Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля - Олег Шишкин

 Глава 7. Специальные счета 

1

И тем не менее инициатива по созданию обезьяньего питомника стала принадлежать уже не Иванову, а вполне официальному советскому учреждению — Институту экспериментальной эндокринологии. Это было логично: ответственность должна была нести не личность, а организация.

Она смогла бы аккумулировать государственные деньги и развернуть подготовительную работу. Вообще-то идея создания обезьяньего питомника была предложена еще в 1923 году наркомом здравоохранения Николаем Семашко. В то время он уже склонялся к версии преждевременного старения еще живого вождя мирового пролетариата. Но советская верхушка отнеслась к ней несерьезно. И прозевала смерть вождя. Теперь нарком мог взять реванш.

Появление спустя два года после смерти вождя профессора Иванова поставило все на свои места. Нашелся, наконец, ученый-революционер, добытчик обезьяньего материала, физиолог и ученик Ивана Павлова, одновременно и крупный зоотехник, и эволюционист, и сторонник Дарвина. Профессор был фигурой, которая устраивала всех.

Как только Иванов отправился в командировку, делом организации питомника занялся заместитель директора Института экспериментальной эндокринологии Тоболкин. 5 октября 1925 года в Наркомздрав на утверждение поступила смета эндокринологического института на 1925/1926 год. В программе действий научного учреждения имелось несколько примечательных пунктов: «6) Организовать питомник обезьян, использовав помещение института, как для работ института, так и для других институтов НКЗ и Мосздрава, причем деятельность будет направлена вначале на приобретение мелких обезьян, и подготовить проекты для открытия питомника обезьян на юге/Батуме/для акклиматизации обезьян, разведения их путем скрещивания между особыми обезьянами и искусственным оплодотворением спермой человека»1.

Вдохновленный оперативностью своих коллег из руководства института, Тоболкин отправился на Черноморское побережье Кавказа и, рассмотрев несколько вариантов, выбрал территорию неподалеку от столицы Абхазии Сухуми. 7 декабря 1925 года замдиректора выступил на совещании по организации питомника, которое вел сам нарком здравоохранения Семашко. Рассказывая о своем путешествии, Тоболкин перечислил ряд мест, где можно устроить обезьяний питомник, и рекомендовал остановиться на расположенной в окрестностях Сухуми бывшей даче врача Остроумова рядом с горой Трапеция. Территория представляла собой закрытое горами пространство, выходившее к морю. Идея была поддержана, а 25 сентября 1926 года Тоболкину предложили отправиться во Францию и Германию. Нарком здравоохранения Семашко очень спешил. Он не жалел средств на поездку эндокринолога. В протоколе совещания записано: «Поручить помощнику директора Тоболкину во время заграничной командировки обследовать питомники обезьян и приготовить сметы для содержания обезьян в лаборатории, в Москве при Институте экспериментальной эндокринологии»2.

2

Планы секретных экспериментов не подлежали оглашению. Но тем не менее они должны были быть профинансированы, и деньги требовалось найти немедленно.

5 октября 1925 года всемогущий Институт экспериментальной эндокринологии послал народному комиссару здравоохранения Николаю Семашко утвержденную смету расходов на 1925/1926 финансовый год. Расходы распределялись следующим образом:

«…по:

1) Госбюджету 98 700 р. и 23½ штатных единиц.

2) Принятая в Административно-финансовой комиссии Совнаркома СССР дотация институту в редакции: предусмотреть 75 000 р. по Наркомфину РСФСР на 25/26 г. для Института экспериментальной эндокринологии.

3) Институтом представлена смета на спецсредства в сумме 24 000 р. Эта сумма взята самая минимальная, она будет увеличена в зависимости от утверждения тех мероприятий, которые должны будут положены в деятельность института на 25/26 г. Вполне возможно, что общий итог прихода по институту выразится в сумме 300 000 р.»3

Общая сумма для России эпохи НЭПа получалась немалая, если учесть, что курсовое соотношение доллара и рубля в тот период составляло шесть к одному в пользу серебряного рубля. Тем более, что основная часть затрат должна была пойти на реализацию шестого пункта программы, представленной на Коллегии Наркомздрава.

Учитывая огромные средства, которые намечалось вложить в новое учреждение, решились на всякий случай проконсультироваться у общепризнанных научных авторитетов. В случае неудачи можно было оставить пути к отступлению: мол, были введены в заблуждение научными светилами. Через систему конференции Академии наук послали запрос академику Павлову, лично знавшему Иванова и одобрявшему его планы. И вот 16 сентября 1926 года из Физиологического института пришла необходимая депеша: «В ответ на Ваше отношение от 14 сентября сего года за № 5866 сообщаю, что существование питомника для обезьян несомненно имеет большой биологический интерес. Директор института академик И. Павлов»4.

Питомника еще не существовало, его будущее географическое расположение указывалось весьма теоретически, но средства продолжали исправно поступать на секретные специальные счета, и если в 1926/1927 году госбюджет выделил на организацию обезьянника лишь 1490 рублей, то специальных средств оказалось намного больше — 16 768 рублей 73 копейки5. На следующий год финансирование резко возросло и главными донорами питомника стали Соцстрах — 40 544 рублей и резервный фонд Совета народных комиссаров — 38 500 рублей6.

5 июля 1927 года Алексей Иванович Рыков вел заседание Совнаркома, на котором обсуждался вопрос о передаче в распоряжение Наркомздрава РСФСР всего излишка, образовавшегося от отчислений из фонда медицинской помощи на рабочее жилищное строительство. Народные комиссары сочли возможным от излишне поступивших 10 млн рублей на жилищное строительство перевести в кавказские республики на строительство больниц, а Народному комиссариату труда предлагалось назвать точную сумму остатка7.

27 сентября судьба этого «остатка» решилась окончательно. В приложении к протоколу заседания Совнаркома было отписано: «Остаток излишне поступивших отчислений из фонда медицинской помощи на рабочее жилищное строительство распределить: 1) Институту экспериментальной эндокринологии 40 000 рублей на расходы по устройству в г. Сухуми питомника для обезьян…»8

Однако было бы неверно думать, что спецсредства обезьянника ограничивались лишь вливаниями Совнаркома. Один из главных сторонников проекта Алексей Рыков знал и о других источниках финансирования Института экспериментальной эндокринологии и его питомника.

В заключении Комиссии НКЗ по обследованию деятельности таинственного учреждения финансовыми инспекторами Райхманом и Мантом указывалось, что «источником финансирования института являются: госбюджет, спецсредства и суммы специального назначения/Кишпромторг, НКТорг РСФСР/»9.

Под Кишпромторгом подразумевалась созданное ОГПУ акционерное общество, дававшее весьма ощутимый доход. На всех руководящих должностях здесь находились проверенные чекисты. Хотя организация эта была частной, она выделяла деньги на необходимые большевикам особые проекты.

Примечания

1 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Д. 562. — Л. 83.

2 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 45. — Д. 19. — Л. 43 (об.).

3 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Ед. хр. 562. — Л. 83.

4 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 4. — Д. 19. — Л. 31.

5 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Ед. хр. 651. — Л. 55 (об.).

6 Там же.

7 ГАРФ. Ф. 5446. — Оп. 1. — Д. 30. — Л. 19.

8 Там же. Д. 31. — Л. 318–319.

9 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Д. 651. — Л. 48.

 Глава 8. «Я предпочел последнее…» 

1

Трудно сегодня сказать, какой шаг Ильи Ивановича был первым в интригующем путешествии во французские колонии. Тот ли, что он сделал 4 февраля непогожим утром, вставая с кровати, или другой, когда садился в заказанное такси, припаркованное возле его дома № 9 в Хлебном переулке?

Авто за 15 минут доставило его на Рижский вокзал. Сунув шоферу 6 рублей, Иванов побрел в зал ожидания, а оттуда в отделение почты. Здесь он предусмотрительно отправил телеграфом заказ в пункт своей пересадки — в Ригу на одно спальное место в берлинском экспрессе, а уж потом двинулся на перрон к вагону второго класса.

В столице Германии он провел несколько дней. Многие крупные немецкие ученые были поставлены в известность по поводу его путешествия во французские колонии. К этим посвященным принадлежал и Пауль Уленгут, прославившийся разработкой метода определения видовой принадлежности крови, чрезвычайно пригодившегося в криминалистике. Разделяя положения теории эволюции, связанные с происхождением человека, Уленгут провел исследования крови орангутанга и выяснил, что по многим биохимическим показаниям она чрезвычайно близка крови людей. Проблему общего для человека и антропоморфной обезьяны предка, или, как его называл Дарвин, «древнего члена человекообразной подгруппы», немецкий ученый считал своей личной проблемой.