Раздражающие успехи еретиков - Дэвид Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Мейкел был прав и в этом, — размышлял император. — Люди могут сколько угодно лгать о Боге, но это не меняет правды. И поклонение тех, кого обманывает Церковь, не менее реально, не менее искренне, просто потому, что они не знают правды. И братья были правы насчет «нетерпения молодежи», когда я беспокоюсь по крайней мере в одном отношении, — мрачно признал он. — Я действительно хочу сорвать маску, рассказать правду всем на Сейфхолде. Мне противно этого не делать.
Возможно, так оно и было, — размышлял он сейчас, глядя на переполненную гавань. — И все же, каким бы отвратительным это ни было, он также знал, что Мейкел Стейнейр также был прав в том, что они не осмеливались раскрыть правду о божественности «архангела Лэнгхорна». Ещё нет. По правде говоря, в этом вопросе архиепископ Теллесбергский и братья Сент-Жерно были столь же непреклонны, как и сам Кэйлеб. Этого еще нельзя было сказать. Тираническая власть Церкви Ожидания Господнего должна быть сломлена, прежде чем может быть разоблачена ложь, на которой была основана эта власть. Каждый человек на планете Сейфхолд был воспитан в Церкви, с детства его учили верить в ложь, и они верили. Попытка разоблачить эту ложь только дала бы храмовой четверке и совету викариев бесценное — и почти наверняка смертельное — оружие.
Положение Церкви Чариса в Чисхолме было немного более шатким, чем ее положение в самом Чарисе, что было не слишком удивительно, учитывая тот факт, что в Чисхолме не было эквивалента Братства Сент-Жерно. Некому было подготовить почву, как это делали Стейнейр и его предшественники среди братьев в Чарисе. Тем не менее, Поэл Брейнейр, который стал архиепископом Черейта, когда Шарлиэн приняла решение бросить вызов храмовой четверке, не произвел на Кэйлеба такого впечатления, как Мейкел Стейнейр. Конечно, со Стейнейром было трудно сравниться, и тот факт, что Кэйлеб знал его буквально всю свою жизнь, только делал это еще более правдивым.
Брейнейр казался немного более робким, немного менее готовым противостоять в лоб оппозиции и менее гибким. Кэйлеб никогда не сомневался в искренности этого человека, но архиепископу Поэлу не хватало той интенсивной, почти лучезарной ауры заботы, которая окутывала любого, кто подходил ближе чем на десять шагов к Мейкелу Стейнейру.
Ну, конечно, ему этого не хватает! — Кэйлеб ругал себя. — Как ты думаешь, Кэйлеб, сколько в одном поколении Мейкелов Стейнейров? Проводи свое время, благодаря Бога за то, что он у тебя есть, а не жалуясь на других, которых у тебя не было! И не стоит упускать из виду тот факт, что Брейнейр не сравним по авторитету с Мейкелом.
По крайней мере, у него не было сомнений — или у Мерлина, если уж на то пошло, — что поддержка Брейнейром доктрин Церкви Чариса и осуждение извращений Церкви храмовой четверкой были искренними и глубокими. Возможно, он и не был еще одним Стейнейром, но, похоже, у него была своя собственная упрямая, непоколебимая внутренняя сила. Даже если бы он никогда не высек искры спонтанной любви, которые Стейнейр так легко вызывал у своей собственной паствы, он был бы там до самого конца, сгорбив плечи от порывов ветра, встречая любую бурю, которая случится на его пути. И это, — сказал себе Кэйлеб, — было всем, чего любой император имел право требовать от любого человека.
Невозможно было сказать, как кто-то вроде Брейнейра отреагировал бы на дневник Сент-Жерно, если предположить, что ему когда-нибудь представится возможность прочитать его. Что только подчеркивало силу аргумента Стейнейра против слишком быстрого раскрытия истины. Нет. Они должны были позволить лжи продержаться хотя бы немного дольше, по крайней мере, до тех пор, пока Церкви Чариса не будет предоставлено время подумать без стеснения тяжелой руки инквизиции.
Но настанет день, Лэнгхорн, — пообещал Кэйлеб призраку Эрика Лэнгхорна, в какой бы уголок Ада он ни был изгнан. — Этот день настанет. Никогда не сомневайся в этом. Мы с Мерлином позаботимся об этом.
Он искоса взглянул туда, где терпеливо ждал капитан Этроуз, эти «неземные голубые глаза сейджина» настороженно следили за любым признаком угрозы, даже когда его невидимые датчики над головой делали то же самое, и почувствовал знакомый прилив удивления и уверенности. Разум, мысли и душа, скрывающиеся за этими сапфировыми глазами, были даже старше, чем ложь. Нимуэ Элбан уже сознательно пожертвовала своей жизнью, чтобы победить ее; Кэйлеб Армак не сомневался, что сейджин, которым она стала после смерти, добьется успеха, сколько бы времени это ни заняло, чего бы это ни стоило.
Мерлин взглянул на него, слегка приподняв бровь, как будто почувствовал давление взгляда Кэйлеба. И, возможно, так оно и было. Кэйлеб, конечно же, не был готов накладывать ограничения на эзотерические чувства ПИКА! Хотя, теперь, когда император подумал об этом, было более вероятно, что Мерлин просто видел через один из своих невидимых «датчиков», как он смотрит.
Эта мысль тронула его губы мимолетной улыбкой, и Мерлин улыбнулся в ответ, затем вернул свое внимание к задаче сохранения жизни Кэйлеба.
И я должен перестать тратить время, пытаясь отсрочить неизбежное, и заняться своей собственной работой, — твердо сказал себе Кэйлеб. — Просто… я не хочу.
Он признался себе в правде, а затем обратился к главной причине, по которой не хотел этого делать.
Королева-мать Эйлана сопровождала Грин-Маунтина в доки, чтобы попрощаться со своим зятем. Теперь, когда он посмотрел в ее глаза — северные глаза, такие же серые и ясные, как само море Чисхолм, — он увидел то же понимание.
— Я не хочу уходить, — тихо сказал он ей, его голос почти затерялся в шуме ветра и воды и бормотании наблюдающей толпы.
— Знаю, ваше величество… Кэйлеб. — Она улыбнулась ему, ее серые глаза затуманились, и ее губы слегка задрожали, когда она улыбнулась ему. — Я тоже этого не хочу. Но если бы мы могли устроить мир так, как хотели бы, ничего бы этого не случилось, и мы с тобой никогда бы не встретились, не так ли?
— В Писании говорится, что мир устроен так, как
