Из Харькова в Европу с мужем-предателем - Александра Юрьева

Возможно, Видкун боялся, что я буду настаивать на том, чтобы мама ехала с нами, поэтому пока избегал разговора на эту тему. Но что-то очень важное было упущено во всем этом разговоре, что должно было бы устроить судьбу нас троих, и у меня снова появилось то чувство нереальности, которое я испытывала, когда он сделал мне предложение. После этой первой неудовлетворительной встречи мамы с Видкуном я чувствовала, что все происходит без моего участия. Я продолжала ходить на работу, где все вскоре узнали, что я выхожу замуж за Квислинга и уезжаю с ним в Норвегию, а Видкун делал все необходимое со своей стороны, чтобы подготовить наше путешествие и свадьбу. Он постоянно выражал беспокойство, что его военный отпуск закончился. В это время он также много работал, чтобы закончить свой доклад для Лиги Наций о работе международной миссии по оказанию помощи голодающим — доклад, в котором он подчеркивал необходимость продолжения помощи в будущем. Он хотел сам выступить с докладом перед Генеральной Ассамблеей, но боялся потерять свою работу в норвежском Генштабе, находясь в самовольной отлучке. Поэтому мы должны были ехать через Ригу, где у него был хороший знакомый, его коллега, который как член латвийской делегации в Лиге Наций представил бы доклад за него на предстоящей конференции в Женеве.

Как-то в середине августа Видкун был очень взволнован из-за полученного известия, в котором шла речь о серьезном конфликте между советским и норвежским правительством из-за огромного количества пиломатериалов, принадлежащих норвежской компании. Пиломатериалы находились в Архангельске, на Белом море, и готовились к перевозке в Норвегию, но местные советские власти начали грузить их на свои суда, идущие в Англию, где намеревались их продать английской фирме. Видкун считал, что положение было крайне напряженным, кроме того, был возможен разрыв дипломатических отношений между двумя странами. В этом случае я могла бы столкнуться с трудностями или вообще с невозможностью выезда с ним из России в качестве его жены. Он сказал, что и его могут задержать в России на неопределенное время. При этом Видкун не говорил, откуда он так много знал об этом, и по какой причине мог быть задержан. Я не могла понять, почему Квислинг, глубокоуважаемый помощник Нансена с дипломатическим паспортом, боялся задержания из-за какого-то непонимания между норвежскими и советскими властями. Но Видкун настаивал на том, что мы должны как можно скорее пожениться и уехать из России.

Я так скоропостижно вышла замуж, что даже не успела привыкнуть к положению невесты и никого не известила о нашей помолвке. В этой горячке и суматохе в августе 1922 года мне и в голову не пришло узнать больше о человеке, которого я любила. Напротив, эгоизм и неопытность юности заставляли думать, что захватывающее будущее, которое меня ожидает, даст нам всем множество преимуществ.

Глава 8. ПРОЩАЙ, ХАРЬКОВ

При сравнении подробного рассказа Александры о необыкновенном предложении Квислинга и о тяжелых последних неделях жизни в Харькове с тем, что описывают архивные документы, возникает множество вопросов. Александра рассказывала о своей жизни в этот период с большой уверенностью. В свою очередь, документы, датированные этим временем, показывают столь же ясную картину. Поэтому это не вопрос выбора между двумя «правдами», а раскрытие истинных причин, заставляющих Квислинга неоднократно настаивать на том, что он находится в критическом положении, поскольку, во-первых, как он сам утверждал, его отпуск как служащего Генштаба заканчивается, а во-вторых, существовала опасность дипломатического разрыва отношений между Россией и Норвегией.

Квислинг не счел нужным сообщить своей юной и несколько наивной жене, что 26 июня 1922 года он написал Джону Горвину в Москву. В письме он рассказывал о том, что он намеревался уехать из России приблизительно 20 июля, так как его отпуск в армии должен был закончиться 26 июля, а его служба в Генеральном штабе — во второй половине сентября. Он также не сказал Александре, что Нансен, судя по телеграмме от 6 июля, хотел, чтобы Квислинг остался на Украине еще на некоторое время. Нансен послал еще одну телеграмму 26 июля из Риги, чтобы сообщить Квислингу, что его отпуск продлен до сентября. Тем временем (22 июля) Квислинг заявил, что он готов остаться на своем посту дополнительные шесть недель[45].

Хотя он получил разрешение продлить свой отпуск, Видкун не сообщил об этом Александре и ее матери, продолжая настаивать на скорейшем выезде из России. Само собой разумеется, что ему предстояло многое успеть завершить до отъезда из Харькова для продолжения работы созданного им сложного распределительного аппарата. К тому же голод до сих пор продолжался. Случаи каннибализма все еще имели место; холера также продолжала свирепствовать, смертность от этой ужасной болезни доходила до сорока процентов. В интервью, которое в начале сентября по пути домой Квислинг дал в Хельсинки стокгольмской газете Dagens Nyheter, он ясно заявлял о серьезности положения[46]. Ни его профессиональные обязанности, ни состояние норвежско-российских отношений не объясняют его скрытности. Хотел ли он просто вызвать интерес Александры или таким образом пытался предотвратить возможность того, что она может передумать выходить за него замуж, или же действительно опасался, что его положение и свобода находятся под угрозой?

Квислинг повторил Александре свою версию о причине возможного разрыва дипломатических отношений между Россией и Норвегией из-за конфискации российскими властями пиломатериалов, которые были предназначены для перевозки из Архангельска в Норвегию, и намерения продать их английской компании. Это фактически совпадает с обнародованными тем летом и осенью официальными данными, касающимися этой конфискации и протеста Норвегии, сделанного советскому правительству. Исходя из этих сообщений ясно, что наибольшие потери среди норвежских торговцев в Архангельске понес капитан Фредерик Притц. В сентябре того же года он был в Лондоне и вел там переговоры, очевидно, сумев получить остатки пиломатериалов, так как вскоре был основан консорциум «Руснорвеголес» (Russo-Norwegian Onega Wood Company, Ltd.)[47].

Квислинг во время своего пребывания в Хельсинки годом ранее, а также в Москве в конце 1920 года, оказывал Притцу помощь в совершении сложных сделок в Москве, что было чревато серьезными последствиями для него лично. Поэтому можно предположить, что в 1922 году он тоже помогал торговцу пиломатериалами Притцу, используя свои связи в Москве, и теперь опасался, что его действия могут иметь негативные последствия для него, несмотря на дипломатический паспорт[48]. Кроме того, Нансен обещал советским властям, что никто из его сотрудников в России не будет заниматься предпринимательской деятельностью без особого разрешения правительства. К тому же Квислинг, естественно, знал об обвинении польских властей, сделанном в мае, в том, что он слишком близок с большевиками. Эти обвинения все еще продолжали привлекать внимание Министерства иностранных дел Норвегии в течение всего лета, хотя глава Норвежского торгового представительства в Москве Йохан Фредрик Винтер Якхеллн докладывал в Осло еще в начале июня, что Квислинг имеет отличную репутацию[49].