Грани Нижнего мира - Олег Авраменко

Усаживаясь в кресло перед трюмо, я похвалила Грету за удачный выбор платья. Она с довольной улыбкой ответила, что не сомневалась в моём одобрении, поскольку хорошо разбирается во всех оттенках моего настроения и знает, что в данный момент мне понравится, а что — нет. На это Мириам заметила, что мне больше к лицу не голубой цвет, а сиреневый. Сесиль не согласилась с ней и категорически заявила, что тёмные тона — бордовый или синий — более выгодно подчёркивают нежную белизну моей кожи и золотистый цвет волос. Между девушками назревала перепалка, но вмешиваться мне не пришлось — Сара строго прикрикнула на своих младших подруг и велела им заняться делом. Сама она уже сидела подле меня на низенькой скамеечке и подравнивала ногти на моей левой руке.

Спохватившись, Сесиль и Мириам убрали полотенце с моей головы и занялись волосами, а Грета, вооружившись маленькой пилкой, стала обрабатывать ногти на моих ногах.

Мой обычный утренний туалет, включавший в себя, помимо одевания, сушку и укладку волос, маникюр, педикюр и косметический уход за лицом, отнимал у меня от часа до двух, в зависимости от настроения; а по субботам, когда к ежедневным добавлялись ещё и еженедельные процедуры, я проводила перед зеркалом более трёх часов. Владислав искренне недоумевал: как я всё это выдерживаю изо дня в день, из недели в неделю, да ещё ухитряюсь получать удовольствие? Честно говоря, я сама толком не понимаю, что заставляет меня тратить столько времени и сил, лишь бы выглядеть хоть чуточку привлекательнее, чем я есть на самом деле. Добро бы я была дурнушкой, так ведь нет — внешними данными меня природа не обделила, и мне грех упрекать её в скупости. Скорее всего, это было одно из проявлений самого фундаментального инстинкта, свойственного всем живым существам, — инстинкта продолжения рода. Если бы женщины довольствовались тем, что имеют от рождения, и не стремились совершенствовать свою красоту, то человечество давным-давно вымерло бы.

Тщательно обработав мои ногти, высушив, расчесав и уложив волосы, девушки сняли с меня халат, вместо него надели тонкую батистовую рубаху без рукавов, чулки с кружевными подвязками и целый ворох шёлковых нижних юбок. Распространённые здесь корсеты я никогда не носила — моя гибкая стройная талия и маленькие упругие груди ни в какой особой поддержке не нуждались.

Поскольку теперь я была более или менее одета, Сесиль с моего разрешения впустила в комнату Леопольда. Кот, радостно мурлыча, с минуту тёрся о мои ноги, затем влез на трюмо и стал руководить действиями фрейлин, которые хлопотали над моим лицом. Помимо всего прочего, он считал себя большим специалистом по макияжу и тонким ценителем женской красоты.

Уже привычные к этому девушки не обращали на болтовню Леопольда ни малейшего внимания и спокойно делали своё дело. Так как я не торопилась, они потратили на макияж никак не меньше получаса: с помощью минимума косметики и небольшой толики магии местами смягчили мои черты, местами наоборот, самую малость подчеркнули их, придали моим губам более яркий и сочный цвет, слегка подрумянили щёки, а брови подкрасили, заменив их рыжеватый оттенок на платиновый, — и в результате из просто красивой я сделалась настоящей конфеткой.

Когда я выразила удовлетворение увиденным в зеркале, Сара наложила на макияж закрепляющие чары, гарантировавшие его сохранность в течение всего дня. Потом меня облачили в платье, обули в изящные башмачки, вдели мне в уши серёжки, повесили на шею жемчужное ожерелье, надели на пальцы перстни, а на запястья — браслеты, и произвели окончательную доводку моей причёски, что заняло ещё минут десять. Лишь в четверть одиннадцатого девушки закончили свою работу и, весьма довольные собой, сообщили, что теперь я могу появиться на людях.

Оставив Сару, Сесиль и Мириам наводить порядок в спальне, мы с Гретой и Леопольдом прошли в соседние покои, которые занимали приёмные родители мужа — дядя Михаил и тётя Маша. Они прибыли в Вечный Город вместе с нами и возвращаться домой не собирались. Собственно, для них дом был там, где находился Владислав — их единственный сын, и ради того, чтобы жить рядом с ним, они согласились переехать на чужбину.

А вот мои родители остались на Основе, под бдительной, хоть и незримой, охраной Инквизиции. Они не поехали со мной из-за моего младшего брата Анджея, который ещё учился в школе, а после неё собирался в университет — и непременно в какой-нибудь земной, поскольку он с детства был помешан на компьютерах и хотел стать программистом. На Гранях же компьютеров нет — не только потому, что уровень развития науки и техники здесь гораздо ниже, чем на Основе, но и по куда более фундаментальной причине — электроника, из которой сделано компьютерное «железо», не работает здесь в принципе. Правда, Владислав и его друг, кадет Джозеф Арно, утверждают, что это не беда, ведь законы математической логики, на которых основана кибернетика, действуют здесь точно так же, как и в земных условиях, а все электронные блоки можно заменить магическими устройствами. Но пока что все идеи Владислава о «волшебном компьютере» находятся в стадии теоретической разработки, до их практического воплощения ещё очень далеко, и в ближайшие годы моему брату на Гранях делать нечего. Поэтому родители решили остаться с Анджеем на Основе — ведь я уже взрослая и самостоятельная, а он ещё нуждается в их заботе и опеке. Я это прекрасно понимаю — и всё же мне грустно...

Благодаря нашему высокому положению в Империи, родителям Владислава не было нужды зарабатывать себе на жизнь, но свёкор, человек деятельный и энергичный, не пожелал уходить на пенсию в пятьдесят восемь лет и нашёл применение своим административным способностям и юридическому образованию на правительственной службе. На первых порах он занимал какую-то синекуру — максимум почёта при минимуме обязанностей, — но со временем сумел доказать свою полезность и три месяца назад получил ответственную должность в аппарате регента. Ференц Карой, ценивший в своих сотрудниках прежде всего профессионализм, а не родственные связи, был им очень доволен.

Что же касается моей свекрови, тёти Маши, то до начала сентября она целиком была поглощена заботами о беременной Сандре, души в ней не чаяла, буквально пылинки с неё сдувала, всё мечтала о том времени, когда станет бабушкой и будет нянчить своего внука или внучку. Бегство Сандры явилось для неё тяжёлым ударом, в первые две-три недели она просто не находила себе места, так сильно переживала, а потом, стремясь заглушить горечь утраты, стала обрабатывать меня, ненавязчиво внушая мне мысль, что дети — это так прекрасно... Ну что ж, сегодня я её обрадую.