Маленькая хня - Лора Белоиван

Сверкая и шаркая, третий помощник совершенно спокойно зашел в каюту капитана. Шокированная сова даже не сопротивлялась, потому что не знала, куда клюнуть. Так, с открытым ртом, она и была вынесена из надстройки и депортирована на бак, где еще минут пятнадцать после ухода блистательного третьего помощника сидела, озираясь по сторонам. А потом, придя наконец в чувство, расправила белые-белые крылья и полетела рассказывать своим родственникам про то, как была захвачена в плен злыми людьми и как добрые инопланетяне спасли ее, даровав волю.

Остальных сов выпустили на обратном пути на подходе к Магадану. К тому времени отцовские чувства членов экипажа как-то постепенно сошли на нет, уступив место нормальной человеческой рассудительности: после Магадана обещали наконец Владивосток, затем — ремонт во Вьетнаме, а куда, к черту, с совой во Вьетнам.

Жены, как одна, сообщили мужьям, чтоб сову в дом переть не вздумал, поэтому для птиц все закончилось относительно хорошо. Кроме той, что в самом начале скончалась от купленной в Магадане копченой колбасы. Так что 15 сов было репатриировано в родные под-магаданские сопки, мимо которых очень близко проходил наш броняга.

А еще одна сова осталась. У стармеха. Сову звали Филя, и стармех был с ней очень дружен. Филя сидела на дедовой голове, пока тот работал за столом, и ковырялась у себя подмышками. Весь рейс Филя чирикала, как воробей, и только на рейде Владивостока, будучи упакованной в картонный ящик из-под печенья «Утреннее», сказала оттуда нормальное совиное «угу».

А потом помолчала и сказала «угу» еще раз.

Тут и рейдовый катер подошел.

Вообще-то считается, что хворым нет места на флоте. Что на флот берут людей исключительно здоровых, в том числе психически. Но нигде в другом месте, кроме как в среднестатистическом экипаже среднестатистического парохода, вы не найдете такого скопления язвенников и психопатов. Разве что в гастроэнтерологии и психлечебнице.

— У меня желудок же больной, — сказал за обедом старпом, разделив тарелку борща на две части: слева от визуальной границы он поперчил, а ел справа — ему было нельзя острое.

Капитан брезгливо ковырялся в тарелке с макаронами. Со вчерашнего вечера у него ныла печень и подташнивало от воспоминаний о прощании с индийским шипчандлером. Время от времени мастер тоскливо возводил глаза ввысь, отчего тут же кривился и начинал смотреть в тарелку, где его тоже ничто не радовало.

Боцман, как всегда, пришел к концу обеда, чтоб остыло: недавно он откопал подшкиперской журнал «Здоровье» за 1978 год и узнал, что кушать горячую пищу вредно для слизистой пищевода.

Покачивало.

После обеда в кают-компанию, где боцман и еще пятеро свободных от вахт и работ людей напряженно смотрели фильм про массовые взаимоотношения полов, вошел электрик. На голове его была каска, в руках — фонарик, на поясе — ножны с пассатижами. Лицо у электрика было хмурое и сосредоточенное. Он щелкнул выключателем верхнего освещения, встал посреди залитой тропическим солнцем кают-компании и, задрав голову в подволок, направил луч фонаря в невидимо горящую лампочку.

Скажете мне, что мужик с каской на голове — зрелище менее интересное, нежели проникающие друг в друга голые особи на экране телевизора — и я вас тут же опровергну: все знают, чем заканчиваются порнофильмы, но никто не рискнет предположить, к какому финалу движется сценарий в голове члена экипажа, пустившегося в автономное плавание. За развитием событий нужен глаз да глаз, чтобы вовремя предотвратить переход от душевной скорби к физической активности.

На экран телевизора упал солнечный луч, и все явное стало тайным. Но уже и без этого шесть пар глаз наблюдали только за электриком. Электрик же стоял посреди кают-компании и пристально смотрел во включенный плафон, дополнительно освещая его фонариком.

— Бля, как дурак, в натуре, — сказал он. В голосе его звучало раздражение.

— Да ну чо как дурак-то, — осторожно сказал кто-то из зрителей. В его голосе слышалась глубокая неискренность.

— Да капитан идиот, бля, — поделился электрик и, конспиративно глянув на захлопнувшуюся от качки дверь, добавил: — мудак, бля.

Как было совершенно очевидно, электрик вошел в стадию проницательности и получения откровений. Незаметно для него все переглянулись и поняли, что все все поняли.

Телевизор стонал и чавкал в углу кают-компании, доедая кого-то из персонажей. Никому не пришло в голову нажать кнопку «pause». Дистанционка была в руках у боцмана, который, как и остальные, не сводил глаз с электрика.

Электрик тем временем окончательно отвернулся от публики. Сперва, держа одной рукой включенный фонарь, он закинул голову назад и вглядывался в точку соединения луча с рассеянным светом лампы, почти незаметным в свете солнечного дня.

— Нихуя не вижу, — сказал он и начал восхождение.

Он залез на ближайший привинченный к палубе стул, вытянул свободную руку и стал пытаться перехватить исходящий от фонаря луч, чтобы, видимо, подтянуться на нем и добраться до лампы. Рука царапала и хватала луч, но он то и дело выскальзывал из пятерни электрика, все так же пристально вглядывавшегося в плафон, до которого не дотягивался буквально на полсантиметра.

Действия его между тем были очень логичными. И правда, какой идиот стал бы карабкаться по лучу, воткнутому в выключенный светильник! Электрик, считавшийся замечательным специалистом, заранее включил лампу на потолке, чтобы свет от фонаря склеился со светом внутри плафона: так гораздо надежнее. Но лестница в небо все равно шаталась, так как в условиях небольшой, но вполне ощутимой качки луч от фонаря никак не хотел залипать на источнике верхнего освещения.

Моряки, опасаясь спугнуть электрика, смотрели на него и делали вид, что все происходящее — нормальная, каждодневная деталь судового быта.

— Давай подержу, — вызвался в помощь матрос Краснов.

— Прямо держи, — сказал электрик, отдавая фонарь Краснову, — чтоб мне видно было.

Краснов взял фонарь двумя руками, вычислил прямой угол и направил луч точно по центру плафона.

— Так, нормально, ага, — одобрил электрик. Он слез со стула, отошел метра на два, посмотрел на освещаемый Красновым плафон и сказал: — ну, бля, всего одна. Или две.

На глазах товарищей по экипажу электрик шагнул в дальний угол кают-компании, взялся за боковины диванчика, выдвинул его, кряхтя, на середину помещения и взобрался на мебель двумя ногами. Матовый светильник оказался у него вровень с лицом.

— Да выключай ты, — сказал электрик Краснову, — и этот тоже выключи. Будь другом. А то ебанет еще.

Краснов выключил фонарь и покладисто пошел к тумблеру верхнего освещения. Главное — не перечить.

А электрик уже утвердился на диване и раскручивал плафон. Плафон скрипел, заглушая жизнедеятельность забытого всеми телевизора. Наконец у электрика получилось: он снял плоский стеклянный колпак, перевернул его вверх ногами и вытряхнул на палубу двух дохлых бабочек и несколько мушиных трупов.

— Мастер засношал, — сказал он, привинчивая плафон на место, — жрать ему противно, когда мухи просвечивают.

В течение примерно двадцати минут, пока электрик рентгенил остальные плафоны и ездил с диваном по кают-компании, никто не проронил ни слова. Да и о чем говорить в середине длинного рейса, когда все давно сказано, рассказано и пересказано на сто рядов? Когда электрик, задвинув наконец диван на место, удалился продолжать обход, боцман, глядя на раскиданные по кают-компании тела насекомых, почесал спину пультом дистанционного управления, потянулся и сказал:

— Так чем фильм-то закончился? — Еще идет, — пробубнил Краснов.

Телевизор в углу кают-компании молча показывал бегущие вверх титры. Все внимательно смотрели в экран, первый раз в жизни заинтересовавшись именами режиссеров по звуку и свету. Боцман нажал на кнопку, экран погас, и видеоплейер, фыркнув, выдавил из себя замызганную кассету.

— Чаю, что ли, попить, — предложил боцман сам себе, но тут же сам себе и отказал: — да ну нахер. Горячий.

Дэбэ свалилось на нас буквально с неба, будучи доставленной на ледокол вертолетом — взамен нашей сильно беременной буфетчицы. Но обо всем по порядку.

«В пароходстве вообще нормально работать, — делились вернувшиеся с плавпрактики девчонки, — главное, на ледокол не попасть».

— Ледокол «Владивосток», шесть месяцев. Или семь, — сказал инспектор, сунув Машке в руки какую-то бумажечку. А потом добавил: — Или восемь.

А потом почесал бровь стиральной резинкой и добавил еще раз:

— Ориентировочно.

Машка вышла наружу и тут же присела от страшного грохота. Над головой паниковали драные апрельские голуби.