История рода Олексиных (сборник) - Васильев Борис Львович

— А может, и лучше, — не без самодовольства заметил генерал. — Ватаги бы водил, а войска более не поведу. Не хочу я, чтоб моим именем солдат на бессмысленную смерть обрекали, а посему кончим этот разговор. Хочешь со мною пить — милости просим, а нет, так ступай задницу Криденеру лизать.

— Или — или? Отчего же такие крайности?

— А оттого, что я — гордый внук славян, как назвал меня Александр Сергеевич. И каждый русский должен всегда помнить, что он — гордый внук славян, а не половецкий холоп и не ганзейский купчишка. И доколе мы будем помнить это, дотоле и останемся русскими. Особливым народом, которому во хмелю море по колено, а в трезвости — так и вовсе по щиколотку.

— Жаль, наши славянофилы не слышат этой патетической речи.

— Плевать я хотел на славянофилов. Я уважаю всех людей, особенно если они — мои враги. А глупое славянофильство не уважает никого, кроме самих себя. Нет уж, ты меня, Алеша, с этими господами не мешай, я Россию со всеми ее болячками люблю, без румян и помады.

— А что же на поле брани ее бросили? — Куропаткин подождал ответа, но Михаил Дмитриевич молчал. — Не логично.

— Боль не признает логики, — вздохнул Скобелев. — Потерял я право людьми командовать. Уверенность ту ослепительную, что непобедим ты, что каждое слово твое понимают, что с песней на смерть пойдут, коли прикажешь. С песней, — он еще раз тяжело вздохнул. — Вот ты сказал, что я — вождь, и тут же Стеньку Разина вспомнил. Правильно вспомнил, потому что никакой я не вождь, я — атаман. «Делай, как я», — вот и все, что я требую. А сейчас и этого требовать не могу, потому что не верю.

— В победу?

— В необходимость гибели солдат русских не верю! — яростно крикнул Скобелев. — Понасажали старичья в эполетах на нашу голову, а я не желаю кровью своих солдат их тупость оплачивать. Не желаю!

Он залпом выпил вино, расправил бакенбарды, пересел на диван, где до этого в томлении ждала вишневоглазая «причина», и взял гитару. Подстроив, негромко запел, но Куропаткин видел, что занят он не песней, а думами и что думы эти тяжелы и тревожны.

— А я-то, дурень, к вам стремился, — сказал он. — Мечтал, что пригожусь, что повоюем вместе, как в Туркестане воевали.

— За чем же дело стало? — спросил Скобелев. — Возьми газеты, читай вслух, где дерутся. И рванем мы с тобой, Алексей Николаевич, куда хошь — хошь в Африку, хошь в Америку. Наберем тысячу молодцов и покажем миру, что такое русская удаль.

Не распахнись дверь, может, и вправду уехал бы Михаил Дмитриевич Скобелев в чужие земли. Воевал бы за чью-то свободу или стал бы конкистадором, покорял бы народы государям и президентам или сложил бы где шальную голову свою. И не зубрили бы тогда гимназисты его биографию, не ставили бы ему болгары памятников, не называла бы Россия его именем свои улицы. Но дверь распахнулась, и вошел генерал-майор свиты его величества светлейший князь Имеретинский.

— Здравствуйте, господа. Не помешаю, Михаил Дмитриевич?

Из-за плеча Александра Константиновича выглядывала всегда неприветливая, хмуро озабоченная, но сегодня прямо-таки источавшая благостное удовлетворение скуластая физиономия капитана Млынова.

Федор существовал в полном соответствии с вращением Земли. Он ел, пил, спал, даже строил какие-то планы, но жить начал, точно очнувшись, точно вдруг шагнув из времени абсолютного во время относительное, где сутки наполнены не часами, а событиями, где минуты порою ощущаются как часы, а секунды отсчитываются биением собственного сердца.

— Я — за вами, Федор Иванович, — сказал Куропаткин, появившись через несколько дней. — Коли не раздумали, собирайтесь.

— Куда же? — ахнула Варя.

— Куда, Варвара Ивановна? — улыбнулся Алексей Николаевич. — А куда Скобелев пошлет, туда и пойдем.

Больше Алексей Николаевич ничего рассказывать не стал, а рассказывать было что. Князь Имеретинский, не обратив ни малейшего внимания, ни на бухарский халат, ни на бутылки, ни на гитару, коротко поведал, что образована Ловче-Плевненская группа и что в состав этой группы входит отряд генерала Скобелева.

— Мой отряд? — глухо спросил Михаил Дмитриевич, туго соображая от неожиданности. — Вы знаете его судьбу, ваша светлость. Остатки курского батальона да потрепанные сотни Тутолмина.

— Не совсем так, генерал. Ваш отряд — Шестьдесят четвертый пехотный Казанский полк, батальон Шуйского полка, взвод сапер и прошедшая полевой ремонт Кавказская бригада полковника Тутолмина, — уточнил Имеретинский.

Скобелев растерянно глянул на скромно стоявшего в стороне Куропаткина, на невозмутимо торжествующего адъютанта, медленно провел руками по лицу, окончательно растрепав бороду.

— Простите, ваша светлость, что принимаю вас в таком виде…

— Вы — в законном отпуске, — спокойно перебил Александр Константинович. — С семи утра считаю вас вступившим в должность командующего отрядом.

— Все же позвольте возразить, — мямлил Скобелев, никак не ожидавший такого оборота. — Я самовольно покинул войска, за что готов понести наказание. Я не нуждаюсь ни в чьей защите, даже в вашей. Я болен, в конце концов.

— Сулейман отбросил Гурко к перевалам, — невозмутимо выслушав Скобелева, сказал Имеретинский. — Что же будет, если турки прорвутся через Балканы? Что нам делать с армиями Османа и Сулеймана? Оставить Болгарию и отступить за Дунай?

— Ни в коем случае!

— Брать Ловчу, — негромко сказал Куропаткин. — Немедленно брать Ловчу, чтобы не дать соединиться этим двум пашам.

Имеретинский впервые посмотрел на незнакомого молодого офицера. Куропаткин, шагнув, коротко поклонился.

— Разрешите представиться, ваша светлость. Генеральского штаба штабс-капитан Куропаткин.

— Очень рад, капитан. Следовательно, у вас уже есть начальник штаба, Михаил Дмитриевич? В таком случае я беру Паренсова себе.

— Берите, берите, — Скобелев уже впился глазами в карту. — Алексей Николаевич прав, Ловча — основная задача.

— Вот и решайте ее, — улыбнулся Имеретинский.

— Воды! — вдруг крикнул Скобелев. — Что ухмыляешься, Млынов? Два кувшина со льдом, быстро!

Ничего этого Федор не знал и не узнал никогда, равным образом как и Скобелев никогда не узнал, чего стоило светлейшему князю Имеретинскому упросить императора закрыть глаза на очередную скобелевскую выходку. Даже знавший все и вся Паренсов отнесся к этому весьма неодобрительно.

— Вы взяли на себя тяжелый крест, ваша светлость. Скобелев обладает свойством доставлять массу хлопот своим непосредственным начальникам.

Федор ехал на позиции в компании неразговорчивого адъютанта. Лошади неспешно трусили по холмистой степи, капитан чаще ехал верхом, а Федор — в коляске с генеральскими вещами; беседа не вязалась, отношений никаких не возникало, и новоиспеченного ординарца это весьма тревожило. На второй день их практически безмолвного путешествия Олексин не выдержал.

— Простите, капитан, что нарушаю ваши думы, но хотел бы кое-что уяснить. Если соизволите, конечно.

— Что именно? — спросил адъютант, проигнорировав олексинскую шпильку.

— Я хотел бы представить круг своих обязанностей.

— Круг безграничен, а исполнять следует быстро, — Млынов с седла поглядел на Федора, усмехнулся. — Погодите обижаться, Олексин. Лошадей покормить остановимся — поговорим.

Напоминать Млынову о просьбе — чего так не хотелось Олексину! — не пришлось: вышколенный многолетней службой у стремительного Скобелева, адъютант ничего не забывал. На первой же стоянке, передав конвойным казакам лошадей, достал из коляски кое-какую снедь, жестом пригласил Федора закусить и сразу же начал разговор. Правда, не совсем обычно:

— Смерти боитесь?

— Боюсь, — не задумываясь, сказал Федор. — Один раз пробовал.

— Это хорошо, — одобрительно отметил Млынов. — Следовательно, рисковать будете осмысленно. Михаил Дмитриевич требует немедленного исполнения приказаний, а это значит — по кратчайшему пути. Но при этом он не любит бессмысленной бравады, что и прошу всегда учитывать. И еще одно: в бою Михаил Дмитриевич слов даром не тратит. Не торопитесь скакать сломя голову, пока не поймете, что именно он приказал. Лучше пять раз переспросить, чем один раз напутать. Переспросите — рассердится, но объяснит; напутаете — завтра же распрощается с вами. Он человек по натуре добрый, но в делах суров до жестокости.