«Сапер ошибается один раз». Войска переднего края - Артем Драбкин

— Так я же в атаку не ходил, на поле не разминировал. Расставлял, указывал, учил и немножко разрабатывал. Молодой был, а потом меня в Будапеште ранило, колено повредил. После попал в 92-й отдельный саперный батальон 81-й гвардейской стрелковой дивизии. Там меня контузило, и после нее я попал в танковую армию.

— Чем вам запомнились бои в Венгрии и Румынии?

— В Венгрии были страшные бои за город Дебрецен, вторую венгерскую столицу. А бои на озере Балатон? Комарно, Эстергом? А в самом Будапеште? Здания там из камня, высокие. Местные знали все проходы и маневрировали из одного места в другое. Наш Иосиф Виссарионович издал приказ: город не разрушать, артиллерию калибром больше 122 мм и авиабомбы больше 100 кг не применять. И нам приходилось их выкуривать гранатами, «сорокапятками» и 76-мм орудиями. Там мне пришлось участвовать в штурмовых группах.

— Как организовывалась штурмовая группа в Будапеште?

— У других не знаю как, у нас было так. Немцы заняли оборону в заводском секторе, и нам надо было взорвать заводскую стену. Заложили фугасы под стену, а чтобы удрать, надо чтобы зажигательная трубка горела хотя бы полминуты, а если больше времени, то немцы успеют вытащить и обезвредить заряд. Один, второй раз кладем заряды, пока бежим, немцы сверху выскакивают и обезвреживают. Мне приказали самому обеспечить подрыв — я зажигательные трубки ввернул, людей отпустил. Со мной остались человек 5, чтобы каждый по одному фугасу взорвал. Это мы ночью делали, днем бы нас перебили.

Когда стали поджигать — то ли какой из наших фугасов, то ли снаряд шальной взорвался, меня приподняло и стукнуло о мостовую. Колено разбил, меня оттащили — ходить не могу. Месяца полтора я лечился, так надоело. Никаких внешних признаков нет, а нога не сгибается. Коленная чашечка была повреждена, боли были страшные. Когда войска пошли вперед, то госпиталь надо было освобождать. Меня на комиссию вызвали, а нога не сгибается, болит. Меня выписали с тросточкой, потом расходил ее.

Потери в Венгрии были огромные. Почему? Немец стал отступать будто бы в панике. Пришел приказ — преследовать и преследовать. И получилось, что впереди наши, а позади них немцы, потом опять наши, все это вдоль дороги. Такие были бестолковые, дурацкие потери! И долго мы там возились. Смотрите, к Будапешту подошли в ноябре 44-го, а заняли только в феврале 45-го. На реке Грон бои начались 17 февраля, а 23 февраля нас сбросили с плацдарма. Противник после Арденн перебросил войска на наш фронт и выбил нас из Эстергома и Комарно. Остался только наш маленький плацдарм под Бартом и Камендином, там я был контужен. Больше 8000 человек наша армия потеряла. Это я уже узнал позднее из книг.

Числа 20 февраля я пришел в штаб к начальнику инженерных войск дивизии, отчитаться за работу и сдать формуляр минных полей. Сдал документы, выхожу — стоят два молоденьких паренька, один лейтенант, другой младший лейтенант, и по разговору оба вятские. Я говорю:

— Здорово, земляки!

— Здравия желаем!

— Вятские?

— Да. Сегодня прибыли из училища.

Я стал расспрашивать, как и чего. Оказалось — артиллеристы, один первый раз на фронте, а другой из рядовых ушел в училище. Разговаривать особо некогда было, и я ушел. Устал, спиртяги выпил чуть больше полстаканчика, закусил и прилег отдохнуть, а потом нас опять подняли минировать.

— Ваша задача к утру 23 февраля какая была?

— Заминировать, пропустить через минные поля наши войска. Когда наши все пройдут, закрыть проходы. Это у нас был главный закон, мы не имели права оставлять проходы открытыми.

— Кто контролировал?

— Сама жизнь контролировала. Не закрыли бы — сразу бы узнали все.

— Как вы инженерное обеспечение обороны можете описать?

— Оборона полевая была, никаких долговременных сооружений не было — были просто траншеи, пулеметные точки, минные поля и проволочные заграждения. За месяц какую оборону большую можно сделать? Кто знал, что немцы там так шарахнут? Конечно, такого удара никто не ждал. И потом, у нас была эйфория победителей, что все, мы уже победили и немцы отступают.

— В чем эйфория выражалась? На воинской дисциплине это как-то сказалось?

— Конечно, сказалось, расслаблены все были, водочка, вино появились.

— На плацдарме это было?

— На плацдарме нам никакой водочки не надо было, другой раз и ночевать некогда было. Мы чувствовали, что тут нас сомнут рано или поздно. Разведка немецкая к нам ходила, наша к ним. Наши разведчики слышали у городов Эстергом и Комарно скрежет и лязг металла — что такое? Немецкие танки на станциях разгружались. И вот, замучили нас, саперов, — идут разведчики и всякий раз просят саперов в сопровождение. Одна группа пошла — не могут пройти, вторая пошла — то же самое. Потом комбат мне говорит: «Чего твои саперы никак не могут помочь? Разведка жалуется на вас. Придется тебе самому идти, раз ты своих солдат не можешь научить». Ну что — приказ есть приказ.

Я взял свою группу из 5 человек, кто помоложе и пошустрее, и с разведчиками пошли. А там обстановка была такая — наш плацдарм 35 километров по фронту вдоль реки Грон и в глубину километров 10. Нейтральная полоса между нашими окопами и немецкими от 200 до 400 метров шириной, такая шикарная нейтральная полоса. Обычно была меньше, даже гранаты бросали друг в друга. Через свою оборону провел дивизионных разведчиков, через нейтральную полосу провел, стали в немецкой обороне делать проходы. Уже заканчивали проходы делать, и разведчик, старшина, мне и говорит:

— Уже поздно, не успеем, давай вернемся.

— Нет, я получил приказ вас провести, а вы уж как хотите. Я свое сделал, вы идите, а я на обратном пути вас встречу, чтобы вы проходы нашли.

— Нет, вернемся — поздно уже, не успеть нам.

Спорить там не будешь, противник рядом. Слякоть везде, февраль месяц, числа 15-го снег растаял — грязь кругом рыжая, все мы намокли. Ну что, назад так назад. Идем назад, вышли к своей обороне. Обороны сплошной не было — людей не хватало, у нас только четверть людей от армии осталась ослабленных. Идем почти уже дома, уставшие, ТТ у меня в кобуре, солдаты автоматы за плечо закинули, шлепаем по грязи. Вдруг лоб в лоб встречаем немцев, тоже разведка, человек до десяти. Они нас не видят — туман такой, и тоже устали. Был у нас старший сержант Богорад, он первый увидал. Дал очередь, мы все залегли, а у нас оружие не стреляет. Богорад вторую, третью очередь дал, и немцы удрали. Куда — не видно. Один раненый немец остался, кричит, зовет на помощь: «Hilfe, hilfe!» Его наши разведчики на плащ-палатку подхватили и доставили, вот так случайно задание выполнили. Они из нашего тыла возвращались, возможно, ценные сведения собрали. Они — у нас, мы — у них.