Совершенные лжесвидетельства - Юлия Михайловна Кокошко

Итак, пользуясь нашим множественным присутствием, мы что-то сообщали друг другу или urbi et orbi… Кто сказал — счастье? Меня неукротимо утомляют чада — что, возможно, я вдохнула — от спутника. Обрывки разноязычных речей — асинхронным городам: инспирировать недоставшее пространство — понтонные переправы меж перекрестками… либо я и все, видимое мной и захваченное — где ослаблено поступательностью… либо — мой невидимый сопровождающий из крылатых долины ада… и раз его присутствие ослепляет, я сосредоточена — на более достоверном круге: счастье слепоты — или существования в нижних слоях, в уровне рук — манипуляции, волшба, дары!

Но мистерия Велосипед. В сухостое неплодных дверей, в расселинах плотных недолетов — плотогон или Гость с лучшими золотой и фарфоровой улыбками. И цари, и пророки мечтали увидеть — что видите вы, и — не увидели… не считая лазурной конструкции в нижнем углу, возможно, в руке Невидимого — эта схвачена мною сразу. Как старомодна! Каков гегемон — против от неглубокого и заигравшего остроту трапезного средства. Пилотируемые отныне мной — эти сумасбродства! Раскосое цепенящее лезвие руля… Три колеса-циферблата массированных стрел или мышьих хвостов, разбивших собственное число… Кошель с превратными ключами — при пущенном на стебле седле, небезынтересный пост… Органика коловращения, выборка челночного… Зигзаг рамы — над зажевавшей себя змеей или вечно сползающей цепью, за которой и я сползаю — в шипящеее запустение: натянуть тугую — на две зубчатых звезды мне с тем полом и возрастом не с руки, а даритель уже невидим… в цепную реакцию с ожиданием доброго самарянина, кто перебинтует уронившую себя и меня механику, польет елеем — и подбросит за унесшимся миром на дружке-осле. Каковой самарянин — или его сосед, еще добрее — нашел в индексе моего странствия, что я должна обходиться — малым. Припустив за мной, не жалея стати — придержать за седло и ссадить меня — на два мышьих круга…

Вопрос искавшей меня с сообщением доверительницы, новой самарянки: но вы ведь помните, как он приехал на ваш день рожденья и привез вам велосипед? — здесь центробежность гордости — в высоту дождя и вымываемой мольбами меж глин — не то бухты, не то попрошайки-ямы.

Оказывается, серебряная, воможно, как прах Самарии, дама — тоже мамина студентка, да-да, родная кафедра, но на курс моложе, чем он… введение кумиров: профессор и ваша мама, сначала они и были — вся кафедра… и под маминым водительством — летняя практика в Рубежном… амброзии, пальба веселии, священные перелески, заштуковавшие в круг священных животных молодости… во что бы мне обратить рубежный практикум? И как ни обернись — внезапный урон в цельности и последовательности натур… лейтмотив: но что-то произошло — и… есть доминантный эпизод, его насыщенная, несвертываемая мелодия. Соответственно реквизит: в прорехах стен — вид снаружи, вид из души — тихоходы-деревья, намекнув кружение улицы Розы в Огненной мешке лета. И для записи ритма и глазомера — продольность и повторяемость окон, мотивов, причин… чин листвы — сбрасываем краплак красный и кадмий красно-лимонный как вызывающие верховные нерасположения и экспансию белого: уточнения седьмого дня октября, в чьей глубине — невостребованность дара, кощунственные отсрочки. Плюс указанная модель пятидесятых — педальная машина времени. Несмотря на нарезку кругов, доставившая меня из раннего, кубического периода — в поступательную сумятицу слов: несомненную дешифровку последней реки. Бега пегих вод в подпалинах и в тотальных яблоках… Бесчестный тотализатор — одной реке дали фору. Несущей бесчестье: пучеглазые яблоки. По крайней мере, мне очевидно: даритель — отец-Время. Или Гелиос — с одолжением отпрыскам колесницы.

О, конечно! Я остаюсь у руля. Здесь пир обойденных — перебирание ядов. Упустить — самое сокрушительное его вмешательство в мою жизнь? Как поминутно упускаю — всю, что ни минута — что-то стряслось и… не меньше землетрясения, премножество лиц облегчив — маской ночи, сровняв постройки их — с тьмой, сравнив дороги их — с решетом. Полустертая сейсмография: разбитое на минуты поле, криводушный каркас странствий, деталь зерна, фон — терновник, тракт, клюющие птицы… застрявший на весу вираж крыши, разлетевшиеся на буквы книги: превосходящие негласные. И скобянка просеянных сквозь редуты тварного светов. Но к чему груз — на побережье?

И очевидно: невидимый явился в праздник. Поскольку праздник был — всегда с ним. И поскольку праздники столь малоземельны — одно-другое утро и… не встать мерному поместью «Что Ни Утро» — никакого обихода, лишь разбросить службы комедии и перегрузить положения. Ибо, опережая меня, начерталось: каждому — свой город. Но — скощение срока: по разным краям одной ночи. Мы богаче праздника: он — иногда, а наш дом — никогда. Пара стены и дверь Возрождения в аппликациях и вьюнах — здесь, а достройки и чудеса… Целое разложено — на тысячу прихотей: переулок, козыряющий то ли пиками отрад, то ли — обелисками последних лучей, темные музыки и пенье с крыш, шепелявость хормейстера… Ветер на эстакаде и мечущийся по склону запах примул, внезапный, все снимающий поворот. И к рассвету — перехватывающая горло медная проволока горизонта.

Недоставшая часть дома — четвертая стена на театре, куда внесли свои пантомимы все мои близкие.

С наследной же щедростью — умолчу, что всеобъемлющий мелодический эпизод, как и перекрестные рифмы — воздухи, просиявшие нержавеющий купол — на дне ложки. Бегство стрел на прокативших меня циферблатах. Что моя праздная захваченность Невидимым — его способность совратиться фигурой самораспада. Растворения — во всем. Магия великолепного сквозняка: если исчезновение неосязаемо — никто и не исчезал? Возможно, меня спасало до сей поры — что мне не открылось место исчезновения. В отличие от Вздернутого на петли Возрождения. Или — до встречи с доброй рачительницей, несущей последнее знание.

Частный случай растворения: на бумаге, растворенной в пробелах форм, забытых на том краю ночи и найденных — на другом. Послания, непрозрачные мне — ранним временным отчуждением букв и дальнейшим особенным обхождением: мимо меня, но — к возлюбленному наставнику в искусствах химии: свойства, расщепления, предсказание реакций, превращения и подмены… к прекрасной ликом горбоносой иудеянке, за которую служил по чужим городам — семь лет, и еще семь — по недородам дорог, и не дослужил… спросив за службу — молодильные яблоки воспоминаний, они же — камни вдоль чернотропа. Или упущены мной — в общих воззваниях, знаках и приветах от явленного. И подарены мне адресатом — пред новой чредой исчезновений, а может, взяты мной в дар — после. На новом солнце, где чернила разводящей