За Веру, Царя и Отечество - Валерий Шамбаров

Но румыны своих войск, чтобы поддержать Зайончковского, так и не выделили. Даже по "оптимистичным" оценкам французского Генштаба, у них по всему южному рубежу находилось неопределенное количество в "1-3 дивизии". И Макензен использовал свое двукратное превосходство, перегруппировавшись и начав 16.10 новое наступление на группу Зайончковского, вынужденную прикрывать промежуток в 100 км между Дунаем и морем. И опять наступление было четко согласовано с диверсиями в тылах. Прогремел взрыв в Архангельске на пароходе, стоявшем возле склада взрывчатых веществ - к счастью, более крупной катастрофы здесь удалось избежать. А в Севастополе при загадочных обстоятельствах погиб флагман Черноморского флота линкор "Императрица Мария". Накануне на нем шла погрузка угля, мелкий ремонт, корабль посещали рабочие. А рано утром начался пожар под носовой башней, стал рваться боезапас, столб пламени достигал 300 м. Колчак лично руководил аварийными работами на борту линкора, удалось затопить погреба других башен и локализовать пожар, этим были спасены другие корабли на рейде и город. Но внутри дредноута последовал новый взрыв, он лег на бок и затонул. Погибло и умерло от травм и ожогов около 300 чел. Как уже позже, в 1932 г. выяснило ОГПУ, это была диверсия, осуществленная под руководством немецкого шпиона В.Вермана. Но ведь непосредственными исполнителями и убийцами своих соотечественников уже стал кто-то из своих, российских рабочих...

Таким образом, в критический момент Черноморский флот оказался парализован. А Макензен в трехдневных боях проломил оборону на древних валах и вынудил части Зайончковского отступать. 22.10 немцы взяли Констанцу. Русская группировка лишилась единственной тыловой базы - других портов в Румынии не было. И зацепиться в ровной, как стол, Добрудже, тоже было не за что. Войска отбивались арьергардными боями - например, отличился самоотверженной атакой Смоленский уланский полк. Но под угрозой обходов, теснимые превосходящими силами, откатывались на север, к устью Дуная. Правда, тут наконец-то смогли получить снабжение и встретились с пополнениями, идущими из Одесского округа - к концу октября в Добрудже было уже 8 дивизий (и 9 в Северной Румынии). Зайончковского сместили на должность, более соответствующую его уровню, командовать обычным (18-м) корпусом. А командующим группировкой в Добрудже стал ген. Сахаров. Более опытный, и кроме того, сочли, что во взаимоотношениях с румынами он сможет быть хорошим дипломатом, ведь Сахаров слыл одним из самых вежливых военачальников (например, в одном из докладов он обращался к Брусилову: "Не признаете ли Вы, ваше высокопревосходительство, возможным приказать почтить меня уведомлением о решении вашем по вышеизложенному"). И Макензена сумели остановить у Браилы.

Теперь уже возникла реальная угроза вторжения противника в пределы России - в Молдавию и в направлении Одессы. Поэтому Ставке приходилось идти на риск и принимать более кардинальные меры. Группировка Сахарова преобразовывалась в 6-ю армию, сюда же перебрасывалось управление 4-й армии ген. Рагозы, направлялись дополнительные соединения с других участков и спешно формируемые в тылу. Наступление Юго-Западного фронта, давно уже прекратившееся фактически, 27.10 было прекращено официально. Его войска начали дальнейшую сдвижку на юг. Дело это было тоже не простое, приходилось осуществлять громоздкую "рокировку". 8-я армия выводилась из боевых порядков - на ее участок растягивали фланги 11-я (которую принял ген. Клембовский) и Особая. А 8-я, совершив марш "за спиной" 11-й и 7-й, вводилась там, откуда уходила еще южнее 9-я.

Другие союзники по Антанте тоже пытались помочь Румынии. Или воспользоваться тем, что Центральные Державы увлеклись Румынией. Италия в октябре предприняла восьмое наступление на Изонцо, а в начале ноября девятое. И то, и другое с незначительными продвижениями и значительными жертвами. Салоникский фронт наконец-то добился серьезного успеха - русская бригада Дитерихса и сербы нанесли болгарам крупное поражение и 19.11 взяли г. Монастир (Битола) в Македонии. Но дальнейшего развития эта победа не получила. Саррайль принялся укреплять новую линию позиционного фронта - от Эгейского моря вдоль р. Струмы до оз. Дойрен, через Монастир и Охрид до Адриатики севернее Влоры. На этом театре французы и англичане предпочли вплотную заняться Грецией, опасаясь, как бы она, глядя на положение Румынии, не метнулась на сторону немцев. Воспользовавшись волнениями в стране, предъявили правительству ультиматум о введении своих войск. Греция была вынуждена принять его, союзники высадились в Пирее и разоружили часть греческой армии и флота - вроде как для обеспечения тыла Салоникской армии. После чего, уже не опасаясь противодействия, начали подготовку революции, которая привела бы к власти проантантовские силы.

Во Франции использовать выгодную ситуацию с уходом в Румынию значительных вражеских сил союзное командование не сумело. Французы не придумали ничего лучше, чем вернуть те 10 км, которые немцы отвоевали под Верденом, и в октябре начали здесь собственное наступление. А немцы, опираясь на захваченные укрепления и развалины, били их так же, как прежде доставалось им самим. Два очага бойни снова действовали параллельно. 13-14.11 в последней попытке переломить ситуацию на Сомме, под Анкром союзники применили танки, но без особого успеха. А дальше залили осенние дожди, и равнины на Сомме, перерытые миллионами воронок и траншей, превратились в непроходимое болото. 18.11 наступление здесь все-таки было прекращено. За 4,5 месяца боев англичане и французы сумели продвинуться тут всего на 10 км. Но упрямое перемалывание войск под Верденом продолжалось. Полностью вернуть утраченные клочки территории французам не удалось. Смогли углубиться лишь до прежней третьей линии своих укреплений, отбить останки фортов Во и Дуомон. Но поскольку это уже можно было назвать победой, то 18.12 Верденское побоище тоже сочли возможным прекратить, а ген. Нивеля , вернувшего руины, пресса провозгласила национальным героем. Всего же с февраля под Верденом немцы потеряли около 600 тыс. чел., французы - 380 тыс. На Сомме потери составили у немцев - около 500 тыс., у союзников - 800 тыс. (600 тыс. англичан и 200 тыс. французов), было захвачено 300 германских орудий, около тысячи пулеметов.

Но характерно, что с собственных сомнительных достижений союзники постарались переключить внимание общественности на Румынию и раздули такую пропагандистскую кампанию, которая коснулась даже русских солдат во Франции. Надо отметить, что в лагерях Майи и Мурмелон, куда периодически отводили на отдых этих солдат, они быстро и прочно сошлись с бельгийцами братались, становились искренними друзьями. А вот с хозяевами накапливались трения. Сперва по мелочам - например, в Майи солдаты пожаловались, что мало умывальников. Французский сержант возмутился - дескать, тут стояли наши войска, и им хватало, так чем же недовольны эти русские свиньи, что они, англичане, что ли? А между тем, многие русские свиньи за несколько месяцев на чужбине уже изучили язык и подобные высказывания понимали. Когда начались холода, французские интенданты попытались сэкономить уголь и не топить бараки - они были убеждены, что для русских, живущих среди вечных льдов, нулевая температура нипочем. А когда покатились бочки относительно Румынии, офицер Ю. Лисовский вспоминал: "Говорилось о том, что бесконечно жаль бедных и благородных румын, хороших и культурных румын, ставших жертвою такой ужасной измены, такого жестокого предательства... А предав Румынию, этот предатель, разумеется, предал и других союзников, вынужденных снова напрягать свои усилия и изнемогать в борьбе. И очень скоро удалось разобрать, что французы обвиняют в предательстве никого другого, как Россию и русских. Говорилось, правда, не о России, а о ее министрах, работающих в пользу Германии, в особенности о Штюрмере, будто бы "умышленно направившем целые транспорты французских снарядов, предназначенных румынам, куда-то в Сибирь". Но слухи об измене Штюрмера, гулявшие по Франции, сразу же заметно изменили отношение французов к России вообще и в особенности к тем ни в чем не повинным нижегородским и тульским мужикам, которые сидели в мокрых траншеях Шампани. Последние дни ноября 1916 г. были тем моментом, когда окончательно увяли последние цветы, преподнесенные им в Марселе..."