Апрель - Иван Шутов

Покурив, они снова принялись за работу. Светлые, витые стружки падали к ногам. Золотые опилки сыпались из-под пилы. Уголок двора с древним ящиком казался Бабкину уютным, как мастерская. Хорошо пахло сосновой смолой и еще чем-то неуловимо весенним.

Из литейной выглянул Малер. Посмотрев на увлеченных работой Бабкина и Фогельзанда, одобрительно покачал головой, усмехнулся.

Над двором стали кружиться голуби. Появился вихрастый малыш в потрепанной курточке. Он выгреб из кармана горсть хлебных крошек, начал зазывать голубей. Одна за другой птицы опускались во двор.

Бабкин глянул на мальчика, отложил рубанок. Ему вспомнились сыновья: Илюша и Саша, тоже любители голубей.

— Где у тебя голуби живут, малыш? — спросил Бабкин.

Фогельзанд перевел вопрос.

— На чердаке, — ответил мальчик. — Им там хорошо.

— Не совсем, должно быть. Хорошо, брат, когда и у голубей дом есть, — задумчиво сказал Бабкин. — На чердак кошка может забраться. Неуютно голубям на чердаке. Что за мальчик? — спросил он Фогельзанда.

— Людвиг, сирота. Живет у дядюшки Вилли. У старика своих детей нет, вот он и приютил двух сирот.

Бабкин долго молчал.

— А что, если мы Людвигу после работы голубятню построим? — обратился он к Фогельзанду.

Тот засмеялся.

— Вот этого, коллега Афанасий, мне еще никогда не приходилось делать.

— Я тебе объясню. Настоящему столяру покажи, а он сделает. Только хорошо надо сработать. У вас тут, вижу, голуби есть, а голубятни ни одной. Наша первая будет. Может, с нее, как с образца, и другие построят. Постараемся?

— Хорошо, — согласился Фогельзанд. — Только ты мне схему нарисуй.

— Это я в минуту изображу, — ответил Бабкин так убежденно, словно всю жизнь только тем и занимался, что строил голубятни. — Главное — мальчишке радость. Илюшку моего здорово он мне напомнил. И вихор такой же…

Мягкая, добрая улыбка осветила лицо плотника.

К обеду они сделали двенадцать опок. Пришел Малер, посмотрел и сказал, что опок вполне достаточно для формовочных работ. Вид у старика был довольный.

— Сделали хорошо, управились скоро.

— По-стахановски, — улыбнулся Фогельзанд.

— Да, Раймунд! — спохватился Малер. — Ты обещал объяснить нам, в чем заключается суть стахановской работы.

— Это ты видишь, Пауль? — Фогельзанд указал на опоки. — Сделали, по твоим словам, хорошо, управились скоро. Вот и объяснение.

— Но как вы это сделали?

— У меня был хороший товарищ. А у нас обоих — хорошая цель. Вот в этом и вся суть. Верно, Афанасий?

— Верно, — подтвердил Бабкин. — В основном верно. В цели-то и вся суть.

— Какая же цель может быть прекраснее нашей? — тихо проговорил Малер. — Спасибо, Раймунд, за объяснение.

— Это ты должен сказать товарищу Афанасию.

— Спасибо и тебе! — Бабкин с чувством пожал руку Фогельзанда. — Крепко мы поработали. Недаром с утра примета была хорошая.

Обедал Бабкин в «Веселом уголке». Когда со стола убрали посуду, он вынул из кармана изрядно потрепанную записную книжку, полистал ее до чистой страницы и, взяв карандаш, стал чертить, поясняя свой рисунок Фогельзанду:

— Обыкновенный ящик, немного в высоту продолговатый. Одно отверстие для входа с таким расчетом: голубь — входи свободно, а кошке ходу нет. По два боковых окошечка — голубь свет любит, он птица солнечная. У входа — дощечка, зерно на нее сыпать либо крошки, да и голубю постоять перед своим домом захочется. Все это дощатой крышей покрывается и красится: крыша, скажем, зеленой краской, стенки — светло-голубой. Вот тебе и голубятня! Кроме пилы, рубанка, долота и молотка, другого инструмента не потребуется…

Лукаво прищурив глаза, Бабкин глянул на Фогельзанда и вырвал из книжки листок.

— Получай чертеж!

— Все понял, Афанасий, обойдусь и без него.

В своей «мастерской» они распилили большую доску на маленькие дощечки, чисто выстрогали их, сбили аккуратный ящичек с крохотными окошечками у входа. Выражение тихой радости не сходило с лица Бабкина.

— У нас их, — говорил он, — на окраине много. — Мастер мой, у которого я учился, до шестого десятка интереса к голубям не потерял. И менками с мальчишками занимался и на птичий рынок каждый выходной бегал. Придет бывало ко мне в гости, первым делом с Илюшкой о голубях речь заведет. Вот уж он голубятню себе построил! Терем в два этажа, над крыльцом резная жар-птица… А у мальчишек, его друзей голубиных, новое увлечение появилось. Поставили в нашем парке культуры парашютную вышку. Стали они с вышки прыгать. А Алексей Ильич — мастера нашего так зовут — за ними. Инструктор на вышке говорит ему: «Не вредно ли вам, дедушка, прыгать?» — «Ничего, — отвечает Алексей Ильич, — я к воздуху привычный, раза три по голубиному делу с крыши падал…» Такие друзья мой Илюшка и Алексей Ильич… Жена писала, в ремесленном училище он теперь своих голубятников мастерству обучает. И мой Илюшка у него. Столяром будет…

Закончить подарок Людвигу Бабкин не успел. Василий привез три модели панелей перил. Вместе с ним собрался уезжать и Бабкин.

— Кончай уж один, — сказал плотник Фогельзанду. — Работы немного — крыша и покраска. А покрась, товарищ Раймунд, обязательно в зеленый и голубой. Птица, она тоже веселый цвет любит. А главное — мальчишке радость.

«Большое сердце у тебя, товарищ Афанасий, — думал Фогельзанд, глядя в глаза Бабкину. — И для сироты Людвига нашелся в нем уголок…»

— А пока будь здоров, — продолжал Бабкин. — Приходи на стройку. Не стесняйся. Ты ведь не иностранный турист-любопытник, а свой брат.

Глава девятая

Окна во двор были открыты. Лида играла.

Сидя за столом, Лаубе думал, не пора ли серьезно поговорить с Катчинским о деньгах, лежащих в страховом обществе «Колумбия», на которые они оба имеют право. Причитающиеся Лаубе сто тысяч долларов — богатство. С ними можно сделать первый шаг к восстановлению былой своей мощи. Следовало бы купить дом на Грабене. Дом — это устойчивее, чем валюта. Тот самый дом, о котором вчера подслеповатый Гайнц, старый ростовщик, ехидно напомнил. «Представляется возможность купить дом на Грабене, Лаубе, — пропищал Гайнц. — Всего сто тысяч. Сто тысяч долларов за такой чудесный дом! Хе-хе-хе!.. Разве это для вас что-нибудь значит?»

Но Катчинский занял странную позицию. Несмотря на явную нужду, он вовсе не интересуется деньгами, которые мог бы получить, и отказывается от помощи Лаубе. Может, пианист надеется на выздоровление? Но ведь врач, только вчера осматривавший Катчинского, сказал, что надежды на это нет. Катчинскому суждено дожить век в коляске. Как непрактичны все эти художники и музыканты! Вот и сейчас: сидит у окна и слушает игру этой смазливой русской девчонки! А следовало бы трезво оценить свое положение, поставить крест на музыке и пожить до конца своих дней безбедно.

Он мог бы иметь ренту с капитала. Для этого ему следует довериться своему старому покровителю, который вложит деньги в хорошее дело. Теперь большую выгоду могут принести валютные операции, предпринятые в крупном масштабе. Гайнц неплохо делает на этом дела. Уж он-то, наверно, не задумается выложить сто тысяч. Нужны деньги! А тот, у кого они будут, в подходящий момент здорово их приумножит! Настанет время, когда в воздухе запахнет порохом и миллионами. Готовиться к этому нужно теперь же, не теряя ни минуты. Винные дела ненадолго. Еще месяц, два — и с началом свободного движения на дорогах они прекратятся. Хоуелл не крупный зверь, он только шакал, с которым Лаубе скоро будет не по пути. А сейчас неплохо было бы купить дом на Грабене, отремонтировать, пустить в эксплуатацию, а затем, когда валюта упрочится, продать. Позднее за такие деньги большого дома не купишь. Хозяин его хочет получить долларами. Он уезжает в Америку.

Да, Лаубе купит дом, купит и заткнет этим пискливую глотку Гайнца, доказав ему, что страсть к приобретению еще не угасла в Лаубе, что стремление стать королем Вены все еще живо в нем. Всем заткнет он глотки этой покупкой! И наглецу трубочисту Гельму, который вылез из своего логова под руку с этой потаскушкой Рози. Ведь нет сомнения, что она была любовницей Райтера, этого распутного, как павиан, доктора, который за два года переменил добрый десяток хорошеньких горничных. Трубочист принарядился: чистый пиджак, светлая шляпа, белая крахмальная сорочка. И Рози в лучшем своем платье. Разве сегодня праздник? Ах да, они идут в муниципалитет зарегистрировать свой брак. Что же, Лаубе их поздравит.

Он поднял стакан над головой.

— Гельм! Я хочу предложить вам вина. Выпейте! У вас сегодня торжественный день, и у меня тоже. Выпейте за мои дела. Я покупаю дом на Грабене. В нем два магазина, в которых пока только бегают крысы, и квартиры его еще пусты. Но я вдохну в этот дом жизнь. Я отремонтирую его, населю. И мне понадобится трубочист. А ваша подруга… Но, но, не смотрите на меня так зло! Я скоро стану королем Вены, а вы моим придворным трубочистом. Королевский трубочист! Неплохо звучит!