Варяги и Русь - Александр Лавров

— Вот и хорошо, Андрей! Не пойдешь ли ты со мной? Я угощу тебя вином.

— Отчего же? Я свободен!

— Так идем! А вам нечего пугаться. Идите по домам. Бог милостив, и не такие грозы мы видели.

— Это правда! — раздались в толпе восклицания…

Настроение толпы изменилось.

Василий Македонянин, угадав это, поспешил воспользоваться впечатлением, произведенным его словами, и увел моряка.

— Вот что, Андрей! — начал Василий, когда они отошли от форума, — не знаком ли ты с кем-нибудь, кто знал бы больше подробностей?

— Есть у меня такие… Только вряд ли они с тобой будут говорить!..

— Почему?

— Да ведь ты простолюдин…

Василий улыбнулся.

— А что же у тебя за знатные люди такие?

— Хотя бы хозяин мой — Валлос!

— А, знаю, он купец!

— Он, он!

— Так что же ему известно?

— Все!

— Ну уж и все?!

— Он был на пиру у этих киевских князей.

— Но отчего же твой хозяин не явился сразу рассказать, что он видел на Днепре?

— Когда ему! Он спешит поскорее распродать свои товары, а то потом, когда узнают, что готовится набег варваров, покупать не будут!

Македонянин поморщился при этих словах моряка.

Андрей, не замечая задумчивости своего спутника, продолжал болтать.

Василий заметил шедший им навстречу отряд императорской гвардии.

— Вот что, Андрей, — сказал он, — ты говоришь, что твой хозяин Валлос занят теперь своими товарами? Так не возьмешься ли ты сходить к нему и сказать, чтобы он поспешил во дворец императора?

— Во дворец! К императору!

— Да, ты скажи ему, что его немедленно требует к себе Василий по прозванию Македонянин.

В это время проходивший мимо отряд гвардейцев поравнялся с ними.

— Именем императора! — воскликнул Василий.

Начальник отряда узнал его и почтительно склонился перед ним.

— Вот, видите этого человека? — указывая гвардейцам на Андрея, сказал Македонянин, — идите за ним и приведите купца Валлоса, которого он вам покажет, ко мне… Захватите и прибывших с ним с Днепра его товарищей.

— Исполню все по твоему повелению, владыка, — наклоняя голову, ответил солдат.

Андрей изумленно глядел то на солдат, то на своего спутника.

— Да кто же ты такой? — едва придя в себя от изумления, воскликнул он.

Василий улыбнулся.

— Иди, мой друг, и ничего не бойся! Я обещаю тебе, что за свое сообщение ты получишь награду.

Возвратившись во дворец, Василий прошел на половину дяди императора Вардаса, недавно еще полновластного владыки великолепной Византии и всех покорных ей стран.

Но болезнь не боялась того, кто был для Византии большей грозой, чем ее новый «Нерон» — Михаил Порфирогенет. Она приковывала теперь старика к постели.

Больной от души обрадовался приходу своего любимца — Василия.

В ловком Македонянине Вардас видел именно такого человека, какой необходим был для негласной опеки над Михаилом.

Вместе с тем старик был уверен, что Василий не возьмет власть в свои руки, пока будет жив он, и, стало быть, Вардас до конца своих дней останется тем же, чем он был при жизни неограниченным владыкой Византии.

Василий нравился Вардасу и своими личными качествами. Он не был так лукав, коварен, льстив и так труслив, как другие приближенные Порфирогенета. В его речах и суждениях был виден редкий природный ум; меткие замечания его вызывали восторг в старом политике, и он начинал от души желать, чтобы после него власть перешла в руки этого Македонянина.

При появлении Василия лицо больного озарилось довольной улыбкой.

— Будь здоров, могущественнейший! — приветствовал его вошедший.

— Это ты, Василий! Какое уже здоровье, смерть витает надо мной. Что скажешь?

— Есть вести, и даже много вестей, но не скажу, что они были отрадные…

— Ты пугаешь меня…

— Пока еще я ничего не могу сказать точно… Но скажи, могущественный, как ты прикажешь поступить, если Византии будет грозить нападение варваров?

— Каких? Опять алланы? болгары?

— Ты знаешь, мудрейший, что от них не осталось и следа…

— Тогда кто же?

— За морем в Скифии поселились норманны, их называют варяго-россами…

На лице старого Вардаса отразилось сильное волнение.

— Они! — воскликнул он, — вот то, чего я боялся более всего.

— Так ты, мудрейший, имел этих варваров в виду?

— Давно я знаю о них! Что перед ними алланы, болгары, венгры, персы…

— Почему?

— Вот почему!.. Веришь ли ты мне, Василий? Что такое наши враги? Все народы, изведавшие сперва меч и иго римлян, а потом уже наслаждения, которые давал Рим. Они сильны, свободны, могущественны, но в жилах каждого из них уже течет яд Рима… яд наслаждения жизнью. Они уже видели разврат римской жизни, и его прелесть кажется им очаровательною. Она все еще влечет их. В этом их разложение. Они ничтожны, потому что корень их давно уже подточен Римом. Если бы даже франки или аллеманы тронулись на нас, я бы только смеялся… Но теперь я боюсь…

— Но почему же? — переспросил Василий.

— Потому что, имея во главе своей жалкую кучку чужеземных храбрецов, на нас поднимаются славяне… Ты знаешь ли этот народ? Нет? Это девственный народ. Он не знает ни лжи, ни обмана. И врагу, и другу он смело глядит в глаза. Никто не посмеет его ни в чем упрекнуть. Наше счастье, что у этого народа не было единого вождя, появился теперь он — и дрожит Византия…

Вардас замолчал. Молчал и Василий.

Ему Византия не была так близка и родна, но все-таки он теперь страшился близкой грозной опасности.

— Но что же теперь делать?

— Я не знаю, пока мы все-таки не знаем, что угрожает нам, — наконец сказал Вардас. — Ты говоришь, что распорядился привести купцов?

— Да, мудрейший, они уже ожидают здесь.

— Поди же и поговори с этими людьми, принесшими известие, а потом мы решим, как отвратить гнев Божий от нашей родины.

Василий поспешил пойти к ожидавшим его купцам.

Теперь это был уже не тот скромный, простой в обращении человек, который так дружески беседовал на форуме с подгулявшим Андреем. Теперь это был гордый, бесстрастный правитель, правая рука императора, человек, привыкший к беспрекословному повиновению.

Перед купцами был совсем другой человек. Они упали на колени, лишь только Василий появился перед ними в этом роскошном покое.

— Встаньте и слушайте! — внушительно и медленно заговорил Василий, — который здесь из вас Лаврентий Валлос?

— Прости, несравненный, это я! — выступил вперед дрожавший от страха купец.

— Ты?

Василий Македонянин устремил на него свой долгий, испытующий взгляд.

— Ты достоин смерти! — наконец, после молчания, проговорил он.

— Прости, прости, могущественнейший! — залепетал купец, — в чем повинен я?

— Грошовые собственные выгоды ты предпочел благу Византии, твоей родины, — сказал Василий. — Император знает все. Он разгневан. Разве мог он думать, что среди византийцев найдутся подобные негодяи. Вы сейчас же будете казнены. Эй, стража!

Македонянин громко захлопал в ладоши, призывая стражу.

В дверях появилось несколько наемников-норманнов, обнаживших мечи и готовых исполнить все приказания своего властелина.

Купцы, обвиняя друг друга, кинулись на колени, умоляя о пощаде.

— Хорошо, — произнес Василий, — может быть, мне и удастся умолить за вас великого Порфирогенета. Но вы должны исправить свою вину.

— Мы сделаем все, все, уверяем тебя, все, что только можем…

— Не сомневаюсь! Рассказывайте все, что вам известно!

— О чем, могущественный?

— Вы еще спрашиваете? Что делается на Днепре? Да не утаивайте и не болтайте лишнего, иначе вам придется плохо!

— Что ты хочешь знать, великий?

— Император знает, что вы вернулись из стран славянских, а там затевается набег в пределы Византии. Вот вы и должны рассказать об этом. Правда ли, что киевские князья Аскольд и Дир, бывшие до сих пор нашими друзьями, хотят идти на нас войной?

— Да, великий!

— И вы это знаете верно?

— Мы сами были на том пиру, когда варяги потребовали похода.

— И что же князья?

— Они, великий, как ты знаешь, имеют самые миролюбивые намерения. Они против войны, но их только двое, а варягов много; к варягам примкнули и славяне…

Лаврентий Валлос от имени всех остальных передал Василию все, что было известно по поводу затеваемого киевскими варягами набега. Они в рассказе Валлоса чуть не силой заставляли своих миролюбивых князей предпринять этот набег…

— Но каковы эти князья по своему характеру? — спросил Василий Македонянин, выслушав рассказ купца.

— Аскольд и Дир очень кротки, и войне они предпочитают пиры и охоты.