Европейский фашизм в сравнении 1922-1982 - Вольфганг Випперман

В своих реакционно-утопических намерениях и в своей радикальной, бескомпромиссной воле к уничтожению усташи проявляли некоторое сходство с немецким «радикальным фашизмом», но во многих отношениях они от него заметно отличались. Прежде всего, у них в значительной степени отсутствовал антикапиталистический компонент, а антикоммунистический компонент программы был лишь слабо выражен. Возникновение, социальный состав и функционирование усташей определялись не классовой борьбой, а преимущественно борьбой национальностей. Этим усташи существенно отличались от «нормально-фашистских» движений в Италии, Австрии и Венгрии, а их национально-религиозные установки весьма напоминали румынскую «Железную гвардию».

Возникновение и структура хорватского усташского государства опирались, с одной стороны, на поддержку фашистских держав, Германии и Италии, а с другой – на применение неограниченного террора. Конец его был предопределен крахом фашистских держав, и при подавлении усташей также были применены террористические средства. Хотя после выхода Италии из войны Хорватии вернули далматское побережье, она должна была вести на стороне немецких оккупационных войск кровопролитную борьбу с партизанами Тито. Хорватские войска отступили вместе с немецким вермахтом и наконец сдались в Каринтии англичанам. Павеличу удалось найти безопасное убежище в Аргентине, но 150 000 хорватских солдат, захваченных в плен англичанами, были выданы Тито, который сразу же приказал расстрелять 40 000 из них. Затем тысячи других усташей были приговорены к смертной казни или к многолетнему заключению в тюрьмах и специальных лагерях. Этими методами партия усташей была разбита и истреблена. Но некоторые из ее прежних членов и новых последователей продолжали свою борьбу против коммунистической Югославии. В самой Югославии, и в особенности за границей, это приводило вплоть до наших дней к различным террористическим актам, на которые югославская тайная полиция отвечала также не всегда законными террористическими методами.

Испания, некогда бывшая мировой державой, к началу 20 века весьма напоминала отсталые страны Юго-Восточной Европы – в экономическом, социальном и даже политическом отношении. В течение 19 века Испания потеряла почти всю свою колониальную империю[22]. Индустриализация коснулась только Страны басков и Каталонии. Почти 70% населения было занято в сельском хозяйстве. В северных провинциях, в сельскохозяйственных регионах Бискайи, Астурии и Каталонии, а также в Наварре, Валенсии и Мурсии преобладало среднее и мелкое крестьянское землевладение; между тем в Старой и Новой Кастилии, Ламанче, Эстремадуре и Андалусии почти вся пригодная для обработки земля принадлежала церкви и немногим крупным собственникам дворянского или буржуазного происхождения, которые сами, однако, большей частью жили в городах, используя в своих имениях труд крайне бедных и почти бесправных сельскохозяйственных рабочих. В целом продуктивность испанского сельского хозяйства была очень низкой. Во многих регионах перенаселение сельских местностей представляло большую социальную проблему, поскольку потребность в рабочей силе на шахтах Астурии, железоделательных предприятиях Бискайи и текстильных фабриках Каталонии была недостаточна, чтобы поглотить избыток населения (в 1900 году население Испании составляло 18 миллионов, а в 1940 – уже 25 миллионов)[23].

В XIX веке государство мало сделало для преодоления экономической отсталости Испании. Развитие инфраструктуры (улиц, железных дорог, каналов и т. д.) значительно запаздывало. Вдобавок к этому мадридское правительство проводило политику свободной торговли в исключительных интересах крупных землевладельцев дворянского и буржуазного происхождения, между тем как бискайская железоделательная и каталонская текстильная промышленность могли существовать в основном лишь под защитой таможенных тарифов. Экономические противоречия между ориентированными на экспорт аграрными регионами Испании и промышленными провинциями – Бискайей и Каталонией – обострялись вдобавок этническими различиями, вследствие чего баски и каталонцы стремились ко все большей самостоятельности. Поскольку, сверх того, политическая система Испании отличалась также тенденцией к поляризации, страна неспособна была разрешить свои социальные и национальные проблемы.

В XIX столетии внутриполитические конфликты выразились в стремлении «прогрессистов» («progressistas») ввести либеральную конституцию; они провозгласили ее в Кадисе уже в 1812 году, но вскоре после этого ее отменила реставрированная монархия[24]. При этом «прогрессисты» сталкивались, с одной стороны, с сопротивлением консервативных «умеренных» («moderados»), довольствовавшихся умеренно-конституционной монархией, а с другой – с принципиальным неприятием крайне реакционных карлистов, выступавших за восстановление средневековых сословных и областных прав и привилегий, так называемых «fueros» [Право, привилегия, преимущество (исп.).– Прим, перев.], а также за возвращение инквизиции. В трех весьма кровопролитных гражданских войнах (1834-1839, 1847-1849 и 1872-1876), внешним поводом которых были династические распри, политические притязания карлистов потерпели поражение. Но в 20 веке у них возникла собственная партия, «Сообщество традиционалистов» («Соmunion Tradicionalista»), действовавшая, впрочем, лишь в провинции Наварра. В 20-е годы эта партия организовала милицию под названием «Requetes» [Прибл. «требующие» (исп.).– Прим. перев.], состоявшую из фашистских офицеров и устроенную по итальянскому образцу. Испанские карлисты ввиду их крайне реакционных целей были в европейской политической системе 19 века единственным в своем роде явлением.

Весьма необычны были также роль и функции испанской армии во внутриполитической жизни[25]. Поскольку смена правительства парламентским путем была практически невозможна, так как выборы, как правило, фальсифицировались каждой правящей партией, то находящиеся в оппозиции политические силы – и консерваторы, и либералы – пытались прийти к власти с помощью армии. Но некоторые генералы не довольствовались ролью подручных консервативной или либеральной партии, а пытались воспользоваться военным путчем (по-испански prommciamiento), чтобы самим захватить власть. Для избежания подобных «пронунсиаменто», делавших практически невозможной никакую планомерную работу правительства, в 70-е годы лидер либералов Сагаста и лидер консерваторов Кановас дель Кастильо заключили соглашение, по которому их партии должны были через равные промежутки времени сменять друг друга у власти. Но даже эта удивительная мера, не имеющая себе равных в истории парламентаризма, не уменьшила внутриполитического влияния армии. В самом деле, армия применялась для подавления нередких, но обычно регионально ограниченных крестьянских мятежей и восстаний анархистов. Вооружение и организация испанской армии, насчитывавшей всего от 200 000 до 250 000 человек при 20 000 офицеров, были рассчитаны на эти внутриполитические функции.

Следующей особенностью испанской партийной системы была относительно сильная позиция анархистов и основанной в 1910 году анархо-синдикалистской Национальной конфедерации труда (НКТ, «Confederation National del Trabajo»)[26]. Анархисты и анархо-синдикалисты нашли много сторонников среди сельскохозяйственных рабочих Андалусии и промышленного пролетариата Каталонии, где они численно намного превосходили социалистов. Основанная социалистами в 1877 году «Партия демократического социализма» («Partido Democratica Socialista») и ее профсоюз – «Всеобщий союз трудящихся» (ВСТ, Union General de Trabaj adores») долгое время имели своим предводителем Пабло Иглесиаса, прозванного «испанским Бебелем». Коммунистическая партия Испании (КПИ, «Partido Comunista de Espana»), основанная в марте 1922 года, возникла из слияния двух отколовшихся от социалистической партии группировок и до самой гражданской войны была значительно слабее этой партии. В знак протеста против просоветского курса коммунистической партии некоторые перешедшие к ней в оппозицию коммунисты основали в 1934 году «Объединенную марксистскую рабочую партию» (ОМРП, «Partido de Obrero de Unification Marxista»). Эту партию, поддержанную во время гражданской войны, в частности, немецкими левыми партиями – Социалистической рабочей партией и Коммунистической партией (оппозиция),– жестоко преследовали испанские коммунисты и агенты советской тайной полиции, поскольку они рассматривали ее как троцкистскую.

Впрочем, в первое время политическое влияние левых не соответствовало их общей численности, так как они не умели действовать совместно и так как анархисты и анархо-синдикалисты не участвовали в выборах. И все же в Испании также возник миф о «красной» или даже «большевистской» опасности. Внешним поводом для этих страхов, которые привели к дальнейшей поляризации политической жизни Испании, были социальные беспорядки, вспыхнувшие летом 1917 в Мадриде и Барселоне. Поскольку стоимость жизни сильно возросла, а доходы предпринимателей благодаря военным заказам неимоверно выросли, анархо-синдикалистский профсоюз НКТ призвал рабочих ко всеобщей забастовке, которая была подавлена кровавыми репрессиями. Летом 1919 года возникло широкое забастовочное движение сельскохозяйственных рабочих Андалусии, также организованное НКТ. Как и во многих предыдущих восстаниях анархистов, до тех пор более ограниченного масштаба, в этом случае нередко разрушали и поджигали помещичьи дома и церкви. Гражданской гвардии (Guardia Civil), специально подготовленной для таких целей, вскоре удалось подавить и это восстание. Но эти события показали, что обойденная войной Испания была охвачена такими же революционными беспорядками, какие потрясали другие европейские страны. Политический кризис обостряло еще то обстоятельство, что сепаратистские организации Бискайи и Каталонии все более упорно и энергично требовали особых автономных прав, в чем им отказывало центральное мадридское правительство.