Мир Реки: Темные замыслы - Филип Фармер

Его отрочество было пыткой. В седьмом классе, когда его вызывали и просили повторить задание, его лицо краснело, а пенис рвался наружу из гульфика, восстав по зову огромных буферов учительницы. Вроде бы этого никто не замечал, но каждый раз, когда он поднимался, он был уверен, что тут же опозорится. И когда он сопровождал своих родителей в кино, где героиня появлялась в декольте или демонстрировала кусочек подвязки, он прикрывал ладонью местечко на штанах, чтоб скрыть мерещившееся ему шевеление плоти.

Яркий мигающий свет экрана обнаруживал его грех. Если б его родители знали, какие чувства обуревают сына, они пришли бы в ужас. И он никогда бы не осмелился взглянуть им в лицо.

Дважды отец говорил с ним о сексе. Один раз, когда ему было двенадцать лет. Видимо, мать заметила кровь на банном полотенце и сказала об этом отцу. Джеймс Фрайгейт, сопровождая речь многочисленными «э-э…», «гм-гм…» и смущенной улыбкой, спросил сына, не мастурбирует ли он. Питер одновременно и испугался, и возмутился. Он отклонил обвинение, хотя его отец действовал так, будто он не очень-то поверил сыну.

Однако последующее расследование показало, что, принимая ванну, Питер просто не оттягивал крайнюю плоть, чтоб хорошенько промыть то, что находится под ней. Он не хотел дотрагиваться до пениса. В результате под кожей накапливалась смегма[149]. Каким образом это обстоятельство могло привести к кровотечениям, ни Питер, ни его отец не знали. Но Питеру посоветовали мыться более тщательно, когда он купается. Кроме того, ему сообщили, что от рукоблудия загнивает мозг, и в качестве примера привели местного деревенского дурачка — мальчика, который мастурбировал прилюдно. С серьезным лицом отец сказал Питеру, что всякий, кто грешит рукоблудием, обязательно превращается в слюнявого идиота. Возможно, отец искренне верил в это. Во всяком случае, многие люди его поколения верили. А может, он просто выдал эту леденящую дух басню, пережившую один бог знает сколько столетий или даже тысячелетий, чтоб хорошенько напугать сына.

Питер и сам мог бы выяснить, что все это не более чем предрассудок, что это рассуждение путает причину со следствием и вообще никуда не годится. Оно относилось к той же группе, что и уверенность, будто если вы будете есть сандвич с арахисовым маслом и желе в отхожем месте, то вас тут же заберет дьявол.

Питер не лгал. Он не впадал в грех Онана. Хотя почему этот грех именуется онанизмом, Питер не знал, поскольку Онан вовсе не занимался мастурбацией. Онан просто пользовался практикой, которую, как узнал, случайно подслушав, Питер, его отец называл «железнодорожным методом» — вынимать до наступления оргазма.

Кое-кто из приятелей Питера по младшим классам средней школы — «живчики», как их прозвали, бахвалились тем, что «дрочат». Один из них — дикий парнишка по имени Вернон (умер в 1942 году при падении самолета, на котором он тренировался, чтобы стать бомбардиром), мастурбировал даже на заднем сиденье трамвая по дороге домой с баскетбольного матча. Питер, который видел это, наблюдал за Верноном с отвращением и интересом одновременно; другие ребята хихикали.

Однажды Питер и его друг Боб Олвуд — такой же пуританин, как и Питер, — ехали на трамвае домой после позднего киносеанса. В вагоне никого не было, кроме весьма подержанной пергидрольной блондинки, сидевшей на первом сиденье. Когда трамвай пришел на конечную остановку на Элизабет-стрит, вожатый задернул занавес, отделив себя и блондинку от остальной части вагона, и погасил потолочные огни. Боб и Пит наблюдали за ними из дальнего конца вагона и увидели, как ноги женщины вдруг исчезли из виду. Только через несколько минут Питер понял, что там происходит. Женщине пришлось устроиться на каком-то узеньком карнизике перед вожатым, а может, даже и на самом моторе, лицом к вожатому, пока он трахал ее. Питер не сказал Бобу ни слова до тех пор, пока они не сошли с трамвая. Но Боб ему все равно не поверил.

Чему Питер поразился, так это собственной реакции. Ему было почему-то смешно. А может, он и завидовал… пожалуй, это вернее. «Правильная» реакция пришла позднее. Этот парень и его шлюха наверняка попадут в ад.

Глава 47

Все это было давно, очень давно. И вот пришло время, когда Питер трахался с женщиной прямо перед алтарем пустой церкви; правда, в эти минуты он был здорово пьян. Это был римско-католический собор в Сиракузах[150], а девушка — еврейка. Сама блестящая идея принадлежала ей. Она ненавидела эту религию потому, что крутые мальчишки-католики из средней школы в Бостоне, где училась и она, несколько раз беспощадно избивали ее из-за того, что она еврейка. Идея осквернить церковь показалась ему в тот вечер ужасно привлекательной, хотя на следующее утро он обливался холодным потом, думая о том, что могло бы случиться с ними, излови их полиция. Если б речь шла об осквернении протестантской церкви, это вряд ли произвело бы на него такое сильное впечатление. Протестантские церкви всегда казались Питеру какими-то пустыми и голыми. В них трудно было застать Бога, но зато он наверняка болтался поблизости от католических храмов. Питер всегда склонялся в сторону католицизма и один раз даже чуть не обратился в католичество. А богохульство, как известно, возможно лишь в присутствии Господа.

Странное соображение. Если ты не веришь в Бога вообще, то какой смысл в богохульстве?

И как будто происшествие в храме было недостаточно плохо само по себе, он и Сара потом заходили в несколько многоквартирных домов на улице, название которой давно забылось. Когда-то это был весьма фешенебельный район, где богатеи строили себе огромные, вычурные, украшенные куполами дома. Потом они отсюда повыехали, а дома были переделаны в многоквартирные. Жили в них преимущественно пожилые люди с достатком, вдовы, пожилые супружеские пары. Питер и Сара бродили по холлам трех таких домов, где все двери были наглухо заперты, так что из-за них не доносилось ничего, кроме приглушенных голосов включенных телевизоров. Они были уже на третьем этаже четвертого дома, и Сара уже встала перед Фрайгейтом на колени, когда дверь вдруг открылась. Какая-то старуха высунула голову в холл, завопила и со стуком захлопнула дверь. С громким смехом Фрайгейт и Сара выскочили на улицу и помчались к собственной квартире Сары.

Позднее Питер весь обливался потом, думая о том, что было бы с ними, задержи их полицейские. Тюрьма, публичный позор, потеря работы в «Дженерал электрик», стыд перед собственными детьми, праведный гнев жены. А вдруг старуху хватила кондрашка? Фрайгейт тщательно просмотрел колонку с некрологами и с облегчением узнал, что на той улице никто ночью не умер. Это была чистая случайность, так как Сара уверяла, что каждый раз, как она выглядывает из своего окна, то обязательно видит похоронную процессию, шествующую по этой улице.