И тогда я ее убила - Барелли Натали

ГЛАВА 17

Оно грызло меня, это ощущение, это легчайшее раздражение, направленное на Беатрис. Оно ползало под кожей, как зуд. Беатрис могла бы проявить больше признательности. Ведь я проделала большую работу и справилась прекрасно. Выбрала хороший отрывок (лучше, чем предложенный ею), и вообще, уж конечно, теперь такие вопросы решать мне. Я прокрутила в памяти момент, когда она спросила о моей оплошности — хотя, ясное дело, она и не догадывалась, что это оплошность. Ей вроде бы не понравилось, что я назвала себя автором, пусть даже потенциальным, криминальной прозы, или мне показалось? Я пыталась вспомнить ее тон, выражение глаз. Впрочем, после моих объяснений ее все устроило, и это главное.

По дороге домой я решила, что нужно немедленно засесть за собственный роман. Мы обе были согласны, что тут мне понадобится помощь, и чем скорее начать, тем лучше.

Если я приступлю прямо сейчас, то буду готова к тому времени, когда цирк, связанный с «Бегом по высокой траве», покинет город (то есть рекламные возможности иссякнут, а продажи начнут сокращаться). Беатрис и сама раньше уверяла, что со второй книгой все пройдет гораздо проще, ведь я уже не буду автором-дебютантом.

Дома у меня был свой кабинетик — если честно, скорее закуток, — примыкающий к нашей спальне наверху, но я никогда им не пользовалась. Изначально предполагалось, что там я буду разбираться с документацией магазина, но в основном я занималась этим на работе, а если срочно требовалось перепроверить счета или заказы, то усаживалась с ноутбуком прямо за кухонным столом. Вся отчетность магазина была компьютеризирована, у меня даже шкафа-регистратора не было. Но теперь я собиралась обзавестись специальным письменным столом, чтобы раскладывать на нем карточки с записями и заметки, — я решила, что на экран буду переносить лишь последний вариант написанного. Вся остальная работа должна быть материальной, чтобы мозгу проще было в ней разобраться. Я купила наборчик красивых записных книжек в переплетах из мягкой бархатистой кожи; их разлинованные страницы будто ждали, когда на них появятся мои ненаписанные истории. Я сделала апгрейд ноутбука и поменяла маленький современный рабочий стол на другой, красивый, из тех, что продавала в своем магазине, — из твердой древесины с красивой текстурой, с нанесенной патиной, на тонких, сужающихся книзу ножках.

Я уселась за него в полной боевой готовности и провела следующие полчаса, обустраивая свой закуток. Мне показалось, что тут не помешает еще и большая пробковая доска. На нее можно прикреплять листки с любопытными идеями и вдохновляющими цитатами.

Джим все еще был в офисе, поэтому я вполне могла работать, не прерываясь, хотя он проводил в своем кабинете столько времени, что, пожалуй, его присутствие тоже не было бы помехой — вообще без разницы, дома он или нет. Но он видел, как я часами сидела, склонившись над ноутбуком, и одержимо колотила по клавишам, будто по божественному наитию набирая текст якобы своего первого романа. Тогда мне не требовалось никаких пауз для размышления, поэтому на этот раз я предпочла начать, пока муж не маячит на горизонте. При нем мне было бы неловко. К тому же я немного обижалась на него: он ведь до сих пор не позвонил поздравить меня с успешным интервью.

В ящиках нового стола не томилось и не собирало пыль ничего такого, что я могла бы извлечь оттуда и переосмыслить. Я, понятное дело, давно отказалась от обрывочных идей, которые набросала на бумаге много лет назад, и мне было не заставить себя взяться за историю, которую в пух и прах разнесла Беатрис — от одной мысли о ее красных пометках меня передергивало, — поэтому я решила начать нечто совершенно новое. Что-нибудь свежее, да-да, именно так, свежее и захватывающее.

Спустя два часа я покрыла заметками приблизительно полстраницы, а потом зачеркнула все, что написала. Похоже, процесс грозил занять больше времени, чем казалось до этого. Я-то была уверена, что, стоит усесться за работу, роман начнет запечатлеваться на страницах, цельный и безупречный по форме, будто возникший из неизвестного источника и надиктованный мне, но в первые полчаса ничего подобного не случилось, поэтому я решила подойти к делу более прагматично и набросать пару предложений, которые описывали бы канву будущего повествования. Кое-что из того, что мне удалось нацарапать, до нелепости напоминало сюжет «Бегом по высокой траве», а все остальное, до чего я додумалась (у меня возникло аж целых две идеи), при перечитывании показалось пресным и заурядным.

Тогда я сказала себе, что глупо совершать такие попытки сегодня, после всего, что случилось за день, когда мозг по понятным причинам переполнен романом Беатрис, и даже испытала некоторое виноватое облегчение, когда услышала, как открылась входная дверь и пришел Джим.

— Ау! Есть кто-нибудь дома? — крикнул он.

— Уже спускаюсь! — Я закрыла записную книжку и ноутбук — продолжать все равно не было никакого смысла — и направилась вниз.

— Заинька, вот и ты! Как все прошло? — Джим стоял у подножия лестницы, раскрыв объятия, со счастливым выражением лица и бутылкой шампанского, украшенной большим красным бантом. — Как дела у моей любимой писательницы?

Я спрыгнула с нижней ступеньки, бросилась ему на шею и засмеялась ему в волосы.

— Все было просто отлично! Ты слышал интервью? Как оно тебе?

— Нет, пока не слышал, но Дженни специально пришла рассказать мне о нем.

— Дженни? Которая из администрации?

— Ага, они там все тебя слушали и говорят, что ты была великолепна! Давай отметим! — Он поднял бутылку повыше, мы взялись за руки и пошли в кухню.

— Ну, справилась я и правда неплохо, хоть и приходится самой себя хвалить.

Джим сжал мне плечо, и я знала, что завтра непременно смогу писать. Все будет хорошо. Человек должен писать, когда он счастлив, решила я. Это же так просто: наша оценка собственной работы зависит от самочувствия и настроения. Я вот чуть-чуть обиделась на Беатрис, и готово дело: день пропал, работа не ладится. Надо быть осторожнее и не позволять таким вещам влиять на меня.

Прошло несколько дней, а я все еще была на седьмом небе, вспоминая об интервью у Гусека. Из неизвестного второсортного автора я в одночасье превратилась в профессионала, крепкого и талантливого. Чувствовала я себя при этом отлично. Нет, прямо-таки восхитительно.

Беатрис начала водить меня за покупками в такие магазины, о которых я раньше и мечтать не смела, расположенные в районах, где у меня не было причин бывать, и с ценниками, от которых прежде у меня случился бы сердечный приступ.

— Все за мой счет, — неизменно заявляла она, и это было неловко. — Разреши, пожалуйста, мне заплатить. Думай об этом как о моих вложениях. В конце концов, так оно и есть, — настаивала Беатрис.

Просто поразительно, как быстро я привыкла к роскоши. Это было нечто — надевать одежду из мягких тканей, элегантно драпирующую тело. Стоило лишь начать, как пути обратно уже не было. Как-то в один из тех редких дней, когда мы обе были в магазине, я заметила, как Джекки на меня смотрит.

— Что такое? У меня лицо грязное?

— Нет, просто, ну я не знаю, ты выглядишь по-другому.

Мне хотелось сказать: «Конечно, по-другому, на мне модных тряпок на несколько сотен долларов, а моя стрижка дороже твоей сумочки». Но я, конечно, смолчала.

Я начала ходить в зал — хотя никогда прежде даже не помышляла об этом — и стала одержима тем, чтобы привести тело в хорошую форму. Буду заниматься всем подряд, решила я, силовыми тренировками, йогой, пилатесом, на беговых дорожках, на тренажерах, чего бы это ни стоило. Я стала каждую неделю ходить на маникюр и побывала на сеансе у профессионального визажиста, чтобы узнать, какой макияж мне больше всего подходит.

Я стала выглядеть так великолепно, что даже подумывала попросить Фрэнки поменять фотографию на задней стороне обложки, да только никто не знал, будет ли еще один тираж.