Девочка и пёс - Донтфа Евгений Викторович

Цыс еще несколько часов продолжал свои наблюдения, кружа по окрестностям и приближаясь к дому то с одной стороны, то с другой. В конце концов он решил что узнал достаточно. За домом находился каменный основательный колодец с поворотным подъемником и большой огород, доходящий почти до скалы. Из обитателей, кроме женщины в синем, несколько раз появлялась еще стройная бойкая девушка лет 15-16. Цыс также предположил наличие маленьких детей или возможно младенцев, ему почему-то казалось что в таком замечательном месте должна жить многодетная семья. О том что их всех придется убить он пока старался не думать. Но в тоже время он твердо решил заполучить этот дом и не отступать от этого, даже если домочадцев окажется больше пяти. Никаких признаков малых детей после многочасовой слежки он так и не обнаружил. Зато во дворе действительно имелся здоровенный, лохматый, пепельного цвета толстый пес с висячими ушами. Пес мало двигался и вообще производил впечатление довольного ленивого существа. Он явно пару раз то ли услышал как Цыс ходит по лесу, то ли учуял его, но лаять не стал, а лишь глухо заворчал, глядя в сторону незнакомца. Никого из хозяек пса поблизости не было и это ворчание прошло незамеченным. На фронтоне дома над дверью Цыс углядел лежащую на боку синюю восьмерку – знак бесконечности, один из главных символом гипарийцев

Цыс уехал в город. По дороге он размышлял кем же ему представиться по прибытии в дом. Подумав и так и эдак, он решил что вполне может выдать себя за странствующего проповедника великой богини Гипа. Это казалось ему весьма умным ходом. Гипарийцы всегда с большим радушием и теплотой относились к своим собратьям по вере. И весьма сдержанно к представителям всех других религий, ибо были глубоко убеждены что те живут во лжи, иллюзиях, ханжестве и лицемерии. Гипа, не обещавшая никому на свете никаких благ, вознаграждений и бенефиций за какую угодно праведную жизнь и сколь угодно ревностное служение лично ей, была, по мнению гипарийцев, единственной кто относился к людям честно и прямодушно, благородно и искренне. Своих последователей она учила тому, что у них за левым плечом стоит смерть и всем правит случай. Нет никакого рая и ада, нет правильной и неправильной жизни, все ритуалы, обряды, таинства, священнодействия бесполезны и служат лишь помрачнению ума, есть только дорога к недостижимому горизонту, вечный путь нескончаемых изменений, есть только выбор и последствия, игра случая, уровни вероятностей и хаос взаимодействий. Естественно при таком подходе, служители других конфессий с редкостным для них единодушием объявляли учение гипарийцев чудовищной и опасной ересью, подталкивающей человека к вседозволенности, распущенности и безответственности. Ибо в отсутствии нравственных ориентиров, устойчивых идеалов поведения, непреложных законов воздаяния человек превращался, по их мнению, в хищное животное, управляемое лишь своими низменными и эгоистичными побуждениями. Некоторые из самых непримиримых противников гипаризма даже призывали к физическому искоренению и истреблению этой жуткой ереси. Но эти призывы по большой части уходили в некуда, ибо что в Агроне, что в Сайтоне, переживших тяжелейшую эпоху опустошительных кровавых религиозных войн, люди на всех уровнях социальной иерархии, от монарха до последнего нищего, казалось раз и навсегда обрели стойкое отвращение к любым формам религиозной нетерпимости. И хотя конечно местные конфликты и склоки на этой почве порой случались, в целом в обоих королевствах подавляющее большинство населения относилось очень спокойно к тому что кто-то рядом, может быть ближайшие соседи, верят в другого бога, исповедуют иные ценности и нормы поведения. Цыс относился ко всему этому еще более равнодушно. Себя он считал абсолютным безбожником и всегда посмеивался над всеми этими лживыми ханжами-священнослужителями и особенно над их бездумной раболепной паствой, не способной ни к какому критическому мышлению. Большинство религиозных постулатов практически любого учения, по его мнению, просто противоречили здравому смыслу. А особенно его забавлял факт того что на свете существует такое огромное количество разных богов, богинь, учений, религий, священных текстов и все они кем-то считаются истинными и единственно верными. По разумению Цыса одного этого факта было достаточно чтобы понять насколько всё это лживо, надуманно и нелепо. Но вот к гипаизму он относился с некоторой симпатией. Ему импонировала глубинная вера гипарийцев в то что миром управляет безжалостный и непредсказуемый хаос случайностей, которому наплевать вообще на всё. Также ему нравилась мысль что смерть каждого человека всю жизнь стоит у него за левым плечом и никто не знает когда она положит свою холодную ладонь ему на плечо и скажет что время истекло. А после смерти ничего нет, человек пропадает, его личность и память навсегда исчезают развеиваемые ледяными ветрами Вселенной, он обращается в облако звездной пыли, которое вплетается в легендарный громадный плащ-шлейф Гипы, из которого она творит новые миры и вообще всё что угодно.

Укрывшись в крохотной съемной комнатке на последнем этаже не слишком респектабельного доходного дома, Цыс принялся за собственное преображение в странствующего проповедника. У гипарийцев не было как таковых культовых сооружений, храмов или церквей, где могли бы обитать какие-нибудь монахи и проповедники. Все ордена этой религий были странствующими, ибо вечное странствие было квинтэссенцией гипаизма, сама их богиня, прекрасная беспощадная великая Гипа, была вечной неутомимой странницей, приводящей своим нескончаемым путешествием в движение всю Вселенную. Но вместо храмов у них были так называемые Звездные дома, где проживало какое-то строго определенное количество общинников. В этих домах всегда давали приют и пищу любому страннику-гипарийцу. Он мог там жить какое-то время, а если он хотел остаться, то община кидала жребий кому из них уходить. Избранный случаем общинник навсегда покидал Звездный дом, пришедший же оставался, заняв его место. Вообще гипарийцы очень многие вещи решали жребием, веря что тем самым они приучают себя к тому что в мире нет ничего постоянного и надежного.

Первым делом Цыс нацепил пышный парик из русых волос, так как в гипаизме не слишком-то поощрялась бритость или лысина, и такую же внушительную бороду. Длинные спутанные волосы, как некоторый символ хаоса, считались весьма привлекательными. Всем этим конечно можно было пренебречь, поскольку во всём учении гипарийцев не было почти ничего обязательного к исполнению, но всё же Цыс решил, что ему, как будущему проповеднику, следует соблюсти все приличествующие каноны. Как и полагается он выкрасил один локон парика красным цветом, другой синим – символы горизонта и неба. Попросил знакомого мастера сделать себе временную татуировку знака бесконечности на задней стороне шеи. Конечно её не было видно под русой шевелюрой, но она была абсолютно обязательна для любого кто принял Гипу как свою богиню, и Цыс решил не рисковать. Повесил на грудь веревочку с разукрашенной круглой деревяшкой – символ колеса. Облачился в толстый широкий шерстяной халат-балахон, запахнулся, подвязался красно-синим кушаком. Натянул черные перчатки без пальцев, гипарийцы свято верили что точно такие же есть на руках богини, они скрывают волшебные линии судьбы на её ладонях. В них написаны ответы на все вопросы и прикосновением голой ладони богиня может вывести любого человека или вещь из под власти всемогущего случая и даровать любую какую ей угодно судьбу.

Цыс всегда таскал за собой по квартирам зеркало где-то метр на полметра. Такой ценной вещи могло не оказаться на новом месте, а зеркало ему было жизненно необходимо, поскольку он не редко занимался перевоплощениями и придирчиво оглядывал насколько хороша маскировка. И то что он увидел сейчас, неожиданно очень понравилось ему. Он был внушителен и импозантен, прямо-таки суровый решительный пророк, неистовый и прямодушный служитель великой богини, неутомимый странник, неустрашимый скиталец. "Может всё бросить и правда отправится в нескончаемое странствование, проповедуя людям, скрываемую от них истину", с усмешкой подумал он. Буду входить во дворы и кричать страшным голосом: "Одумайтесь, неразумные! Бросайте всё и в дорогу. Тысячеглазя Гипа поведет вас!" Затем спросил себя не стоит ли ещё и меч нацепить. В гипаизме очень уважали длинные прямые клинки, считая их символами устремленности, решимости и пути. Но не стал. Он не любил мечи и не умел ими пользоваться, они казались ему громоздкими и неудобными. Он предпочитал яд. Ну или в крайнем случае нож. Еще ему пришлось раздобыть сучковатый посох, очередной не обязательный, но всенеприменнейший атрибут бродячего проповедника Гипы.