Гостомысл - Александр Майборода

Пока готовились к обороне, на закате выросли волшебные розовые дворцы. На востоке темно-синяя ночь пожирала землю.

А вот вражеские корабли исчезли. Они словно растворились в длинной закатной тени. Если бы ни факелы, багрово мерцавшие в темноте зловещими звездами, можно было бы решить, что разбойники испугавшись ночи, убрались, как страшный сон, восвояси.

Но нет, разбойники все так же крались к городу.

Огней было много, точно само небо упало на землю. Гостомысл досчитал до полусотни и сбился. Но, даже не считая, было понятно, что к городу подходит многочисленное войско.

— Врагов слишком много, — дрожащим голосом сказал Гостомысл и испугался сказанного, так что екнуло сердце.

— Очень много, — сказал князь и коснулся взглядом сына.

Гостомысл был бледен, а резкие тени сделали его лицо грубым и старым, словно у мертвеца.

— У них тысяча человек наберется, — сказал Стоум.

— Это и в самом деле слишком много для нас, — сказал князь. — Откуда их столь много?

— Ах, Девятко, ах, как подвел нас Девятко, — огорченно проговорил Стоум.

— Они сейчас пойдут на приступ? — спросил Гостомысл.

— Да! — сказал князь.

— Но почему они на ночь глядя идут на штурм? Как они разберутся в городе, где свои, где чужие? Они с ума сошли? — возмущенно спросил Гостомысл.

— Они надеются, что застали нас врасплох, и внезапно в потемках ворвутся на стены. А когда подпалят город, то огонь пожаров поможет им, — сказал князь.

— Да, особенно им разбираться и незачем. Всякий кого они встретят в городе, будет их врагом. Потому они будут убивать всех, кто попадется им, — сказал Стоум.

— Им нужно золото, а не люди, — сказал князь.

Эти страшные слова заставили Гостомысла почувствовать, как по его спине побежали холодные мурашки. Затем его тело стало охватывать странное оцепенение. Его ноги словно погрузились в ледяную воду. Руки стали чужие, и чтобы сделать движение пальцем, приходилось прилагать огромные усилия мысли. Но и сам мозг скоро отказался повиноваться, потому что им завладела только одна мысль, — «скоро придет смерть, скоро придет смерть».

Говорят, что погибшие в бою воины сразу попадают в рай.

Но Гостомыслу вдруг представилось его изрубленное и искалеченное тело, валяющееся в луже его же крови, перемешанной с грязью и конским навозом. Пустоглазое окровавленное лицо, — вороны всегда успевают полакомиться самым лучшим блюдом — глазами, — бездумно уставилось в бездну. А над нежным телом за юное сердце дерутся собаки.

Представившаяся картина была столь яркой, что к горлу юноши подкатила неудержимая тошнота, и он согнулся в попытке ее сдержать.

Гостомысл еще никогда не испытывал такого дикого страха. Он еще не знал, что этот страх посещает каждого человека, когда он лицом к лицу встречается со смертью. Этот предвестник смерти заставляет людей терять разум и бежать в поисках спасения неизвестно куда, и именно это приводит людей к гибели. Только по-настоящему мужественный человек способен преодолеть этот страх. Но того, кто его преодолел, уже ничем не испугать.

Неизвестно что случилось бы с Гостомыслом, если бы его рука в бессмысленном движении не наткнулась на рукоять меча.

Орудие смерти приносит смерть, но оно же дает тому, кто им владеет, силу. Почувствовав холодную рукоять меча, юноша невольно выдвинул меч из ножен, и полированная острая сталь тускло сверкнула.

Говорят, что в мече воина живет его дух.

Меч Гостомысла выполнил свою роль и дал своему хозяину спокойствие, а с ним и уверенность. Правда, сердце все еще пыталось выпрыгнуть из груди, но страх уже ушел.

Князь Буревой заметил странное состояние сына и догадался обо всем.

— Ты испуган? — спросил он.

— Нет! Я испугался, но я не испуган, — твердо сказал Гостомысл и резким ударом руки всадил меч обратно в ножны.

Ратиша протянул Гостомыслу флягу.

— Выпей глоток.

— Что это? —- спросил Гостомысл.

— Это вино. Глоток вина успокоит тебя, — сказал Ратиша.

Убедившись, что с сыном и в самом деле все в порядке, князь, проговорив, — не бойся врага, но береги себя, сын, — вернулся к своему делу.

Датские корабли, не сбавляя хода, рассыпались в линию.

Гостомысл отпил из фляги. Пахнущая виноградом жидкость пробежала по гортани и опустилась в желудок, и расцвела там огненным цветком, и по жилам побежала горячая волна.

Гостомысл почувствовал себя легко и радостно: и врагов было уже не так много, и не так уж они были сильны и свирепы.

«Да и что они могут со мною сделать? Убить? Всего лишь — убить, — рассмеялся Гостомысл. — Но тогда я попаду в рай. Люди рождаются для того, чтобы умереть. Но люди бессмертны, потому что смерть, это только ворота в другую жизнь».

Взглянув в заблестевшие глаза Гостомысла, Ратиша сказал, — пожалуй, тебе хватит, — и бесцеремонно отобрал флягу. Однако прежде чем повесить флягу на плечо, он, снова взглянув на повеселевшего Гостомысла, что-то подумал и отпил из фляги добрый глоток.

— Все будет хорошо, потому что с нами не может случиться чего-либо плохого, — весело сказал Гостомысл.

— Ну да, — сказал Ратиша, — как же нам может быть плохо, если нам хорошо?

Как только вражеские корабли подошли на расстояние полета стрелы, с них поднялся огненный поток горящих стрел.

Гостомысл, чувствуя себя неуязвимым, не пошевелился.

— О боги, княжич, ты что делаешь?! — воскликнул Ратиша и накрыл Гостомысла щитом, в то же мгновение щит взъерошился стрелами, словно рассерженный дикобраз.

— Проклятые собаки! — сказал Гостомысл и крикнул вниз: — Ну, погодите, я вам сейчас покажу!

— Княжич, а что у тебя за пятна на штанах? — неожиданно спросил Ратиша.

Гостомысл машинально провел рукой по штанине и смущенно покраснел, — пятно было мокрым. Он осторожно понюхал ладонь и проговорил:

— Это пот.

Огненный язык лизнул стены и оставил на них горящий ковер. Впрочем, покрытым глиной стенам это не нанесло никакого ущерба.

Но следующий язык уже перелетел через стены и лизал дома за стенами. Но тут же забегали, приставленные к бочкам с водой бабы и дети и стали тушить огни.

Князь встревоженно окинул взглядом по городку и увидел, что все было в порядке — пожары немедленно тушились. Были пораженные стрелами, в основном женщины и дети, но их было немного. Так что был порядок.

Когда датские корабли подошли под самые стены, князь дал команду дать ответный залп.

Данам пришлось плохо, — на открытой воде их защищали только щиты. Но щит не очень хорошая защита, когда стрелы падают лавиной.

Пораженные стрелами даны начали падать, как скошенная трава. Так защитники крепости могли перебить нападающих, не вступая с ними в рукопашный бой.

Возглавлявший данов конунг Готлиб понял это и крикнул:

— Чем скорее мы окажемся на стенах, тем вернее уцелеем!

Гребцы ожесточенно ударили веслами по воде, и через секунду корабли, точно стрелы, вонзились в песчаный берег, и из них посыпались дико орущие воины.

Но под высокими стенами оказалось даже хуже, чем в кораблях. Нападающим предстояло подняться на высокий вал. Они бросали веревки с крючьями, цеплялись ими за стены, и быстро и ловко в яростном порыве взбирались на вал.

Данов на крутом подъеме защитники крепости били стрелами, точно куропаток. Многие даны катились в воду.

Но разбойников это не останавливало. На мелкие раны никто не обращал внимания, остановить дана могло только попадание в сердце. Но на смену убитым лезли другие, и тех, кого не убили стрелами на крутом подъеме, с перекошенными почерневшими лицами лезли уже на высокие стены.

Здесь их поджидали копья, топоры и мечи.

Однако трем данам, без всякой защиты и голым по пояс, окровавленным и страшным, как сама смерть, удалось ворваться на стену, и теперь они яростно махали топорами и мечами, круша всех и все, что оказалось на расстоянии досягаемости их смертоносного оружия.

Они вели себя, как сумасшедшие медведи. Даже сами даны старались держаться в стороне от бешеных собратьев. Тем самым бешеные даны мешали своим же товарищам подняться на стены.

— Тю, да они не в себе! — со странной радостью воскликнул Стоум.

— Это берсерки! Их надо скинуть со стены пока не поздно! Иначе за ними придут и другие, — крикнул князь Буревой, и кинулся с обнаженным мечом в сторону ближайшего из сумасшедших разбойников.

За ним поспешили двое дружинников.

Заметив нового противника, здоровенный дан, — он был по крайней мере на голову выше князя Буревого, — оскалился и нанес князю сильнейший удар.

Наверно, другого бы берсерк убил на месте, но князь Буревой был опытный воин, и не зря ему дали имя — Буревой. Он уклонился от удара, и, подобно смерчу, сам обрушил на разбойника стремительный град сильнейших ударов.