Тополиная Роща (рассказы) - Борис Ряховский

Начался окот, Даулету стало не до Куцего. Одиноко лежал пес в своем закутке в углу овчарни.

На зимовку приехали сакманщики - люди, что были посланы помогать чабанам при ягнении.

Наполнили первую клетку матками и ягнятами. Клетка была далеко от Куцего, в противоположном углу овчарни, так что его не слишком беспокоил шум. Но ягнята стали появляться на свет десятками, клетки наполнялись одна за другой, катились по овчарне галдеж и верещанье, и заполнилась последняя клетка, за которой лежал Куцый.

Ягнята просовывали головки между рейками, глазели на пса. Пес был неподвижен, молчалив, казался ягнятам, должно быть, овцой, тем лишь не похожей на других, что жил за пределами клетки. Когда какой-нибудь верткий ягненок продирался между рейками, он без всякой робости перескакивал через откинутые вбок лапы пса. Один такой беглец, беленький с черной звездочкой на лбу, набегался между клетками, накричался - да кто его услышит в таком галдеже, - обессилел, очутился в углу овчарни возле Куцего. Здесь стояла глиняная чашка с овечьим молоком. Ягненок сунулся в чашку мордочкой, привлеченный запахом молока, зачмокал. Очевидно, малость ему попало в рот, - он зачмокал живее, задергался всем своим жиденьким тельцем. Голод научил его сноровке, так что дело у него пошло, и он выдул полчашки. Походил ли Куцый окраской на мать, был ли хмелен от молока маленький обжора, только барашек, подогнув передние ножки, сунулся мордочкой куда-то в пах Куцему. Тот зарычал, отбросил его головой, попытался встать, но боль в груди повалила его.

Вечером Куцего разбудила возня барашка и стук глиняной чашки. Допив молоко, не обращая внимания на ворчание Куцего, он вновь залег у пса под боком.

Прижился барашек под боком у Куцего - сыт был, спал день-деньской, согревшись у собачьего бока. Даулет, обнаружив ягненка на второй день, вернул его в клетку. Вновь тот удрал из клетки, опустошал чашку Куцего и лез к нему под бок, суетливый, навязчивый. Овцы и ягнята с глупым простодушием наблюдали, как маленький наглец тиранит Куцего, а тот покорно вздыхает.

Окрепли ягнята, подросли. Их с матками объединили в большие группы. Сакманщики уехали.

Талые воды скатились в овраги, в речку. Обсохли пригорки; низины стали зелены. Жаворонки запели в небе.

Угнали отары валухов и яловых ярок - их перегоняют первыми, быстро, чтобы сохранить пастбища кочевых путей для маток с ягнятами, эти движутся медленно.

Опустела кошара. Бегал воробей по порогу, чирикал.

Даулет, что осматривал углы и клетки, подхватил на руки Куцего, принес к арбе. Арба была завалена частями юрты и пожитками. В задке лежало десятка полтора ягнят послабее. Даулет локтем отодвинул крайних ягнят, положил пса.

Мимо проскакал на пегом коньке брат Даулета, весело закричал, и отара потекла с бугра.

Арбу качало, местами встряхивало, однако Куцый встал на ноги. Отара была не видна псу, она шла впереди арбы, и тем острее волновали Куцего крики чабанов, лай, овечий гомон. Ему казалось, что там, впереди, то и дело происходят заминки, кто-то мешает двигаться отаре. Куцый рычал получалось хрип и шипение. Ему послышалось, будто Даулет позвал его, он прыгнул с арбы, ударился о землю с жалобным щенячьим визгом.

Медленно двигалась отара - уставали ягнята, - однако не в силах был догнать ее Куцый. Покачивало его на ходу, грудь, и нога, и живот были стянуты шрамами. Подсыхающая кожица лопнула местами при падении с телеги, каждый шаг рождал в трещинах боль.

Заночевал Куцый на склоне отрога. Засыпая, он слышал острые запахи рассыпанных овечьих горошков и оброненных шерстинок, смешанных с запахами земли и трав. Тянуло холодом из долины; сыра была степь, разбухли от влаги луковицы тюльпанов, гусиный лук, весенняя крупка и бурачок, пробили их стрелки прель прошлогодних трав, кинулись они первыми в степи жить свои короткие жизни.

Проснулся Куцый при полном солнце. Выбрался на гребень отрога и увидел под собой на желтой, с зеленым налетом равнине отару и юрту. Юрта была как красная почка.

Увидел Куцый также такое, что вызвало у него сердитое хрипение. Отара одним краем касалась пологого холма, в холме вешние воды промыли глинистую щель; три овцы, две из них с ягнятами, цепочкой проскользнули по щели и оказались за холмом, невидимые ни чабанским псам, ни Даулету.

Куцый поковылял вниз. Компанию он застал в низине. Возглавлял ее Баран-Завидущие-Глаза. На дне низины выделялся травяной узор, похожий на узор кошмы. Эта сочная травка, называемая чабанами "уушоб", была ядовита, и овцы, а за ними и ягнята, щипали ее. Баран не щипал травы - вовсе не потому, что он уже однажды пробовал этой травки и болел, куда там, из его пустой башки ветер выдул память о том происшествии. Баран не щипал травы он пялился на Куцего: пса он помнил, потому что память о нем хранилась не в голове, а в мясистой части задних ног.

Куцый узнал и приятельниц Барана-Завидущие-Глаза. Место овцы, зарезанной зимой черным волком, заняла знакомая Куцему овца, что приходилась ему вроде как соседкой последний месяц. Это она пялилась на него, а ее белый с черной звездочкой ягненок прыгал через неподвижного пса и пил молоко из его чашки.

Куцый попытался лаем прогнать овец, но вышло хрипение и бульканье силы в легких не было. Баран было попятился, но все смазал белый ягненок: он подскочил к Куцему и стал у него перед носом. Куцый попытался ударить его головой, но отскочил ягненок, завертелся на расстоянии. Вмиг к нему присоединился второй ягненок, ему тоже хотелось участвовать в игре. Куцый будто не замечал ягнят, он направился к овцам. Те отбежали, впрочем недалеко, пример ягнят подбадривал их. Направлялся Куцый к овцам, но вновь отбегали те и вертелись на расстоянии. Видя, что догнать овцу и потрепать ее Куцый бессилен, к подружкам присоединился баран.

Бараны гибнут сотнями в метель, стихия их как бы парализует, их засыпает снегом, а они стоят, прижавшись друг к другу, и смиренно блеют. Они гибнут в охваченной огнем овчарне - тщетны крики чабана, сбиваются овцы в кучу, ждут будто, когда стены и крыша обрушатся на них. Одна сила способна заставить их двигаться в буране, выгнать их из горящей овчарни собака. Пуще смерти они должны бояться пастушеской овчарки, это назначение ее.

Куцый умрет, но заставит подчиниться овец!

Баран повернулся задом. В тот же миг вскочил Куцый, бросился. Подвигом были эти двадцать прыжков, подвигом большим, нежели его схватка с могучим черным волком. Каждый прыжок заканчивался такой подсекающей болью, что Куцый проваливался во тьму. Он настиг барана, схватил за ногу. Челюсти его остались сомкнутыми. С криком проволочил баран его, бесчувственного, стряхнул и перемахнул через гряду. В страхе умчались за ним овцы и ягнята. За грядой барана перехватил красный пес и добавил ему, так что баран влетел в отару, сшибая с ног встречных. Хороша наука - да коротка баранья память!

...Очнулся Куцый с клоком бараньей шерсти в пасти. Поплелся тихонько, подошел к отаре и лег. Так лег, чтобы видеть и чабана и отару.

__________

Из желтых пустынь Азии, как из жерла огненной печи, вылетел

суховей. Мчал над степью со злым свистом, как большая хищная

птица. Остры перья, горячо дыхание.

Впереди поселок: три дома на одну сторону, пять - на

другую, доска на въезде: "Центральная усадьба совхоза "Дальний",

дальше россыпь бетонных труб, белые кубы теса, штабели мешков с

цементом. В голом боке горы - черный зев пещерки, возле нее

мальчик в белой рубашке. Но ближе гора, и видно, не пещерка то,

а дверной проем строеньица из старого, вымытого дождями самана.

Мальчик глядел в небо из-под руки. В небе вольно кружили голуби.

Со свистом, с вьюжным воем пронеслась птица над поселком,

протащила пыльную поземку.

Между домов поселка юлой вертелся вихрь - птенец,

оставленный птицей. Сорвал белье с веревки, заглотал. Разгреб

кучку цемента, вытащил остатки бумажных мешков, всосал в себя с

глупым подвыванием. Подскочил к цементовозу, ударил в него,

подслушал, как гудит пустая цистерна. Потоптался на рядке

тополиных саженцев и погнался за грузовиком.

Из дома с радиомачтой вышла женщина с полиэтиленовой

канистрой в руках. Поливала тополиные саженцы, выравнивала.

П Т И Ц Ы Д Я Д И В А Н И

На пятый год жизни у дяди Вани красный овдовел. Красный сидел на яйцах - была его очередь, - выпаривал птенцов и не чуял, что высоко в небе над стаей, медленно заходившей на новый круг, сделал свою страшную ставку кречет: взмыл, понесся вниз со свистящим шумом, по косой ударил рябенькую лезвиями выставленных когтей.

Проследив, как уносит кречет к горе трупик, дядя Ваня зашел в сарай, вынул яйца из-под красного. Бросил за сараем в слежавшийся, как войлок, старый бурьян.

Красный как одичал: он внезапно срывался с крыши и по прямой, низко, так что в испуге вскрикивали куры во дворах, уходил в степь - к голым отрогам, испятнанным степным пожаром, или по долине пересыхающей речки.