Под тенью Феникса - Андрей Годар

Поделившись на группы, мы покинули заросли и двинулись вперёд, стараясь как можно меньше шуршать гравием. Получалось вполне сносно. Группу Томми вёл Симон, как самый опытный разведчик. Две другие пока возглавлял Вуйко – наблюдая за движениями его небольшой приземистой фигуры, семенившей метрах в десяти впереди, можно было, ни о чём не размышляя, получать прямые указания к действию. Он замедлил шаг и пригнулся чуть ниже – мы последовали его примеру. Замер с высоко поднятой головой – ничего не делаем. Уверенно чесанул вперёд – и мы, выдохнув напряжение, двигали вслед за ним.

Слева можно было видеть мелькающие между машин силуэты бойцов из первой группы, но вскоре они стали отдаляться, пока не пропали из поля зрения вовсе. Ни звука вокруг, кроме приглушённого пыхтения и шороха камешков под ногами, слышно не было. Мы приближались к забору тихо и уверенно, как утренний туман спускается к оврагу, чтобы заполнить его, поглотить своей белёсой властью. И растаять без следа, когда придёт время.

Вуйко остановился, подняв вверх руку, что означало: «Внимание!». А затем быстро и без суеты повернулся боком, сложился пополам и спиной вперёд отступил за очередной гниющий кузов. Мы не видели, что именно его насторожило, но так же стремительно и спокойно скрылись, юркнув за машины или просто прижавшись к земле. Тишина, безмятежная тишина в течение долгих секунд. Нет никакой нервозности, есть только неотвратимое бесшумное движение вперёд и решимость совершить то, что потребуется вне зависимости от побочных обстоятельств.

Когда мы подошли к обложенным кирпичом фурам, Вуйко дал нам знак остановиться, а сам юркнул за угол, вдоль северной стены, шепнув мне следить за ним. Компактной тенью, более походившей на большую крысу, чем на маленького человека, он скользил вдоль бетонных плит, временами замирая или припадая к земле. Вдоль стены гравия оказалось совсем немного, и он был хорошо укатан часто перегонявшимися здесь машинами, что не могло не радовать. Пару раз Вуйко прикладывался лицом к стене, а затем повернулся и указал рукой на место стыка горизонтально укреплённых плит, очевидно, предупреждая о просматриваемых зазорах между ними. Дождавшись моего утвердительного кивка, который из-за большого расстояния пришлось изображать более похожим на почтительный поклон, он заскользил дальше. Преодолев около трети пути и почти растворившись в темноте, он высоко поднял руку, а затем несколько раз указал ею на землю у себя под ногами, сопроводив это приказом в эфир достичь указанного места и остаться на нём. Было любопытным то, как он дублировал радиосообщения жестами. Пригибаясь перед каждой широкой щелью в заборе, мы, мелко шагая, побежали вперед.

Таким же образом мы преодолели ещё один отрезок пути, и становились уже метрах в тридцати от угла стены. Вуйко снова подал нам знак стоять на месте, причём, двумя руками: «Вуйко Феликсу. Стойте здесь, ждите сигнала. Приём». А сам, зацепившись и подтянувшись, взобрался на плиту. Секунд сорок он всматривался через край, а затем, обменявшись запросами с Симоном, скользнул верх и вперёд, исчезнув из поля зрения.

Достигнув угла, он подтянулся на руках, взобрался на стену и пропал. Нам оставалось только ждать, не теряя при этом фокуса. Минута, три минуты, пять минут… Напряжение от такого ожидания возрастает с каждым мгновением, вроде как держишь перед собой табуретку на вытянутых руках. Лишь поначалу кажется, что пустяковая задача, а потом замечаешь, что уже начал дрожать мелкой дрожью. Подмывало спросить в эфире как дела, но делать этого не стоило. За стеной тихо – значит хорошо, об этом и стараюсь думать. Оглядываюсь на бойцов и пересекаюсь взглядом с ними со всеми сразу, напряжённо и преданно смотрящими на меня. Ободряюще ухмыляюсь и отворачиваюсь. Ну что же там происходит?

Наконец, эфир оживает голосами Вуйко и Симона, сообщающими о том, что часовые сняты и можно действовать дальше. Один за другим взбираемся на стену и попадаем сразу на крошечную дозорную площадку, обустроенную из листа рифлёного настила, который вставили в щель между горизонтально составленными плитами. Таким образом, находящийся на ней часовой был на три четверти своего роста прикрыт бетоном, а частично раздолбленный угол стены представлял собой хорошую амбразуру, а равно и очень удобное место для проникновения на территорию.

По приставленной к площадке лесенке, один за другим, спускаемся вниз, накапливаемся возле контейнеров. Вуйко советует внимательно следить за стоящей рядом машиной, так как его нервируют затемнённые стёкла и удачное расположение для обзора территории. Он-де потратил некоторое время, скрывшись под машиной и постукивая по дверце, но то, что внутри ничего не шевельнулось, не означает, что в салоне никого нет. Может, просто спит крепко.

Слушаем в эфире сообщения двух других групп о том, что позиции успешно заняты, и начинаем движение по узкому зазору между бензовозом и стеной. Несмотря на установку вести ближний бой, передвигались, спрессовавшись в две сжатые, ощетинившиеся стволами подгруппы – таким образом, чтобы в случае необходимости стрелять могли все одновременно. Замыкающих не ставили: в этом не было смысла, так как нас крыли две другие группы.

Мелким частым шагом прошли вдоль цистерны и достигли кабины. Далее открывалось пространство примерно тридцать на шестьдесят метров. Справа к ангару прижались два одинаковых бетонных бокса, на крышах которых и были оборудованы фонари, освещавшие всю площадку. Света было откровенно мало, но вполне достаточно для того, чтобы засечь нас чуть ли не от самой южной стены. Помимо боксов, из крупных объектов был только отмеченный на карте штабель бетонных блоков. В остальном – ящики на поддонах, уложенные стопками автомобильные покрышки и прочая мелочёвка.

Перебежав к стене бокса, вжимаюсь в неё, жду, пока то же сделают остальные. Прилипнув к ней, иду вперёд, отведя правую руку, держащую автомат за шейку приклада немного вниз и назад, так, чтобы при внезапном контакте можно было, как ткнуть противника штыком в верхнюю часть тела, так и отоварить его прикладом на выбор: в пах, под дых, в челюсть. Заходим за угол, и, обтирая правым рукавом стену, подходим к металлической двери первого бокса. Дверная ручка неповоротная, дужкой. Осторожно нажимаю на дверь пальцами – заперто. Прикладываюсь к ней ухом – тишина. Наверняка внутри никого нет, иду дальше.

Дверь следующего бокса оказалась деревянной, да к тому же с поролоновой окантовочкой для защиты от шума и, в первую очередь, ветра. Прислушиваюсь и снова ничего не могу услышать. Тогда я толкаю дверь пальцами и она поддаётся. Свет внутри не горит, но врывающегося через дверной проем уличного освещения оказывается достаточно, чтобы вырвать из темноты лежащего прямо напротив, на ящиках, человека. Тот был одет в тяжёлый тулуп и сапоги, что позволяло ему спать самым безмятежным образом в этом далеко не тёплом помещении. Голова спящего была наклонена вперёд, отчего его щеки сплющились о плотно затянутый ворот и придали его лицу исключительное добродушно-комичное выражение. Сохранять связь с реальностью помогал стоявший рядом карабин Сайга, причём именно та модель, которую путём достаточно несложных манипуляций можно было превратить в полноавтоматическую, что часто и делали все счастливые обладатели рук, выросших из правильного места.

Мужика нужно прикончить по-тихому, во сне. В обычной жизни такой поступок на совесть любого уважающего себя мужчины лёг бы тёмным несмываемым пятном, но в боевых условиях ценности меняются. Ты больше не человек, ты – боец. И противник твой не человек, но цель. Или убиваешь, или умираешь, третьего не дано, так просто и очевидно, но не для всех. Сразу за мной стоит Халзан, поставленный под ружьё только в прошлом году. Хороший парень, исполнительный и выносливый, только до сих пор тушуется при близком контакте с врагом. Накрыть огнём бандюков на расстоянии, лёжа плечом к плечу со своими, ему не страшно – в такой ситуации никогда не знаешь, чья именно пуля сразила вражину, нет ощущения того, что ты только что прервал чью-то жизнь. А вот если противник встречается с ним взглядом, Халзан моментально начинает тормозить или выдаёт очередь в воздух, лишь бы пригнуть того к земле, но не сразить. От такого человеколюбия бойцов нужно лечить, причём делать это жёстко и решительно Я делаю шаг в сторону, жестом приглашаю Халзана подойти и указываю штыком на спящего, ясно намекая, что нужно сделать. Халзан смотрит то на меня, то на спящего, и начинает мотать головой из стороны в сторону. Я корчу страшную рожу, в ответ на что молодой боец энергичнее мотает головой, в глазах его слёзная мольба. Начинаю серьёзно злиться, но понимаю: изменить Халзана сейчас у меня не получится, а вот морально сломать – как нефиг делать. Однако этого совершать как раз не стоит ни в коем случае, лучше уж гранату без кольца в зубах носить, чем таскать в боевой группе всхлипывающую истеричку.