Шмагия - Генри Олди

Похоже, здесь всякий метельщик — знаток Высокой Науки…

Толпу, заполонившую улицу, возглавлял старый приятель: архивариус Гонзалка. Ничто не напоминало в нем утреннего злодея. Вместо топора архивариус держал букет роз. «Глория мунди», цвет тлеющих углей. Тринадцать красавиц, честь по чести. Сам Якоб тоже напоминал экзотический цветок. Вырядился, как на праздник: трость, мантия, желтая шляпа. Бляха сияет ясным месяцем. Хоть рисуй с него поясной портрет, для украшения ратуши.

Завидев колдуна, Гонзалка степенно подтянул штаны и опустился на колени.

Ударился лбом оземь.

— Все, что есть, — внятно произнес он, не зная, что повторяет слова Леонарда Швеллера. — Все, что имею. До последней капли крови.

Рядом рыдала маленькая женщина, держа за плечо девочку лет шести.

— Не понял, — искренне отозвался малефик, принимая цветы.

— Вот моя жизнь, — объяснил архивариус, в подтверждение еще раз ударив челом. — Она ваша. Возьмите.

Толпа разразилась аплодисментами.

— Э-э… как-нибудь позже. При случае…

— Нет. Сейчас. Вы — великий человек, мастер колдун. Вы — святой. Я оскорбил вас у реки, я поднял руку на невинного юношу… А вы вернули мне дочь. В вашем молчании я услышал колокол надежды. Искра, целуй руку благодетелю! Слышишь?!

Подойдя к колдуну, девочка послушно чмокнула его в ладонь. Начиная прозревать, Андреа опустился на корточки. Погладил молчаливую крошку по голове, ощутив под рукой пух темных волос.

— Ты где была?

— Игралась, — тихо ответила девочка. Лицо Искры было спокойным, она явно не чувствовала за собой никакой вины. — Я игралась с подружкой. А потом надоело, и я ушла обедать. Домой. Мама плачет, папа ругается… А я игралась.

— Где ты игралась?

— В кустиках. Мы играли в «две змейки».

— Три дня подряд?!

Девочка удивленно смотрела на колдуна. Честные глаза. Здоровый цвет лица. Похоже, Гонзалки все румяные на диво. Искра не понимала, о чем ее спрашивают, за что бранят. Играла в «две змейки». Пошла обедать. А глупые взрослые плачут, кричат, суетятся… В ладонь закололо так, что колдун едва не отдернул руку, рискуя испугать малышку. На треть приоткрыл «вороний баньши», вглядываясь без последствий.

Добряк Сусун, избави от беды!

Черная гарь таяла над ребенком. Уходила, рассыпалась хлопьями пепла, оставляла жертву невредимой. Все в порядке. Это остаточные последствия. Больше маленькой Искре ничего не грозит. Доживет до ста лет и отойдет в окружении рыдающих правнуков. Даже и не вспомнив о мелком происшествии в дни своего детства. Но малефик знал лишь один пожар, после которого остается такая гарь. Он готов был поклясться, что ночью, в крайнем случае сегодня утром, эта девочка умерла злой смертью. И готов был поклясться во второй раз, что дитя, стоявшее перед ним, живехонько.

Если ты видел поднятых, ошибка исключается.

«История закончена, — думал Андреа, машинально раскланиваясь и выслушивая благодарности в свой адрес. — Конец. Занавес. Будь я трубадуром, я бы не знал, о чем петь дальше. Пропажа нашлась, народ рукоплещет, герой сияет в ореоле славы. Самое время начать новую историю. Без отрыва от основной работы…»

Он понимал, что начало новой истории — не за горами.

SPATIUM IV

На океанском берегуМолчит вода,И бьется в пене, как в снегу,Медуз слюда,Не пожелаю и врагуПрийти сюда.

Здесь тихо спит в полночной мглеВеков венец,Здесь тихо дремлет на скалеСлепой дворец,И в бельмах окон сотни лет -Покой.Конец.

Во тьме, безумнее, чем тьма,Поет гобой,И пятеро, сойдя с ума,Сплелись судьбой -Король, и дряхлый шут, и маг,И мы с тобой.

В бокалах плещется вино -Где чей бокал?В глазах одно, всегда одно -Где чья тоска?!И каждый знает, что темно,Что цель близка.

Что скоро встанет на порогСедой рассвет,И будет тысяча дорогНа сотни лет,И будет каждому в свой срокВопрос,Ответ.

И шторма ночь, и бури день,И рев зверья,И поношенье от людей,И славы яд.Где шут? Где лорд? Где чародей?Где ты? Где я?!

На океанском берегуВсегда отлив,Границу свято берегутВалы вдали,Мы ждем, пред вечностью в долгу.Дождемся ли?…

CAPUT V

Честно говоря, купаться в незаслуженной славе довелось впервые. Биография колдуна, а в особенности — длительное общение с Просперо Кольрауном к этому не располагали. Он потрепал девочку по плечу: держись, мол! — и внезапно вспомнил поход к ведьме, злодеев на берегу… Кстати, о девочках!

Нет— нет, похотливые эманации лилльских барышень были здесь ни при чем. Хотя кое-кто из толпы уже начал подозрительно шмыгать ноздрей, а битюг Шишмарь ухватил за тощий бочок стерву Фержериту. Странное решение ситуации… Неужели он настолько под каблуком у супружницы? Обычный мужик еще до застолья полез бы наверх, чтобы нарваться на гвардию, которая умирает, но не сдается… Впрочем, пусть их: девиц, мужиков, всех подряд.

Раздумья о девочках, возникшие у колдуна, были совсем иного свойства.

— Прошу прощения, дамы и господа! Делу, знаете ли, время, а потехе — час. Сегодня, с вашего позволения, я собирался в цирк…

Неизвестно, что подумали Швеллеры о малефике, променявшем их светское общество на дурацкий балаган с уродами. К счастью, мнение наследничков интересовало Андреа не больше, чем содержимое защечных мешков у сумчатого тушкана с острова Экамунья. Он еще раз поздравил архивариуса с возвращением дочки, пожелал семь коробов удачи, выслушал ответный хор: «Доброе — в яблочко, дурное — в молоко!» — и откланялся.

— Начало из-за моей скромной особы задерживать не станут!

Толпа вняла и расточилась.

— Ловко вы их, мастер Андреа! Правильно, не за стол же дармоедов звать…

— Вы совершенно правы, дорогая Ферж! Извините, меня ждет представление. Обожаю цирк с детства…

Едва шагнув от ворот, колдун первым делом наткнулся на давешнего «героя», спасенного им у реки. Парень занимался любимым делом: играл с маленьким Тилем и «заячьей губой». Вся троица усердно трудилась, опутывая бечевками куст безалаберника. На бечевках висели щепки, обрезки кожи, шишки и два колокольчика. В конфигурации веревочек и висюлек Мускулюсу вновь почудилась «система», но он решительно взял заразу-фантазию за глотку. Скоро в собачьих кучках маной запахнет! Магия-шмагия…