В поисках солнца (СИ) - Мария Дмитриевна Берестова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Райтэна не было ни одной идеи о том, как решить эту проблему — сама Олив обречённо утверждала, что тут только ждать, пока подрастёт, — и эта неспособность помочь глубоко ранила его.
Не в силах выносить этой беспомощности, он вскочил и попытался хоть что-то сделать прямо сейчас.
— Пойдём играть с Джеем? — предложил он сыну.
Тот сразу разулыбался. Джея он любил необыкновенно — возможно, потому что тот отдавался детским играм с самозабвением и азартом человека, чьё детство закончилось ещё менее десяти лет назад.
Сдав ребёнка с рук на руки, Райтэн вернулся к Олив.
Она так и осталась сидеть на полу, устало привалившись спиной к книжному шкафу и прикрыв глаза.
Райтэн молча устроился рядом, подсовывая руку ей за спину; она, завозившись, устроилась удобнее в его объятиях. Теперь ему удачно открылся ракурс на её расслабленное лицо, и он залюбовался ею.
Густые брови с чётким рисунком, тонкая линия носа, сжатые губы и мягкий подбородок — но особенно ему нравились скулы, с одной стороны испещрённые давно зажившими шрамами. Илмарт поэтично выразился о них, что они лишь подчёркивают трогательную уязвимость её женственности. Райтэн был далёк от столь возвышенных оборотов и попросту полагал, что шрамы эти лучше, чем что бы то ни было, подчёркивают боевой нрав Олив и отображают её решительный смелый характер.
Как это всегда с ним бывало, когда он начинал смотреть на неё, он не сумел устоять и не прикоснуться к ней.
Пальцы его нежно и осторожно прошлись по её щеке, той, что со шрамами; хотя глаза её были закрыты, она не вздрогнула от этого неожиданного прикосновения, как бывало с нею раньше, а томно вздохнула и потёрлась о его руку.
В его пальцах запуталось несколько её волосков, заставив его удивлённо сморгнуть: он не видел их, пока не почувствовал кожей, потому что они были совершенно седые.
С глубоким недоумением он отметил, поправляя эти волосы, что одна из передних прядей у неё почти сплошь седая — раньше он никогда в упор не замечал этого.
Олив была младше него всего на три года; теперь ей было тридцать семь, и годы — а заодно и роды — оставили заметный след на её внешности. Складка у губ, морщинки у глаз и на лбу, седина — не только в волосах, но, как Райтэн сейчас с изумлением осознал, и в ресницах.
До этого момента ему как-то и вообще не приходило в голову, что люди седеют и ресницами. Открытие этого его поразило; и ему подумалось, что они идут Олив просто необыкновенно.
Он наклонился и поцеловал её в эти ресницы.
— Эй! — шутливо толкнулась она. — Щекотно же!
Он рассмеялся и поцеловал её в нос.
— Тогнар! — возмутилась она, но в возмущении этом ощутимо дрожал смех.
— Люблю тебя, — вдруг серьёзно сказал Райтэн и сам замер, поскольку эти слова вырвались у него непроизвольно.
Ему почему-то всегда казалось немного стыдным говорить такие вещи прямо, и обычно он избегал конкретно этой фразы — возможно, к тому же, полагая её слишком банальной и не вполне потому подходящей для выражения его безусловно уникальных и небанальных чувств.
Олив широко распахнула глаза; в них плескалось выражение такой беззащитной нежности, что Райтэн беспомощно повторил:
— Люблю! — и поцеловал её в губы.
Она ответила жарко и порывисто; потом отстранилась и тихо рассмеялась. И он по этому тихому счастливому смеху понял, что ей очень нравится слушать именно эти банальные и скучные слова — но она никогда ему об этом не говорила, потому что…
Сердце у него мучительно ёкнуло.
Потому что, видимо, не считала, что её чувства стоят того, чтобы он что-то изменил в своём поведении — а он, и впрямь, не любил всю эту сентиментальщину и полагал, что поступки говорят лучше любых слов, поэтому нечего говорить впустую там, где за тебя должны говорить твои дела.
— Мне следует чаще говорить, что я люблю тебя, да? — спокойно и даже несколько отстранёно проговорил он свой вывод.
Она посмотрела на него удивлённо; потом неловко повела плечом, улыбаясь скорее стеснительно, и, хотя она так ничего и не сказала, он убедился в верности этого вывода.
Он остро, мучительно осознал, что она не сказала бы об этой своей потребности сама — не желая стеснить его. И он мог бы так и не догадаться — потому что он не умел догадываться о таких вещах.
Резко его накрыло осознание схожести и внутреннего родства с собственным отцом. Он был совершенно деморализован пониманием, что уже повторяет его ошибки, и что его самые близкие люди — его родная, обожаемая Олив! — точно так же не решаются поговорить с ним о своих чувствах, как он всю жизнь не решался поговорить о своих с отцом.
Эмоции его вполне отражались на его лице. Олив увидела, что он шокирован пониманием чего-то, совершенно пока непонятного ей; учитывая контекст их разговора, она сделала выводы, весьма близкие к реальности, и постаралась его успокоить.
— Тэн, — она нежно провела пальцами по его лицу, — конечно же, я знаю, что ты любишь меня. Даже если ты этого не говоришь, — уверенно добавила она.
— Но тебе хотелось бы это слышать, — упрямо повторил он; лицо его приобрело решительное выражение, которое было явным предвестником того, что теперь он с присущим ему пылом будет говорить это даже слишком часто.
Олив рассмеялась и не стала отпираться:
— Хотелось бы, — согласилась она, мягко наклоняя голову набок с разглядывая его с нежностью, — очень.
Он в ответ долго смотрел на неё серьёзно и даже чуточку агрессивно, затем предложил:
— Давай ты мне всегда будешь говорить, чего тебе хочется?
Растерянность Олив заметно отразилась на её лице. Она совсем не понимала, почему его так взволновал этот вопрос.
— Я постараюсь, — тем не менее, пообещала она.
Он осторожно взял её руку, поднёс к своим губам и поцеловал.
— Тэн. — Голос её посерьёзнел. — Что-то случилось? — с лёгкой тревогой уточнила она.
Ей было очевидно, что какая-то тяжёлая эмоциональная мысль гнетёт его изнутри; она думала сперва, что он, как и все они, переживает за Дерека, но теперь заподозрила, что дело в
