Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Много места в главе занимает вопрос о холокосте. Солонин полемизирует с теми, кто утверждает, что фашисты исстребляли евреев «наряду с другими народами», в первую очередь — русским народом; такие утверждения высказывают, по словам Солонина, не ученые, а невежды, самозванцы, лжецы; именно евреи были обречены на полное, поголовное исстребление, с немецкой организованностью и методичностью; при этом, когда в «очистке» принимали участие местные «активисты», о расстрелах можно было только мечтать (299). После войны, в ряде случаев, советские власти старались затушевать вопрос о холокосте. Как пример, в главе приводится заключение Чрезвычайной Государственной Комиссии (Шверника) о расстреле еврейского населения в Киеве, в Бабьем Яре. В нем было написано: «гитлеровские бандиты произвели массовое зверское исстребление еврейского населения»; в ЦК КПСС исправили: «тысячи мирных советских граждан» (300–301). Не вызывает сомнения и общий итог главы и книги в целом, как бы не отнестись к конкретным его цифрам: «Что же мы имеем в итоге обсуждения этой грустной темы? Трагедия, пережитая советским народом, ужасна и не имеет аналогов в истории цивилизованного мира. 11 миллионов погибших военнослужащих. 5–6 миллионов мирных жителей, убитых и замученных фашистскими оккупантами. Более одного миллиона мирных жителей, погибших в блокадном Ленинграде и разрушенном дотла Сталинграде. Неизвестное точно, но огромное (порядка 6–9 миллионов) число жертв сталинских репрессий. И безбрежное море лжи» (317). На этом бы и остановится Солонину, но он продолжает, сообщая, что 16 апреля 08 г. заместитель начальника Генштаба российской армии генерал:- полковник Скворцов призвал бороться с фальсификацией отечественной истории и одобрил инициативу МИД по создания рабочей группы при правительстве для борьбы с попытками «фальсификации истоии в ущерб интересам Роиссии» (317). Солонин считает такие призывы свидетельством нужности его собственной книги, стремлением властей призвать к борьбе с трудами, типа написанных академиком М. А. Гареевым и «питомцами его научной школы». Вспомнив правительственные установки последнего времени, высказывания Путина по этому вопросу, издание учебников по новейшей истории и т. п. (см. главу одиннадцатую, часть вторую и заключение к моей интернетной книге), понимаешь полную несостоятельность такого вывода, противоречащего содержанию всех книг Солонина о войне. Может быть, такое заключение должно играть роль цензурного прикрытия? Или оно имеет иронический смысл, столь глубоко запрятанный, что большинство читателей его не поймет? Как то не верится, что Солонин может быть настолько наивным. В заключение обзора книг о войне остановлюсь, нарушая хронологию, еще на одной из них, М. И. Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина или борьба за Европу 1939–1941 гг.». Книга очень высоко оценивается многими, в том числе интеллигентными, думающими читателями. Ее называют превосходной. И есть много оснований для такой оценки. Огромное количество материала, схемы, карты, таблицы, фотографии, приложения, ссылки на архивные документы, полемика с официальной советской концепцией, признание, что Советский Союз готовил войну с Германией, но та его просто опередила. А главное — подчеркивание автором своей объективности, нежелания стать на чью-либо сторону, стремления отказаться от партийного подхода, так всем надоевшего (речь идет не о советской партийности, а о партийности вообще, о снятии оценочных критериев, о принципиальном нежелании выражать сочувствия или осуждения). Это звучит уже в эпиграфе книги, несколько претенциозном: «Главный закон Истории — не сметь лгать, второй — не бояться сказать правду. Папа Лев ХШ». Подразумевается, что эпиграф выражает кредо самого Мельтюхова, его подход к изображению исторических событий. Думается, что это не совсем так (может быть, совсем не так).

Мельтюхов не разделяет официальной советской версии на начало войны. Он пишет, что идеологический контроль приводил к тому, что исследования «истории Великой Отечественной войны стали походить друг на друга как две капли воды»; это вызывало недовольство серьезных исследователей. Мельтюхов критикует историков, защитников традиционной советской версии, которые «не останавливаются перед прямой фальсификацией, лишь бы избежать обсуждения проблем 1941 г. на основе доступных ныне советских документов и новейшей отечественной историографии» (почему только советских? — ПР). В то же время автор отмечает, что позицию многих исследователей «в определенной степени объясняет тот бум исторических сенсаций, который захлестнул страну во второй половине 1980-х гг.». С начала 90-х гг. процесс переоценки истории СССР «зашел достаточно далеко»; тезис о «сталинских ошибках“ (кавычки текста — ПР), приведших к трагическому началу войны, “ стал общим местом в литературе» (7). Уже с первых страниц книги вырисовывается мысль, что-то и другое плохо. Но акцент делается в основном на показе несостоятельности бума, который появился при пересмотре официальных советских концепций. Ведь они устарели, не представляют ныне особой опасности. С такой позиции Мельтюхов критикует В. Суворова, хотя и признает его относительные заслуги: «Хотя эти работы написаны в жанре исторической публицистики и представляют из себя некий „слоенный пирог“, когда правда мешается с полуправдой и ложью, они довольно четко осветили круг наименее разработанных в историографии проблем».

Осуждаются и зарубежные исследователи, принявшие участие в дискуссии о начале войны: «Как ни странно, в ходе дискуссии проявилось стремление ряда зарубежных историков, довольно посредственно знакомых с обсуждаемой проблематикой и советскими архивными материалами, выступить в роли менторов российской исторической науки» (8). Можно подумать, что материалы о начале войны есть только в советских архивах (кстати Мельтюхов не говорит, каких конкретно ученых имеет он в виду — ПР).

Мельтюхов приветствует публикацию новых материалов. Но добавляет, что «к сожалению, далеко не всегда уделялось должное внимание обобщению этих материалов». Введение в научный оборот неизвестных ранее документов, по его словам, «необходимо дополнить их комплексным осмыслением», что требует «формулирования новых концепций участия Советского Союза в событиях 1939–1941 гг.» и дает возможность подвести некоторые итоги дискуссии, сделать еще один шаг в сторону более объективной картины: «Только подобное комплексное исследование позволит показать, насколько обоснован пересмотр традиционной версии», для чего «следует отказаться от двойного стандарта в оценках действий участников событий<…> который исходит из пропагандистских подходов, характерных для советской исторической литературы» (7,9,10).

Еще один существенный для Мельтюхова тезис: по его мнению, действительность опровергает постулат «о прямой взаимосвязи общественно-политического строя и внешней политики государств»; поэтому сам он стремился рассматривать советскую. политику «без каких-либо пропагандистских шор, а с точки зрения реальных интересов, целей и возможностей Советского Союза». Автор против оценочного подхода, оправдания или обвинения советского руководства, деления участников исторических событий на «хороших» и «плохих». По его мнению, в каждом событии есть две и более сторон, «каждая из которых стремится достичь своих целей, отстоять свои интересы» (10,11,13). Претензия на объективность и многосторонность, на первый взгляд вызывающая симпатию. Мы увидим далее, чем она обернется.

Пропуская изложение Мельтюховым ряда предвоенных событий, где уже проявляется определенный отбор, перейдем сразу к изображению им того, что происходило осенью 39 г., к нападению на Польшу, к пакту Молотова — Риббентропа, секретному приложению (дополнителъному протоколу) к нему. Приводится, как и в других случаях, огромное количество материала. Сообщается о действиях правительства Польши, о переговорах советских руководителей с англо-французской делегацией, цитируется довольно подробно речь Сталина на Политбюро (хотя о самом заседании Политбюро речь не идет; просто: «Сталин заявил»). А вот о забавных эпизодах Мельтюхов рассказывает: в ответ на гитлеровское приветствие Риббентропа Сталин сделал книксен. Не сообщается про заявление французского агентства «Гавас» о заседании политбюро и выступлении Сталина, от которого тот отрекся, обвинив агентство в фальсификации. Никак не оценивается позиция историков. Просто указано: одни осуждают пакт, другие оправдывают его, третье считают, что пакт в интересах и Германии, и СССР. Сам же автор своей позиции не проясняет. Но это ведь его принцип: не давать оценок. Пускай читатель сам делает выводы.