в числе прочих машин стояло и ещё несколько грузовиков. Быстрая разведка принесла данные о том, что все они, кроме одного, имеют немного топлива в баках, и легко могут рассматриваться в качестве ударной силы. Для наших целей лучше всего подходила бетономешалка на базе старого КамАЗа, с намертво засохшим внутри грузом объемом кубометров в пять. Лучшего тарана в округе было не найти.

Когда мы открыли ворота ограждения, одна створка, явно перекошенная, освободившись от удержания запора, сама собой раскрылась и с силой ударила о забор. В ответ на раздавшийся грохот в одном из окон тут же мелькнула чья-то голова, но дружный автоматный огонь заставил её исчезнуть, а брошенная до кучи граната надежно успокоила всех желающих высовываться из укрытия. Больше ни одной любопытной морды мы не видели.

Фырча и поскрипывая всеми деталями, к воротам подъехал КамАЗ, который бойцы приветствовали свистом и радостными возгласами. Огромная зловещая машина остановилась в полусотне метров от ангара, готовая отъехать назад для разгона и нанести удар, подобный которому не выдержат никакие запоры. Наверное, так же чувствовал себя Ганнибал, выставляя впереди армии карфагенян своих боевых слонов и наслаждаясь паникой в рядах врага. Наш враг, в отличие от ганнибальского, не имел никакой возможности бежать.

Предполагалось, что противник правильно поймёт ситуацию и тут же сдастся. Хороший план, только в нём был упущен один тонкий момент. Не знаю, подумал ли о нём кто-нибудь ещё, но, так как больше никто не уделил ему внимания, в переполненное радостью предвкушение вмешался я:

– Томми. А что мы будем делать с пленниками? Куда мы денем два десятка человек, которые только и будут ждать момента, чтобы поквитаться с нами за всё?

На секунду в воздухе повисла неловкая пауза. Она так сгустилась, что можно было ощутить, как она приклеивает язык к нёбу, затрудняя попытки сказать что-либо.

– Это если мы исходим из того, что мирно жить они не захотят…

– Исходим, Вуйко, исходим, – Томми с досадой легко постукивал кулаком в стену, – волчару травку кушать не заставишь, как ни бей. А в лес его выпускать вообще глупость, равно вернётся овец резать. Ну, я, собственно, вижу только один вариант.

Томми посмотрел на меня, ожидая увидеть согласие. Признаюсь, долю мгновения и мне этот вариант казался самым верным и логичным, но это наваждение быстро исчезло.

– Нет. Это абсолютно неприемлемо.

– Почему? – в голосе молодого атамана сквозила неуверенность. По его кривому прищуру, по прикушенной губе было видно, что ему самому не нравился подобный сценарий развития событий, но он ещё не успел для себя объяснить это с рациональной точки зрения.

– Ты хочешь приказать своим людям расстреливать безоружных пленников?

– Не хочу совершенно. Только других вариантов пока не вижу.

– Ты бы хотел, чтобы твои ребята знали, каково это – стрелять в лоб человеку с поднятыми руками? Считали это чем-то нормальным и допустимым?

– Да нет же! Десять раз нет, Феликс! Но что ты можешь предложить вместо этого?