Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939–1945 - Курт Рисс

Гугенберг не был рожден вождем масс, его друзьями были в основном промышленники, юнкеры, отставные военные и аристократы, его партии недоставало поддержки народа. Он отдавал себе отчет в том, что не в его возможностях ни сорвать план Юнга, ни приблизить падение республики, пока он не объединится с более сильными союзниками. Таким, по его мнению, мог бы стать Гитлер.

Нацисты обрушились на план Юнга даже с большим рвением, чем сам Гугенберг. «Ваши подписи нас ни к чему не обязывают, – писал Геббельс 1 июля 1929 года. – Перед лицом истории мы торжественно поднимем вверх руки, чистые и незапятнанные, и поклянемся, что не успокоимся, пока этими же руками не разорвем постыдный договор».

Однако слова Геббельса отнюдь не означали, что он горит желанием оказаться в одной лодке с Гугенбергом. Он презирал как Гугенберга, так и его друзей, и постоянно называл их не иначе как «сборищем реакционеров». Гитлер же смотрел на них с точки зрения финансовой выгоды и был не прочь пройти часть пути вместе с ними. Не уведомив Геббельса, он приехал в Берлин и выступил перед Гугенбергом и другими промышленниками и банкирами. Совершенно случайно Геббельсу стало известно об этом, и он тоже отправился на встречу. Когда вошел Геббельс, Гитлер уже заканчивал свою речь. Гитлер с Гугенбергом пришли к соглашению и решили совместно инициировать плебисцит против плана Юнга.

Геббельс не был в восторге от их альянса и не скрывал недовольства. «Если мы прибегаем к плебисциту, мы используем всего лишь тактическое средство, чтобы приблизиться к нашей цели. Средства достижения цели могут меняться. Но цель – никогда! Тот факт, что к одним и тем же средствам прибегают различные движения – совершенно различные с социалистической и националистической точек зрения, – не означает, что наша цель неверна», – писал он с явным раздражением.

С другой стороны, у альянса были и положительные стороны. Гитлер выставил условие, что Геббельс станет руководителем пропагандистской машины на период предстоящей кампании. Впервые он мог взяться за дело без каких-либо ограничений. Его указания должны были выполнять крупные газеты, в его распоряжении была служба новостей. У него был доступ к документальной хронике и другим кинематографическим средствам, а самое главное – у него было достаточно денег. Не надо было работать в темных каморках, где стоял табачный дым, не надо было бояться судебных повесток и экономить каждый грош. На этот раз он мог развернуться. Он позволил себе быть щедрым за счет Гугенберга, хотя еще задолго до плебисцита понял, что затея провалится. Но он предвидел, какую выгоду получит нацистская партия от саморекламы, в которую было вложено несколько миллионов долларов. (Для того чтобы плебисцит был признан состоявшимся, требовалось двадцать миллионов голосов, а против плана Юнга 22 декабря 1929 года проголосовали всего пять миллионов восемьсот тысяч человек.)

5

В октябре 1929 года рухнул нью-йоркский фондовый рынок. Миллиарды долларов бесследно улетучились. Процветанию в стране неограниченных возможностей внезапно пришел конец. Миллионы людей, считавших, что у них устойчивое финансовое положение, остались без гроша. Предприятия закрывались, люди оказывались на улице. Армия безработных росла.

Вряд ли нацистские главари, слабо разбиравшиеся в хитросплетениях мировой экономики, осознали, к чему приведет коллапс мировых рынков, но Яльмар Шахт ясно видел последствия. 23 июня он сообщил рейхсканцлеру Герману Мюллеру, что готов взять на себя ответственность за план Юнга. В ноябре Геринг встретился с Шахтом и узнал, что тот намерен связать свою судьбу с нацистами. А через несколько месяцев Шахт подаст в отставку под тем предлогом, что более не верит в осуществление плана Юнга.

Зато в план Юнга верил министр иностранных дел Густав Штреземан, которому отводилась роль главного злодея в пропагандистском сценарии Геббельса. Сначала Штреземан примыкал к правым, во время войны поддерживал политику аннексий, но после поражения пришел к выводу, что восстановить Германию можно лишь на основе сотрудничества с союзниками.

В сентябре 1923 года правительство Штреземана отменило злополучную политику пассивного сопротивления во время оккупации Рура[27]. В 1925 году он подписал Локарнские договоры, которые были по сути подтверждением Версальского[28]. Но даже в Локарно Штреземан дал ясно понять, что не считает себя обязанным соблюдать статус-кво на востоке, подразумевая границу между Германией и Польшей. В сентябре 1926 года он добился приема Германии в Лигу Наций, чему немало помогла его дружба с французским министром иностранных дел Аристидом Брианом.

Геббельсу даже попытка следовать политике Штреземана казалась смертным грехом. «Штреземан не обычный человек, как все остальные, а воплощение всего зла, что есть в Германии, – писал он. – Его иностранная политика подобна огромному пустырю, усеянному обломками – это проблемы, за которые он брался и которые никогда не решал».

На муниципальных выборах 17 ноября 1929 года нацисты получили более двадцати процентов мест в новом городском совете. Это была личная заслуга Геббельса, который вел всю кампанию, ночи напролет выступал на митингах, готовил статьи, памфлеты и плакаты. Он определенно стал на один шаг ближе к цели – к завоеванию Берлина. Теперь «Ангрифф» стала выходить дважды в неделю.

В течение 1930 года Геббельсу предстояло обеспечить и другую важную победу. Издательский дом Штрассеров не справлялся с делом. Братья были в ссоре, и Гитлер решил, что Отто слишком полевел. Он выкупил долю Грегора в издательстве, прекратил выпуск штрассеровских газет и отстранил Отто.

Гитлер приказал Геббельсу исключить Отто и его друзей из партии. В период ганноверских событий эти люди были на стороне Геббельса, но он не терзался сомнениями, когда надо было выполнять приказ фюрера. Несколько позже, когда главарь берлинских СА и его близкий друг капитан Штеннес объявил вместе со своими штурмовиками забастовку, требуя повышения жалованья и политического статуса, Геббельс выгнал и его.

Эти события произошли в разгар новой кампании. Рейхстаг снова был распущен, и перевыборы должны были состояться 14 сентября 1930 года. Геббельс с оптимизмом оценивал шансы своей партии. Он во всеуслышание предсказывал, что нацисты возьмут сорок мест в новом составе против прежних двенадцати. Комментарии прессы были более чем ироничны, говорили даже, что Геббельс скоро подавится своими словами, потому что ни одной партии не удавалось еще утроить число своих избирателей в период между выборами. Но оказалось, что Геббельс не давал пустых обещаний. Насмешники не приняли во внимание созданную им за прошедшие восемнадцать месяцев удивительную пропагандистскую машину.