СООБЩЕСТВО НА КРАЮ - Айзек Азимов

— Вы все — шаг назад! — сказала женщина. — Слушай, Если мало того, что Кароллище просто великан рядом с этим мученым, так вас еще здесь пять или шесть корешей, чтобы вместе опозориться и, вернувшись на ферму, похваляться битьем малышей. «Я держал его за руки, — скажи ты, — а великан Руфирынтище ударил его по лицу, зная, что ему не отвечай»'. А ты скажи: «А я держал его за ногу, я тоже прославился». А Руфирынтюга скажи: «Я бы не спрывился с ним один, так вот мои дружаны его держали, и вшестером помогли мне его одолеть».

— Но, Сура, — чуть не хныча, сказал Руфирант, — я сказал мученому, что он может ударить первым.

— Эх, и боялся же ты страшных ударов этих тонких ручек, Руфирынт-дурынт. Слушай, пусть он иди, куда шел, а вы все ползи домой, если дома вас еще принимай. И надейся, что про наши подвиги никто не узнай. Но если вы еще хоть немного рызозлите меня, то я всем рысскажи.

Они тихо ретировались опустив головы и не оглядываясь.

Гендибал посмотрел им вслед, затем перевел взгляд на женщину. Она была в брюках и блузе, обута в грубые ботинки. Она тяжело дышала, и лицо ее было мокрым от пота. У нее был довольно большой нос, обнаженные мускулистые руки, тяжелые груди (насколько Гендибалу позволяла заметить свободная блуза)… Но ведь стрынские женщины работают на полях наравне с мужчинами.

Она стояла, подбоченясь, и строго смотрела на него.

— Ну, мученый, что вы не иди в свой мученый город? Вы бойся? Мне пойти с вами?

Гендибал чувствовал запах пота от ее давно не стиранной одежды, но показать отвращение при данных обстоятельствах было бы крайне невежливо.

— Я благодарю вас, мисс Сура…

— Меня зови Нови, — резко сказала она. — Сура Нови. Вы говори Нови. Это достаточно.

— Я благодарю вас, Нови. Вы очень помогли. Вы приглашайся идти со мной не от страха, а порадовать меня вашей компанией. — И он грациозно поклонился, как мог бы поклониться молодой женщине в Университете.

Нови покраснела и неуверенно попыталась повторить его жест.

— Рыдовайся. Я, — сказала она в поисках культурных слов, выражающих ее радость.

Они пошли вместе. Гендибал знал, что опаздывает на заседание Стола. Надо было подумать о случившемся, и он холодно решил — пусть опоздание увеличивается.

Когда впереди показались здания Университета, Сура Нови остановилась и робко сказала:

— Мастер мученый…

Очевидно, подумал Гендибал, приблизившись к тому, что они называли «Город мученых», она стала вежливей. Ему хотелось сказать: «Это вы зови «бедного малыша», но он не стал ее смущать.

— Да, Нови?

— Крысиво и богато в городе мученых?

— Там замечательно, — ответил Гендибал.

— Я мечтала, что я будь в городе… и я будь мученой.

— Когда-нибудь я покажу тебе город, — вежливо сказал Гендибал. Ее взгляд ясно показал, что она приняла это всерьез.

— Я умей писать, — сказала она. — Меня учил учитель. Если я напиши тебе письмо, — она попыталась говорить небрежно, — как надписать его, чтобы оно дошло до тебя?

— Укажи только — дом Спикеров, квартира 27 — и оно попадет ко мне. Я должен идти, Нови.

Он снова поклонился и она снова постаралась воспроизвести его поклон. Они разошлись в разные стороны, и Гендибал сразу выбросил ее из головы. Он подумал о заседании Стола и о Спикере Делоре Деларми. Мысли эти были невеселые.

8. Фермерша

Спикеры сидели вокруг стола, застыв в ментальной защите. После заявления Первого Спикера они одновременно укрыли свои разумы, чтобы не допустить оскорблений в его адрес. Исподтишка они поглядывали на Деларми, и это выдавало их мысли. Она славилась непочтительностью, даже Гендибал тратил на вежливость больше слов, чем она.

Деларми чувствовала эти взгляды, знала, что выбора у нее нет, впрочем, она и не хотела, чтобы вопрос поднял кто-то другой. За всю историю Второго Сообщества ни один Спикер не был подвергнут импичменту за неверный анализ. (За этим выражением скрывалось непроизнесенное слово «некомпетентность».) Подобный импичмент теперь выглядел возможным, и она в стороне не останется.

— Первый Спикер, — сказала она, и ее тонкие бледные губы стали почти невидимыми на бледном лице, — вы же сами говорите, что нет оснований для выводов, что психоисторическая математика ничего не доказала. Неужели вы хотите, чтобы мы приняли решение на основании вашего мистического ощущения?

Первый Спикер поднял глаза и его лоб пересекли морщины. Он чувствовал настороженность Стола и понимал, что это означало.

— Я не скрываю, — холодно сказал он, — что доказательств мало. Я предлагаю взамен сильное интуитивное чувство Первого Спикера, который почти всю жизнь провел за анализом Плана Селдона и за плечами которого декады опыта. — Он огляделся с гордой непреклонностью, которую редко показывал, и ментальные щиты смягчились и упали. Шит Деларми (когда он пристально посмотрел на нее) упал последним, ее разум наполнился откровенностью, как будто там ничего другого и не было, и она сказала с обезоруживающей улыбкой:

— Я, конечно, принимаю ваше утверждение, Первый Спикер. Но я предлагаю вам подумать еще раз. Теперь, после того как вы уже высказали стыд за то, что отступили к ссылкам на интуицию, не думаете ли вы, что следует ваши замечания удалить из протокола? Если, на ваш взгляд, следует…

Ее прервал голос Гендибала:

— Это какие же замечания следует удалить из протокола?

Все головы мгновенно повернулись. Если бы в предыдущие критические минуты их щиты не были подняты, они бы уловили приближение Гендибала задолго до того, как он возник в дверях.

— Все только что поднимали щиты? Никто не заметил моего прихода? — язвительно говорил Гендибал, — Стол заседает как обычно? Никто не ожидал меня? Или все твердо рассчитывали, что я не появлюсь?

Этот взрыв был вопиющим нарушением всех правил. Плохо было уже само опоздание. Еще хуже было войти без предупреждения. Но самое плохое было заговорить до того, как Первый Спикер признал его присутствие.

Первый Спикер повернулся к Гендибалу. Главным стал вопрос дисциплины, все остальное было вытеснено.

— Спикер Гендибал, — сказал он, — вы опоздали. Вы вошли без предупреждения. Вы заговорили. Вы должны быть удалены с заседаний на тридцать дней за нарушение дисциплины. Есть ли у вас оправдания?

— Конечно. Надо подождать с наказанием, пока мы не рассмотрим вопрос, кто и зачем постарался сделать так, чтобы я опоздал. — Слова Гендибала были произнесены холодно и спокойно, но его разум обволакивал мысли гневом, и он не обращал внимания на то, что этот гнев почувствуют.

Деларми, разумеется, почувствовала. Она резко сказала:

— Этот человек безумен.

— Безумен? Она сама безумна, раз говорит так. Или осознает свою вину. Первый Спикер, я обращаюсь к вам по личному вопросу, — сказал Гендибал.

— По какому личному вопросу, Спикер?

— Первый Спикер, я обвиняю кого-то из присутствующих здесь в покушении на убийство.

Зал будто взорвался мешаниной слов, чувств и мыслей. Все вскочили с кресел. Первый Спикер поднял руки и воскликнул:

— Спикер имеет право высказаться по личному вопросу!

Он обнаружил, что самым неподходящим для данного места образом вынужден усилить свою власть ментально, другого выхода не было.

Шум утих, все сели. Гендибал стоял молча, пока все не успокоились как внешне, так и ментально. Затем сказал:

— На пути сюда, когда я шел по стрынской дороге со скоростью, вполне позволявшей мне явиться на заседание Стола вовремя, на меня напали несколько фермеров, и я едва избежал избиения, а может быть, и смерти. Они меня задержали, поэтому я прибыл только сейчас. Для начала укажу, что после Великого Разгрома не было ни одного случая, когда бы кто-либо из стрынского народа говорил неуважительно с представителем Второго Сообщества, не говоря уж о рукоприкладстве. Я не знаю ни одного примера.

— Как и я, — сказал Первый Спикер. Деларми воскликнула:

— Представители Второго Сообщества не разгуливают в одиночестве по стрынской территории! Вы своим поведением сами напрашиваетесь на такое.

— Верно, — сказал Гендибал, — я часто гуляю в одиночестве по стрынской территории. Я гулял там сотни раз, и ко мне никогда никто не приставал. Другие не гуляют так свободно, как я, но и не заключают себя в Университете, и ни к кому никогда не приставали. Я вспоминаю случай, когда Деларми… — И как бы спохватившись, что пропустил почетное звание, он умышленно обратил его в смертельное оскорбление. — Я хотел сказать, спикерша Деларми бывала на стрынской территории, и к ней тоже никто не приставал.

— Возможно, — широко раскрыв глаза, сказала Деларми, — оттого, что я выдерживала дистанцию, не заигрывала с ними и вела себя достойно уважения, мне его и оказывали.

— Да, — сказал Гендибал, — я как раз хотел сказать, что это, наверно, оттого, что у вас устрашающая внешность. Ведь и здесь немногие пытаются приблизиться к вам… Но объясните мне, почему стрынцы выбрали именно то время, когда я должен был присутствовать на важном заседании Стола?