Если ты хочешь… - Елена Левашова

– Не удивительно. Он слишком подготовленный и хитрый, чтобы быть пойманным. И каждое дело планирует. Это нам с тобой кажется, что все происходит спонтанно… Пришлю Вакуленко и жду результат.

Отбрасываю пустой стаканчик в урну и опускаю голову. Надо думать, как он… Планировать, как он… На миг стать им, чтобы понять следующий шаг.

Глава 28

Весна.

– Тетя Наденька Петровна, такие вот дела… – протягиваю тягостно, заканчивая рассказ о своих злоключениях в больнице.

Знаете, куда бегут все нормальные люди, когда им плохо? К родителям или близким – зализывать раны, в церковь – молиться и просить у Бога помощи и сил. А Весна Завьялова бежит в хоспис. Забыться, устать до дрожи в коленях, но увидеть благодарный блеск в глазах пациентов, услышать «спасибо», принять усталое поглаживание или слабое пожатие руки…

– Ох, Вёсенка, – пропевает Надежда Петровна. – Ты не представляешь, как мы тут с ума сходили! Илюшу каждый день о тебе расспрашивали и Танюшку. Я бы тоже к тебе пришла, но заболела… Лежала с гипертонией неделю, руководила… как это сейчас говорят – онлайн! Вот! – Надежда тычет указательным пальцем в потолок. – Рассказывай, как ты? Что-то Илюша сегодня как в воду опущенный. Поругались, что ли?

Нутро обдает горькой волной. Не хочу вспоминать о нем, говорить и, тем более, оправдывать… Да, я поступила неправильно. Струсила, поддавшись спящим до поры чувствам, обманула доверие, но… Черт возьми, бить меня Илья не имел права!

– Мы расстались, Надежда Петровна. – Произношу хрипло и опускаю взгляд в пол. – Так бывает. Просто мне… нужен другой человек.

– Ладно, – Надежда Петровна шумно выдвигает тумбочку, очевидно, переключая волнение на бездумное действие, и со вздохом добавляет. – Клавдия Михална тебя ждет, Вёсенка. Как узнала, что тебе плохо, слегла. Гулять отказывалась, все тебя ждала. Беги скорее…

Ну да, хитрюга выбрала мастерский способ от меня избавиться. И правильно – нечего нам о личном болтать. Да я и не могу вот так запросто об этом говорить… Знаете, как бывает? Слова теснятся в груди, рвутся наружу, но так и не выходят… Включаются запреты и навязанные с детства установки: «Вон у Пети ситуация куда хуже твоей. Так что терпи, Весна и молча радуйся! Кто-то голодает, страдает, терпит лишения – нужное подчеркнуть, а ты с жиру бесишься!». И к чему это приводит? Переживания бродят в тебе, как вонючая тина, пока не выплеснутся однажды во что-то страшное – безрассудный поступок, гнев, агрессию или истерику… Страшно. И неправильно. Потому что не должен человек быть один.

Клавдия Михайловна встречает меня со слезами на глазах. Обнимает, как родную, выбивая из меня скупую слезу. Всё-таки не выдерживаю – принимаю тепло ее объятий, чувствуя, как становится легче. Жить легче. И дышать… Знаю, что буду страдать, когда она умрет, но добровольно принимаю привязанность, впускаю ее в свою жизнь.

– Веснушка моя, – хрипло шепчет она. – Мне тут наговорили про тебя черт те что.

Клавдия Михайловна – подполковник полиции в отставке. Пока были силы и здоровье – ловила бандитов, руководила отделом по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Семьей и детьми не обзавелась… А в стенах хосписа очутилась после инсульта. И внезапно обнаруженного рака легкого.

– Что наговорили? Небось, что я умираю. Не дождутся – так им и передайте. – Грустно улыбаюсь.

– Да, сказали, мол, болеет наша Вёська, но у нее… мужчина появился. В некотором роде… Жду подробностей. Одевай меня и пошли-ка по скверу гулять.

– Ой, да что же это за сплетни такие!

Помогаю Клавдии Михайловне одеться и усаживаю ее в коляску. Она ерзает на месте, пока мы едем по коридору. Нетерпеливо вздыхает и потирает саднящие от уколов кисти.

– Ну что там, Весна, рассказывай.

– А что говорить? Отец Алешки объявился. Вернулся в наш город и теперь возглавляет отдел в ФСБ. В тот день, когда я… – набираю в легкие воздух, а голосу придаю решимости. – В тот день Костя отвечал за операцию по задержанию моего папы. Мне стало очень плохо… Я упала на остановке, сжимая визитку Кости в руках. Вот врачи ему и позвонили. Так вышло, что он и про Алешку узнал, и…

– Это же сюжет для фильма! Или книги. – Восклицает Клавдия Михайловна. – И что, вы сошлись?

– Нет, он женат. – Грустно выдыхаю. – Только мы…

– Весна, не мямли, говори начистоту. Не забывай, я бывший следователь, от меня не скрыться. Хотя… Смерти скрыться удалось, как видишь. Мне врачи пророчили шесть месяцев, не больше! А я сколько живу – год в следующем месяце будет. Сейчас бы сигаретку…

– А я принесу, – хитро добавляю. – Хотя… А как же рак?

– В сраку его! Все равно умирать. Какая разница, когда? – фыркает Клавдия. – Любишь его?

Вот так в лоб? Меня аж подкидывает на месте от вопроса Клавдии Михайловны. Люблю ли я Духина? Не знаю… Только без него моя жизнь превратилась в жалкое существование, где нет места… творению. Мысль вспыхивает так неожиданно, что я останавливаюсь. Впиваюсь взглядом в беседку, выбрав в качестве объекта наблюдения парочку сидящих на перилах голубей.

– Я… Я вышивать перестала, шить, цветы разводить. – Хрипло выдыхаю. – У меня квартира… Видели бы вы ее! Это пристанище одинокого холостяка, а не женщины, а раньше…

– Знаешь, что привело тебя сюда? Многие считают, что хоспис – про смерть. Неправда, хоспис – про жизнь. Потому что именно тут ты проживаешь каждый день как последний. Глупые мы, когда думаем, что будет пресловутое завтра. Его может не быть… Просто не наступит и все.

– И теперь мне…

– Надо любить, Весна. Плевать на всех. Лучше делать, а потом посыпать голову пеплом от стыда и сожаления, чем жить и знать, что просрал свой шанс.

– А как же… жена? Я не могу вот так…

– Жизнь сама все разрулит.

Я мечтательно качу перед собой коляску, ободренная словами Клавдии Михайловны. Молчу, боясь потревожить правильную, так необходимую мне сейчас тишину… Но ее нарушает звук входящего сообщения. Конечно, Духин! Мне больше некому писать.

«Весна, я соскучился. За сыном», – добавляет Духин для чего-то.

«Приходи на ужин», – отвечаю я.

«Спасибо. Буду».

Вот такие пироги…

Глава 29

Духин.

Пожалуй, третья говяжья котлета будет лишней… Потрясающая котлета в панировке, приготовленная ручками Весны. И атмосфера уюта ее дома тоже лишняя… Я безвозвратно тону в ней, как букашка в сиропе. Любуюсь хрупким силуэтом в красном хлопковом сарафане, воображая, что все это мое…

– Костя, подложить салата? – воркует Вёся, стремясь откормить меня. К слову, мышечной массой я с возрастом