Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Филип Дик

Он пожал плечами.

— Вообще–то может быть и другая причина, по какой их продали так дешево. Не та, которую мы обнаружили. Но мы, наверное, сможем кое–что сделать. Не надо… — Он оборвал фразу. — Мы все уладим, — сказал он.

— С помощью других сделок? — спросила она.

— Чего–то в этом роде, — пробормотал он.

— У меня такое странное чувство, — сказала она тонким, пронзительным голосом, который еще и подрагивал. — Я сама допустила оплошность, решив вести дела таким образом. Тебя я не виню.

— О вине и речи нет, — сказал он.

— Верно, — сказала она, стискивая руки. — Я хочу только сказать, что сама допустила промах. Хотела найти кого–нибудь, кто бы мог говорить на этом языке. И получила то, чего хотела, так что и смысла нет на этом задерживаться. — Она стала бродить по гостиной, выравнивая безделушки на каминной полке и перекладывая журналы на кофейном столике. — Это мне в наказание. Мне надо было просто полностью с этим порвать. Продать свою долю Зое.

Он ничего не сказал.

— В конце концов, — сказала она, — мне следовало знать, как именно работают дисконтные дома.

— Мы можем от них избавиться, — сказал он.

— Каким образом?

— Всей партией, — сказал он. — По той цене, что сами уплатили. Кому–нибудь, кто может себе позволить переделать их. Будь у нас капитал, мы, Наверное, сами бы на это пошли.

— Разумеется, — сказала Сьюзан, — ты можешь попробовать поступить так же, как этот тип поступил с нами. Посмотреть, не найдется ли кто–нибудь, кто ничего не заметит. Если ты ничего не заметил, то, может, и кто–то еще не обратит внимания на клавиатуру.

— Точно, — сказал он. Эта мысль начала завладевать его сознанием. — Я мог бы поехать в Рино. Только что пришло в голову. Поговорю со своим бывшим боссом. Вполне возможно, что мне удастся заинтересовать его ими. Для них это будет хорошей сделкой.

— Ты ему расскажешь? — спросила она. — О клавиатуре?

— Как говорится, «покупатель, будь бдителен», — сказал он.

— Если ты так поступишь, — сказала она, — то сюда можешь не возвращаться.

— Что? — не понял он.

Сьюзан заявила:

— Если ты туда поедешь, то я ему позвоню, я знаю, как его зовут. И расскажу ему о клавиатуре.

— Зачем? — спросил он.

— Я не хочу, чтобы машинки переходили к кому–то еще. Я никогда не проворачивала бизнес вот таким образом. Уж лучше понести убыток.

— Мы не можем понести этот убыток, — сказал он.

— Ты хочешь сказать, что я не могу понести убыток. Это мое заведение, а не твое. Я могу принять этот убыток. Я выйду из дела, прежде чем кто–то еще погорит на этих машинках. Если кто–то захочет их взять, зная, что с ними проблемы, тогда прекрасно. Ты что, этого не понимаешь?

— Я понимаю, что ты сердишься и что нам обоим надо поспать, — сказал он. — Ради бога, пойдем в постель! Я целую неделю был в пути.

Повернувшись, он прошел по коридору в спальню. Присев на кровать, расстегнул брюки, поднялся, переступил через них и залез в постель.

В дверях появилась Сьюзан.

— Слушай, — сказала она. — С меня довольно. Я больше не выдержу.

Встав с кровати, он снова оделся, на этот раз полностью. Надел рубашку, галстук, носки и туфли, а затем пиджак.

— До свидания, — сказал он.

— Куда ты собрался? — спросила она, следуя за ним по коридору в гостиную.

— Кому какое дело? — сказал он, открывая входную дверь. — Увидимся.

Он спустился по ступенькам и направился к машине.

Она захлопнула за ним дверь с такой силой, что звук раскатился на целые мили по обе стороны темной безлюдной улицы. Где–то вдалеке залаяли собаки.

Он уселся в машину и завел ее. Мгновением позже отвалил от обочины и поехал прочь.

Около часа он бесцельно разъезжал по городу, а потом заметил, что находится на федеральном шоссе 95. Вскоре он свернул в сторону Монтарио. А почему бы и нет, подумал он.

Приехав в Монтарио, он по знакомому маршруту направился к дому Пег Гугер. Припарковавшись, не заметил никаких признаков огней в окнах. Естественно, сказал он себе. Было три часа ночи. Выбравшись из машины, он прошел по дорожке к крыльцу. Какое–то время стучал в дверь. Никто не отозвался. Тогда он обошел дом и постучал в окно, выходившее, как он знал по опыту, из ее спальни.

Открылась задняя дверь. Пег, кутаясь в белый халат, прошептала:

— Господи, это Брюс Стивенс. — Она встревоженно засуетилась. — В чем дело? Опять забыл пиджак?

— Позволишь мне остаться у тебя до утра? — спросил он. — Я только что из Сиэтла.

— Ну уж нет, — сказала она, заслоняя дверной проем. — Теперь ты женат. Или это выскользнуло у тебя из памяти?

— Я слишком устал, чтобы ехать в Бойсе, — сказал он, протискиваясь мимо нее в дом. Когда ей удалось запереть дверь и последовать за ним, он уже начал вешать свой пиджак в шкаф спальни. Ему ничего не хотелось, кроме как поспать. Она стояла над ним и кричала, но он не обращал на нее никакого внимания. Едва раздевшись, он бросился на кровать и натянул на себя одеяло.

— А мне куда прикажешь деваться? — спросила Пег слегка истеричным тоном.

Он закрыл глаза и ничего не говорил.

— Я буду спать в другой комнате, — сказала она, собрала свою одежду, бутылки с туалетного столика и вышла из спальни. Потом вернулась и спросила: — А чем это у тебя машина забита? Ты что, упаковал все свои вещи и съехал? Умираю от любопытства. — Она топталась у кровати, ожидая ответа. — Если собираешься здесь спать, то лучше скажи мне все как есть. По–моему, это противозаконно, разве нет? Ты же теперь женат. Сьюзан в поисках тебя сюда не заявится?

— Нет, — сказал он.

— Не засыпай, — весело прощебетала она. — Я хочу с тобой поговорить. — Она включила лампу у кровати. — Я тебя никогда таким не видела. Выглядишь так, словно месяц не брился. Ты что, был в запое?

Он ничего не ответил. В конце концов Пег выключила свет и вышла Из спальни.

— Спокойной ночи, — сказала она уже из коридора. — Завтра мне надо Рано вставать и ехать на работу, так что я, наверное, тебя не увижу. В холодильнике есть яйца и свиная колбаса. Запри дом, когда будешь уезжать. Ты ведь уедешь, правда? — Она снова над ним нависала.

— Да, — сказал он.

Она закрыла дверь, и он наконец смог уснуть.

Около полудня он вылез из постели, принял ванну, побрился, оделся, позавтракал на кухне Пег, а потом поехал обратно в Бойсе.

Сьюзан он застал в офисе «Копировальных услуг» — она сидела за одним из столов, положив перед собой огромную кипу бумаг. Увидев его, сразу же отложила сигарету и тихим голосом сказала:

— Привет.

— Привет, — отозвался он.

— Мне так жаль, что мы поссорились, — сказала Сьюзан. Она сидела, подпирая руками подбородок, потирая лоб и глядя вниз ничего не выражающими глазами. — Брюс, — сказала она, — этому заведению конец. Я лишь надеюсь, что это не конец для нас с тобой.

— Я тоже на это надеюсь, — сказал он, подходя и подтаскивая стул, чтобы сесть рядом. Он обнял ее и поцеловал; губы у нее оказались сухими и едва ему ответили.

Она сказала:

— Если ты хочешь одурачить кого–то еще, заставив его купить эти машинки… — Ее глаза наполнились слезами. — Это мой промах. Я несу за это ответственность.

— Почему? — спросил он.

Под глазами у нее набрякли темные мешки, а горло, заметил он, сморщилось от отчаяния.

— В конце концов, — сказала она неровным голосом, — я ведь была твоей учительницей. Помогала тебе формировать нравственный облик.

При этих словах он не смог сдержать улыбку.

— Это что, такое нравственное падение? — сказал он. — Что ты делаешь, когда кто–нибудь всучивает тебе фальшивую купюру? Разве ты не передаешь ее кому–то следующему?

— Нет, — сказала она.

— В самом деле? — Ему представилось, что она говорит так только для вида. — Все их передают дальше, — сказал он.

— Разве ты не понимаешь? — сказала она. — Вот в чем между нами разница. Ты думаешь, что я тебя разыгрываю.

— Я не думаю, что ты меня разыгрываешь, — сказал он. — Но я думаю, что на практике…

Он передумал продолжать.

— Теория — это одно, — сказал он. — Мы должны от них избавиться. Разве не так? Мы не можем покрыть убыток. В большом заведении, вроде БПЗ, могут не то что покрыть этот убыток, но даже его и не заметить. Они ежегодно несут определенный процент убытков: там заключают сомнительные сделки и предвидят это. Там заключают тысячи сделок в год, и, по закону распределения, некоторые из них просто не могут не пойти наперекосяк.

Она кивала, внимательно его слушая.

— Но с нами, — сказал он, — все совсем по–другому.

— В мире бизнеса все чувствуют так же, как ты, — сказала она. — Не так ли? Для меня, Брюс, это просто другой мир. Это не имеет никакого отношения к добру или злу; я просто знаю, что не могу сделать чего–то такое. То ли мы застрянем с этими машинками, то ли кто–то другой сможет с ними что–нибудь сделать, но тебе придется сказать им, что они получают. Я серьезно. Если ты поедешь в Рино, я позвоню ему; я помню, как его зовут. Эд фан Шарф или фон Шарф.