Архистратиг Михаил - Эльза Вернер

Молодой крестьянин робко подошел с обнаженной головой и обратился к священнику, которого искал перед тем в деревушке. Мать крестьянина тяжко занемогла и нуждается в пастырском утешении. Их домик совсем близко отсюда, и двухсот шагов не будет, и если его высокопреподобие зайдет хоть на минуточку, это очень обрадует больную.

— Мне придется пойти! — сказал священник. — Оставляю графиню под твоим покровительством, Михаил, и если она пожелает вернуться...

— Нет, отец Валентин, мы подождем вас здесь! — сказала Герта. — Вид на Орлиную скалу так хорош!

— Да я к тому же скоро вернусь, — сказал священник, ласково кивая головой молодым людям и уходя в сопровождении крестьянина.

Неожиданно оставшись наедине друг с другом, молодые люди смутились и не знали, о чем им говорить.

Санкт-Михаэль казался одинокой горной альпийской площадкой — так зарылся он в зеленые горы, теснившие его со всех сторон. Только один вид и открывался отсюда — на Орлиную скалу, но зато этот вид стоил всякого другого. Величественный горный кряж мрачно вздымался вверху, заслоняя собой все остальные горные вершины. Он и сам представлял собой целую цепь гор с темными хвойными лесами, разверзшимися пропастями и низвергающимися в пропасти горными ручьями, рокот которых доносился до молодых людей. Сама скала, оголенная и очень крутая, казалась недоступной для человеческой ноги; ее вершины поднимались на головокружительную высоту, а самая высокая из них, напоминавшая голову орла, была украшена ослепительно сверкавшей ледяными искрами короной из глетчера. В обе стороны от вершины шли два скалистых отрога, которые, словно крылья, приникали к Санкт-Михаэлю. Скала по праву носила свое название — она и в самом деле удивительно напоминала орла с распростертыми крыльями.

Молчание продлилось довольно долго. Наконец Герта нарушила его, спросив:

— Вот о этой-то вершины и сходит, по преданию, архангел?

— С первым утренним лучом! — досказал Михаил. — Из-за Орлиной скалы восходит солнце. Народ крепко держится за старые предания и ни за что не хочет расстаться с весенними празднествами и культом солнца. Ведь это — извечное божество света, которое милостиво или враждебно обращает свое лицо к народу, грозит громом и молнией и взрывает землю огненным мечом, вызывая вместе с весной пробуждение всей природы. Церкви пришлось уступить народу и облечь старое языческое предание в светлую броню архангела!

— Это звучит ересью! — с упреком сказала молодая графиня. — Смотрите, чтобы ваши слова не услыхали моя мать или отец Валентин! Сразу видно, что вы выросли в доме профессора Велау! Ведь он был другом детства вашего отца?

Михаил утвердительно кивнул головой. Профессор издавна вменил ему в обязанность подтверждать такое предположение, которым устранялись всякие излишние догадки и которое казалось правдой даже в глазах Ганса.

— Вы рано потеряли отца? — спросила Герта.

— Да... очень рано.

— А мать?

— И мать тоже.

В словах Михаила звучала глубокая печаль, и, заметив, что она невольно причинила ему страдание, Герта поспешила смягчить впечатление:

— Я тоже ребенком потеряла отца, у меня осталось лишь самое смутное воспоминание о нем, о его безграничной любви и нежности, которыми он окружал и баловал меня. Где вы жили со своими родителями?

Губы молодого человека дрогнули. И у него тоже остались детские воспоминания, но в том, что окружало его, не было ни любви, ни нежности. Позор и нищета, которые лишь отчасти воспринимались сознанием ребенка, запечатлелись огненными знаками в его памяти и до сих пор еще не изгладились их следы, хотя более двух десятков лет отделяло его от того времени.

— Моя юность была не из веселых, — уклончиво ответил он. — В ней было мало достопримечательного, так мало, что я совершенно не могу посвятить вас в ее подробности, да они и не интересны для вас!

— Нет, мне очень интересно! — с живостью воскликнула графиня. — Но я не хотела бы показаться навязчивой, и если мое участие неприятно вам...

— Ваше участие... мне?.. — вспыхнул Михаил и сейчас же смолк.

Но, чего не выговорили его уста, то сказали взоры, неотрывно устремленные на графиню. Она была ослепительно хороша в шелках и кружевах, в цветах и драгоценностях, в блеске люстр и свечей, а сегодня, в простой темно-синей амазонке, плотно облегавшей ее стройное тело, казалась еще прекраснее. Из-под шляпы с голубой вуалью сверкали золотистые пряди волос, еще ярче был блеск ее глаз, и вся она казалась овеянной новыми, еще более опасными чарами.

— Ну? — улыбаясь, сказала она. — Я жду!

— Чего?

— Рассказа о вашей юности!

— Извините, но мне нечего рассказывать! Я не знал отчего дома, родительской ласки. Я вырос среди чужих людей, должен был все принимать из чужих рук, и хотя это «все» предлагалось мне с величайшей добротой и великодушием, оно ложилось на меня тяжелым долгом, который пригнул бы меня к земле, если бы я не дал себе слова оплатить его всей своей будущностью. Теперь я наконец сам держу, в своих руках руль своей судьбы и могу плыть в открытое море!

— А вы доверяете этому морю с его волнами и бурями?

— Да! Кто доверяет волнам, того они покорно несут! Но одно я знаю с полной уверенностью: никогда я не пристану к берегу на полуразрушенных остатках суденышка, довольный, что удалось хоть спасти жизнь! Или я введу корабль в гавань, или пойду ко дну вместе с ним!

Михаил гордо выпрямился при последних словах, звучавших особенно энергично. Герта с удивлением посмотрела на него и вдруг сказала:

— Странно, до чего вы похожи в этот момент на моего дядю Штейнрюка!

— Я... на генерала?

— Поразительно похожи!

— Это вам показалось, — холодно ответил Михаил. — Я очень сожалею, что должен отречься от сходства с его высокопревосходительством, но такого сходства и на самом деле не существует!

— Обычно — нет, потому что у вас нет ни одной схожей черты. Все дело в выражении, и теперь сходство опять исчезло. Но в тот момент у вас были глаза графа, его манера держать себя, даже его голос; я просто испугалась!

Графиня продолжала смотреть на него, как бы дожидаясь ответа. Но Михаил словно случайно отвернулся и спокойно заметил:

— Вид на Орлиную скалу все более затуманивается. Скоро мы окажемся среди облаков!

Погода и в самом деле принимала все более грозный характер. Солнце начинало садиться, и его лучи боролись с туманом, стекавшимся теперь со всех сторон, и вскоре плато, на котором лежал Санкт-Михаэль, стало казаться островом среди бесконечного моря, волны которого вздымались все выше и выше.