Русская сказка - Дмитрий Леонтьев

— Муромец, — предложили с той стороны. — разойдемся по хорошему? Мы тебя не тронем.

— И на том спасибо, — обидно рассмеялся богатырь. — Я вам того же пообещать не могу… Я хочу видеть вашего вождя — Исаю.

— А не слишком ли большую честь запрашиваешь?

— А ты его спроси, — посоветовал Муромец.

На пару минут воцарилась тишина, затем тот же голос сообщил:

— Он едет к тебе, встречай.

Муромец повернулся к нам и помахал рукой, прощаясь. Затем твердым, уверенным шагом пошел вперед и туман поглотил его. В вязкой, наполненной ожиданием тишине мы переглянулись, и тут ударил звон. Да какой! Словно сотни колоколов звонили о битве страшной, неистовой и невиданной досель. Не знаю, сколько это длилось: каждый миг показался мне вечностью… Наконец, в болоте чавкнуло, словно коровью тушу сбросили и хриплый, нечеловечески яростный голос Ильи вновь зазвучал над болотом:

— Что, сынку, помогли тебе твои бушмэны?.. Эй, вы! Давайте остатки!

— Почему не рассеивается туман? — спросил я, устав от ожидания. — Илья бьется не первый час, давно должно взойти солнце?

Мне никто не ответил.

— Твоя очередь, Добрыня, — вдруг повернулась к нам непривычно молчаливая Скилла.

Добрыня кивнул, надел шлем и слез с коня.

— Беги, дружище, на волю. Послужил ты мне славно, — он хлопнул коня по крупу, и не прощаясь с нами, пошел в туман.

— Муромец, мы же тебя убили?! — раздался из сумрака испуганный возглас.

— Размечталась, падаль! — рявкнул Добрыня Никитич. — Давай следующих!

Час прошел или день, наконец Скилла вздрогнула и, холодно блестя глазами, кивнула Алеше:

— Твой черед, богатырь.

Попович соскочил с коня, отвязал от седла булаву и весело пояснил мне:

— Буду я еще о пагань добрый клинок тупить. И это за милую душу скушают. Бывай, Иван, не поминай лихом.

Он бодро прошел по мосткам и из тумана донесся его веселый голос:

— Вы что там, все кончились? Я только разогреваться начал. Давай следующих, не томи!

— Муромец, ты не сможешь убить нас всех! — заорали в ответ. — Мы все равно пройдем!

— Эта дорога ведет прямо в ад, — ответил Попович. — Так что пройдете…

… Через долгий, бесконечно долгий промежуток времени, Скилла вздохнула и повернулась ко мне:

— Пора. Наш черед.

— Тогда поехали, — сказал я и сухие прутья калины затрещали под копытами Таната.

Примерно на середине моста я остановился и позвал в клубы тумана:

— Долго вас ждать прикажите?

— Муромец, ты — русский див?! — взревели с той стороны. — Сколько же тебя убивать можно?!

— Меня нельзя убить, — заверил я. — С какой бы стороны вы не шли, у вас на дороге всегда будет стоять Илья Муромец. Те, кому посчастливиться выжить сегодня, пусть передадут это своим детям и внукам. А пока — идите, я вас жду.

Из белесых сумерек вынырнули первые воины, при виде меня на черном, как ночь коне и оскаленной Скиллы, попытались остановиться, но сзади уже набегали, подталкивали, они злобно завизжали и их короткие копья метнулись в мою сторону…

Я уже давно не считал ни время, ни нападавших. Рука перестала болезненно ныть и словно одеревенела. Забрызганная кровью от носа до хвоста Скилла защищала грудь и живот коня, глаза ее рубиново сверкали в темноте, и убивала она молча и беспощадно.

— Ты можешь уходить, — сипло выдохнул я, когда спала очередная волна врагов. — Ты не обязана умирать здесь. Я отпускаю тебя.

— Как был ты говорящим мужиком, так говорящим мужиком и помрешь, — зло оскалилась она. — Еще Танату такое предложи — он тебе точно копытом в лоб заедет…

— Мои силы на исходе, — признался я. — Я и так продержался так долго только благодаря вам. Думаю, настала пора ринуться вперед, добраться до вожаков их войска и рубить, топтать, рвать, пока сил хватит…

— И это мой копьеносец, — раздался сзади спокойный и знакомый голос. — Какое неверие! Стыдно!.. Ладно… Умереть, мальчик, ты еще успеешь, а пока отойди, передохни, мы тебя сменим…

Холодея от ужаса, я обернулся. До берега было далеко, но я отчетливо видел всех троих. Ровное, неземное свечение делало их доспехи серебристыми, а лица спокойными и озаренными.

— Но… Как?! — ошеломленно спросил я.

— Долго объяснять, — улыбнулся Муромец своей так знакомой мне улыбкой. — Но до первых лучей солнца ты можешь отдыхать.

— А когда оно взойдет?

— А вот это от нас зависит, — подмигнул мне Алеша.

— Не слушай обалдуя, — сказал мне Добрыня. — Ты славно бился, Иван. Теперь дай нам закончить начатое.

Я слез с коня и устало опустился на берег. Богатыри, в неземном сиянии проехали мимо меня и туман расступился перед ними, открывая перекошенные от такого зрелища лица хазар. В стане врага царило замешательство, близкое к панике. Вожди уговорами и плетьми пытались заставить своих людей двигаться вперед, но объятые священным ужасом воины падали на землю, закрывая головы руками.

Богатыри стояли плечом к плечу и лица их были светлы. Если б они оглянулись назад, то увидели приближающуюся с севера черную тучу: драконы летели слажено и грозно, а на переднем сидел обнаженный до пояса Рустам и медленно вытаскивал из ножен длинный, подаренный еще дедом, меч…

… Если б они оглянулись назад, то увидели бы, как торопиться, пробираясь по лесным дорогам, им на помощь собранное Иваном-дураком ополчение, разномастное, плохо вооруженное, но страшное и смертельно опасное в своей священной ярости…

…Если б они оглянулись назад, то увидели бы на балконе стоящего вблизи полуразрушенной заставы терема, силуэт величественной старухи, и молнии, пляшущие вокруг нее, предвещали смерть страшную и лютую…

… Если б она оглянулись назад, то увидели, как над просторами России медленно восходит несущее надежду солнце…

Но они не оглядывались. То ли и так знали все это, то ли просто делали свое дело, как всегда: без оглядки и сомнения. Плечом к плечу стояли они на кордоне, и лица их были светлы…

ЧАСТЬ 2.

«КИСЕЛЬНЫЕ БЕРЕГА.»

ГЛАВА 1.

Путь далек, а снег глубок и вязок,сны прижались к ставням и дверям,потому что без полночных сказокнет житья ни людям, ни зверям.В. Луговской.

— И все же зря ты так пренебрежительно, — укорила меня бегущая рядом с конем Скилла. — если вдуматься, то жаба это вообще самый страшный зверь не свете. Знаешь, сколько народа она передушила?

Я пренебрежительно махнул рукой и едва не взвыл от жуткой боли в поврежденном плече. Впрочем, кивни я головой или качни ногой — эффект был бы тот же самый. Все тело болело так, словно по мне многопудовый каток проехал. По сути, так оно и было. Пару недель назад князь Дадон призвал меня ко двору и приказал разобраться с появившимся в лесах дремучих чудом-юдом. Я разобрался. Никакое это было не чудо, и уж тем более, не юдо, а продукт самого что ни на есть русского идеотизма. С полгода назад, наш князь-батюшка, безуспешно пытаясь скостить хоть часть лавинообразно растущего бушменовского долга, разрешил привезти на Русь какую-то иноземную пакость в свинцовых ларцах, которую сами бушмэны держать в своей стране опасались, и приказал зарыть ее поглубже, под одинокой елочкой, на краю болота. Весенние паводки вымыли сундучок, любопытные зверушки сумели-таки открыть крышку, и — пожалуйте! — обычная лягушка, мутировала в жабу таких размеров, что я, сидя на коне, не мог достать мечом до ее пучеглазой физиономии. Три дня и три ночи гонялся я за ней по болотам, а когда поймал, она стащила меня с коня и начала душить. Жаба лежала на мне, верный конь пытался раздавить тварь, прыгая по ней всеми четырьмя копытами, хитроумная Скилла пыталась оскорблениями и насмешками увлечь чудовище за собой, отчего жаба раздувалась и плевалась прямо на меня… Одним словом, повеселились на славу. Жаба слюнявая, в конце — концов, лопнула, свинцовый ларец я закопал поглубже, и теперь рассчитывал получить от князя хотя бы недельку отгулов. На иное вознаграждение рассчитывать не приходилось: благодаря данному бушмэнами кредиту долг каждого русича составлял две пригоршни серебра и увеличивался с каждым днем. Деньги, взятые в кредит, пошли на дело. Например, был проведен конкурс на памятник Муромцу, Добрыне и Алеше Поповичу. Победил главный постельничий князя, и теперь на всех кордонах Руси возвышались циклопических размеров уродливые громады, стилизованные под национальное искусство южноафриканского племени «церерасхищели». Злые языки поговаривали, что во время грозы, над статуями — уродцами, появлялись в небе призраки легендарных богатырей и, с ужасными проклятиями, метали в них молнии. Еще князь выделил деньги на реставрацию культурной столицы Древней Руси (ее название так часто менялось, с приходом новых мэров и князей, что даже старожилы не могли припомнить старое, называя просто — Культурная Столица). Боярыня Морозова, управлявшая Культурной, на эти деньги смела в овраг старые терема, и на их месте построила новые, бушмэновские, из слюды и каучука. Те же злые языки утверждали, что ночами, по бывшей Культурной, ходит основатель города, с толстой, суковатой палкой подмышкой и спрашивает прохожих, не видел ли кто боярыню. И спастись от грозного призрака можно только предъявив кастет и пароль: «Сами ищем». Так же были возведены во всех городах по семь крупных синагог, мечетей, тибетских и индуистских храмов, и — по особому настоянию Бушмэнии — по три храма для религий, появившихся в будущем. А так же около семидесяти всевозможных алтарей и капищ для многочисленных религий соседних стран. Теперь, помимо звания «культурной» Руси, мы получили от Бушмэнии почетное звание Руси «веротерпимой». Еще мы помогли братской стране Загорамибамбе, переслав им несколько повозок с серебром, для священной войны с племенем «патумба», не желающим принимать послов Бушмэнии. Скинулись в международный фонд «Бушмэны всех стран — соединяйтесь!» и, вообще, совершили столько жизненно необходимых трат, что привычной зарплатой для всех нас стало горячее княжеское спасибо. Впрочем, положа руку на сердце, стоит признать, что если бы мне сейчас предложили выбирать между выплатой жалования за последние полгода или недельным отдыхом, я бы предпочел отдых…