Лада, или Радость - Тимур Кибиров

— Двух ранил, одного убил! Самого матерого!

— Ну и где ж твой матерый, чучело?

— Да они ж его тут же и сожрали. Голодные, суки!

После этого тартареновского подвига Жора на охоту больше не ходил, решив посвятить себя охране гражданского населения и патрулированию, рогатину заставлял таскать за собой Чебурека, сам же мотался из конца в конец деревни с гитарой и исполнял мужественные песни Владимира Высоцкого и Александра Розенбаума, и каких-то еще малоизвестных, но очень противных авторов “Радио шансон”.

Но шутки шутками, а когда розовым морозным утром Егоровна обнаружила рядом с вчерашними следами Лады отпечатки огромных и, как ей показалось, многочисленных звериных лап, стало по-настоящему страшно.

С этого момента до кровавой развязки Лада выходила погулять только на несколько минут и всегда на непривычном коротком поводке, который тщетно пыталась перегрызть, и обиженно скулила, но напуганной хозяйке было не до собачьих капризов.

В общем, стало в Колдунах нехорошо.

А тут и погода переменилась, завыл ветер, сделалась метель.

И то ли чудилось перепуганным моим персонажам, то ли и вправду с завываниями вьюги сливался волчий, зловещий и торжествующий вой.

Чтобы в самых общих чертах передать смысл этого песнопения и послания, я позволю себе воспользоваться своим старым, но до сих пор не востребованным текстом.

В самом начале девяностых, лихости которых я по легкомыслию как-то не заметил, мечталось мне стать образцовым, идеальным отцом для моей новорожденной дочери. Среди не осуществившихся педагогических затей значилось и создание домашнего кукольного театра, и написание для оного пьес в подражание отцу маленького Честертона. Первым делом я решил инсценировать в стихах свою любимую “Снежную королеву”, придав ей значение универсального мифа, вернее, прояснив и подчеркнув это значение. К счастью, я довольно скоро осознал, что детские книги — увы — могу только читать с благодарностью и завистью, а написать что-нибудь, действительно детски ясное, красивое и мудрое не способен. Тем не менее хор полярных волков, запугивающих Герду в этой не написанной мною мистерии, будет здесь, как мне кажется, уместен:

Пусть сильнее взвоет вьюга,Ой, вьюга€, ой, вьюга€!Не уйти тебе, подруга,От Врага!

Запуржила сила вражьяВсе пути!Ну, куда ж тебе, дурашечка,Уйти?

Не спасет тебя, свинюшка,Тихий дом!Дунем-плюнем, на клочочкиРазнесем!

Не аукай, не надейся,Ни гу-гу,Ни просвета в зачарованномСнегу!

Перепутал лево, право,Верх и низВолчий пастырь, бесноватыйДионис[4].

Эвое! — мы воем, воем,Бредим, врем,Кружим, кружим заколдованнымКольцом!

Нет, не взвидеть света белогоУжеТвоей маленькой, удаленькойДуше!

Спета песенка дурацкаяТвоя!Слушай, слушай же напевНебытия!

Бесконечный, безобразныйВолчий вой!Легион за легионом,Тьма за тьмой!

Песню древнюю поетНочной морозПро родимый вольный хаос,Про хаос.

Исчезает в круговертиБожья твердь!Свищет ветер, воют черти,Пляшет Смерть!

Свищет ветер, воют бездны,Стонет ад,Духи злобы поднебеснойГолосят!

Никого уже, девчонка,Не спасешь!Смерть и Время воцарились,Мрак и ложь!

Не упрямься же, не рыпайся,Уймись,Королеве нашейВ ножки поклонись!

Покоряйся, отдавайся жеВрагу!Хорошо ли тебе, девица,В снегу?

Во сугробах-гробах, детонька,Нишкни,Белой гибели на верностьПрисягни!

Понятно, что ни моя малолетняя дочка, ни обитатели Колдунов не смогли бы угадать в этой песне всех предполагаемых автором метафизических и историософских глубин и отсылок к классическим текстам, разве что намек на трех поросят, но общий смысл того, о чем пела вьюга и выли волки, был всем предельно ясен и четко сформулирован Жорой — кердык!

17. Последняя битва воительницы Лукоморья

Пускай олимпийцы завистливым окомГлядят на борьбу непреклонных сердец.Кто, ратуя, пал, побежденный лишь Роком,Тот вырвал из рук их победный венец.

“Ну уж делай свои дела поскорей да пойдем домой”, — убеждала собаку Александра Егоровна, еле различимая в темноте и метели не только нам с вами, но и самой Ладе, никак не желающей справлять нужду. Наконец, вынюхав нужное место, Лада покакала, обозначила задними ногами желание засыпать снегом оставленную кучку и потянула хозяйку домой — ей и самой было не по себе. Они уже были у самой калитки, когда услышали жуткий, совсем не похожий на собачий, лай и, обернувшись в ужасе, увидели сквозь буран приближающиеся стремительно, как в кошмарном сне, темные фигуры врагов. Не помня себя, Лада одним прыжком перемахнула через штакетник и была уже на крыльце, и, визжа, скреблась в дверь, когда Егоровну сбили с ног.

Ну, конечно, Лада бросилась на помощь своей хозяйке, куда б она делась, совершенная любовь ведь побеждает страх, но — что греха таить — не сразу.

Прежде чем очертя голову ринуться в стан погибающих за великое дело любви, Лада за несколько страшных секунд успела исполнить жалобную и воинственную песнь, которая состояла из короткого испуганного визга, перешедшего в истошный лай, и закончилась довольно жалкой имитацией свирепого рыка. В общем, воспроизвела практически все типы звуков, которые в своей знаменитой работе 1976 года классик биоакустики Г. Темброк выделяет в речи домашних собак — кроме сопения-храпа, ворчания и чихания. В переводе же на человеческий, русский язык это звучит намного дольше и, надеюсь, понятнее:

Вот и пробил час и на наших часах.Вот и Смерть у наших дверей.Пасть ощерил из мрака извечный враг,Он пришел за душой моей!

Хвост поджав и трясясь за шкуру свою,Как же я воспоюУпоенье в бою,Если горло сжимает страх?

Пробил час на наших часах!Пробил час, ну а я-то что сделать могу,Если даже ты не смогла?Как отдать свое теплое тельце врагу?!

И за что же, за что подыхать на снегу?!Спрячусь где-нибудь, как-нибудь я убегуОт клыков предвечного зла.Я тебе все равно уже не помогу,

Враг огромен, а я мала.И за что же, за что… Да понятно, за что!Бой за душу мою идет!И откуда-то сверху незнамо кто

Подает мне команду: “Вперед!”.И откуда-то снизу другой шипит:“Брысь отсюда, сучка! Тикай!И давай-ка душонку свою спасай!

Ни за что, ни за что ее не отдавай!”.В задних лапках душа пищит.Я ее отдаюЗа Хозяйку мою!

Я у бездны пою на краю.Ты спасала и сохраняла меня,Хлеб насущный давала мне,Если веником ты и лупила меня,

То всегда по моей вине!Ты судила не по проделкам моим,А по ласковости своей!Ты прощала грехи,

Оставляла долгиБестолковых своих зверей!И не знаю, как Барсик — да черт бы с ним! —Я останусь рабой твоей!

Никогда еще не кусалась я,Да и нынче вряд ли кусну.Из натопленного житья-бытьяЯ сейчас на холод скакну!

Жалким лаем сама себя напугав,Ну, какой из меня, Госпожа, волкодав?!Смерть поправ, я скакну сейчас!Потому что мой пробил час!

Так веди меня в бой, моя Госпожа,Хоть и нет упоения в нем!Дай мне силы покрепче челюсти сжатьНа загривке проклятом том!

Прокусить хоть разочек вражию шерсть,Отстоять собачкину честь!Так веди меня в бой, Хозяйка моя!Укрепи дрожащую тварь!

Смерть, где жало твое? Вот душа моя!Победить мы не в силах, но будет ничья,И враги не пройдут — как встарь!

И вот обреченно, как раненый Айвенго на наглого тамплиера или Андрей Шенье на “убийцу с палачами”, или оболганный и преданный генерал Корнилов, или полковник Штауффенберг, да Господи, как Осип Эмильевич на Блюмкина и Алексея Толстого, бросилась Ладка на выручку Егоровны!