Кто умирает? - Стивен Левин

Однако в сознательном уме вы всегда находитесь «над землей». Вы никогда не видите корней, из которых начинается весь этот рост. Вы внимательно-стрижете и подравниваете дерево, чтобы выделить приятное и устранить неприятное. Ваша жизнь становится похожей на декоративный куст. Живая истина оказывается похороненной под многими слоями желания видеть вещи не такими, какими они являются. Однако горе не дает нам спрятаться. Вы не выбираете его и не в силах им управлять. Вы оказываетесь под поверхностью на том уровне, с которого проистекают все ваши переживания. Вы входите в сферу темных привязанностей и громких требований сердца и обнаруживаете себя открытыми для истины. Тогда дерево личности больше не кажется вам совершенно невиданным представлением.

Горе толкает вас на страдания, которые вы никогда бы не отважились навлечь на себя сознательно. Вы обнаруживаете, что погрузились в вековечную темноту и наблюдаете все корни и усики, даже капилляры на корнях, которые питают дерево вашей личности. Вы начинаете видеть корни своих желаний, суждений, чувств и сомнений. Вы начинаете видеть возможность свободы, связи со своим глубинным естеством. Это не только цветы и листья, но и сам источник, из которого они возникают. Вы входите в то, что обычно полностью достижимо для осознания, и видите безграничность процесса роста и бытия. Вы видите, откуда у вас появились эти индивидуальные особенности и склонности, откуда у вас столько различных реакций на те или иные события. Вскоре многие их этих реакций покажутся вам непригодными для любовного, мудрого общения с людьми.

В горе есть ловушка для многих, кто считает себя духовным. Речь идет о склонности отталкивать глубокие чувства, полагая, что они «недуховны». «Если бы я был действительно духовным, я бы не был так испуган, зол или расстроен». С другой стороны есть люди, которые считают реальными только свои эмоции. Они говорят: «Все эти трансцендентные вещи нужны только для того, чтобы подавить мои чувства». Однако в горе человек не может бежать из ада, чтобы достичь небес, равно как он не может захватить с собой небеса, погружаясь в ад. Здесь приходится выбирать: или – или. Это напоминает нам фотографию безмолвного индийского учителя Хари Дасса, стоящего со своей грифельной доской, на которой написано: «Мы должны делать все».

Известна также история о дзэнском монахе, который горевал на могиле недавно почившего учителя. Один из его друзей-монахов пришел к нему и сказал: «Ты же монах; как ты можешь плакать?» Монах резко повернулся к нему и строго сказал: «Я плачу, потому что мне грустно».

Когда приходит понимание, когда мы видим источник наших переживаний, мы находим в жизни место для всего. В ней есть место для радости постижения собственной природы – без привязанности и желания спрятаться за это постижение, чтобы подавлять свои чувства. В ней есть место для грусти. Однако мы не привыкли давать простор грусти, таким неприятным чувствам. Мы считаем, что должны подавлять и скрывать грусть, не подавать виду, что нам плохо. Некоторые говорили мне, что в горе не знали, что им делать с этими сильными эмоциями. Они чувствуют, что должны проявлять свое горе каким-то общественно приемлемым путем. Для этого есть общественные стереотипы поведения. Нас пугает необъятность наших чувств.

Однако нам всем суждено переживать горе. Нам всем ведомо чувство утраты. Даже если ваши близкие все еще живы, в вашей жизни есть место для опасений, потому что мы живем в мире, в котором все постоянно меняется. У многих из нас остались старые раны и шрамы в тех местах, где желания ускользнули от них.

Чего бы вы ни желали, чем больше вы желаете, тем больше вы одержимы горем, болезненностью, тем сильнее у вас сосет под ложечкой. Будь то желание увидеть любимого человека, выжить, умереть, желание добиться успеха или приобрести новый сияющий мыльный пузырек, что-то в самой природе этого желания обладает качеством горя.

В этом мире изменений не существует безопасности. В нем нет незыблемых оснований, на которые можно поставить то, что кажется нам неизменными ногами. Но ничто не остается неизменным. Есть только постоянное течение изменяющихся событий, теней, мерцающих на стенах. Именно в привязанности к этим временным вещам коренится страдание.

Горе начинается с попыток оставить что-то таким, каково оно есть, предотвратить неизбежные изменения. Даже те, кто стремится прежде всего к истине, могут испытать сильные страдания, когда разрываются нити, связующие их со своими возлюбленными, когда их сердце теряет контакт с самим собой. Каждый переживает свою человечность в той мере, в которой он может открыться радости и грусти.

Возможно, именно в горе мы обнаруживаем силу, которая побуждает нас воплотиться в этой жизни и последующих жизнях. Именно когда наше сердце насильственно распахивается, мы открываем, как сильно мы защищены от жизни, как тесна наша клетка, как много места в ней мы променяли на безопасность. Мы видим, что наша задача – любить сильнее, жить более полно в этом запутанном мире.

Это мир постоянных изменений и бесконечной опасности. В нем любая мысль длится лишь мгновение, а настроения меняются постоянно и часто противоречат друг другу. В нем все, что начинается, не кончается. Мы видим, что все, что мы любим, как бы мы за него ни цеплялись, рано или поздно уносит с собой поток времени. Мы жалуемся на то, что нашей жизни недостает спокойствия, чувства глубинной причастности к чему-то неизменному. Мы оплакиваем потерю своей подлинной природы. Но когда мы начинаем сосредоточиваться на пространстве, в котором возникают все мимолетные формы, мы начинаем видеть за пределами мысли. Мы видим, что за пределами изменчивой сферы иллюзорного ума есть покой, который являет нам жизнь в состоянии равновесия и сострадательной беспристрастности.

Именно в этом покое мы наблюдаем за постоянными изменениями мимолетного ума. Мы видим отражение в нем всего мира. И мы видим, что все имеет конец. Каждая мысль кончается. Каждый вкус, каждое мгновение слышания, видения – все это кончается. И так было всегда. Кончается каждое переживание, каждое взаимоотношение. За мгновением слышания следует мгновение видения, за которым следует мгновение вкуса, мысли и воспоминания, после чего снова следует мгновение слышания. Мы видим, что каждое состояние сознания изменяется. Вдох, который вы делаете сейчас, тоже закончится. Рождение и смерть – постоянно повторяющиеся проявления жизни. Все имеющее начало имеет и конец. Ничто не остается неизменным. В потоке изменений нет реального или незыблемого места, на котором можно долго оставаться в безопасности. В непрерывном потоке становления нет ничего такого, о чем можно сказать, что это мы.

Однажды кто-то спросил известного мастера тай-медитации:

– В этом мире, где все меняется, где ничто не остается прежним, где утрата и грусть, кажется, свойственны самой нашей жизни, как в нем может быть счастье? Как мы можем найти безопасность, когда мы видим, что у нас нет никаких оснований надеяться, что вещи будут такими, какими мы хотим их видеть?

Учитель, участливо глядя на ученика, поднял стакан с водой, который был поставлен перед ним в это утро, и сказал:

– Ты видишь этот стакан? Для меня он уже разбился. Я наслаждаюсь им, я пью из него. Он прекрасно держит воду, он даже иногда красочно отражает солнечный свет. Когда я легонько ударяю по нему, он звенит. Но когда я ставлю его на полку, ветер может сдуть его оттуда. Или же я могу локтем столкнуть его со стола, и тогда он упадет на землю и разобьется. Если это случится, я лишь скажу: «Ну вот». Когда я понимаю, что этот стакан уже разбит, каждое мгновение его существования для меня бесценно. Каждое мгновение таково, каково оно есть, к нему нечего добавить.

Когда мы понимаем, что, как и этот стакан, наше тело уже разбито, что фактически мы уже мертвы, тогда наша жизнь становится бесценной, и мы открываемся перед ней в каждое мгновение ее протекания, какова бы она ни была. Когда мы понимаем, что все наши возлюбленные уже умерли – наши дети, наши мужья и жены, наши друзья, – какими ценными для нас они становятся! Как мало тогда нам мешает страх и сомнения! Когда мы живем свою жизнь так, словно мы уже мертвы, жизнь приобретает новый смысл. Каждое мгновение становится вечностью, вселенной в себе.

Когда мы понимаем, что уже умерли, наши приоритеты меняются, наше сердце открывается, наш ум начинает выходить из тумана старых привязанностей и предпочтений. Мы видим мимолетность жизни, и главное сразу же становится очевидным: передача любви, отпускание препятствий для понимания, отказ от наших привязанностей и попыток спрятаться от самих себя. Видя беспощадность нашего самоудушения, мы постепенно входим в свет, который у нас общий со всеми живыми существами. Когда мы рассматриваем каждое учение, каждую потерю, каждое приобретение, каждую радость в их первозданном виде; когда мы все это переживаем полно, жизнь становится для нас приемлемой. Мы не являемся больше «жертвами жизни». И тогда каждое переживание, даже потеря самых дорогих людей, дает нам еще одну возможность для пробуждения.