Неистовая звезда - Мойра Янг

Вот и теперь Моисей глядит на нас недобро.

— Мрачный он какой-то, — замечает Крид. — Может, на нас сердится?

— Глупости, — говорю я. — Привет, Моисей.

Верблюд яростно ревет и бросается на нас.

— Еще как сердится! — визжит Эмми.

Мы разбегаемся кто куда. И тут с неба прямо нам на головы падает здоровенная птица. Нет, не птица, летучая машина. Но не самолет Разрушителей, а самодельный двухколесный самокат с железными крыльями и двумя вертушками — сверху и позади. Тощий летун в очках и шлеме дергает всякие рычаги.

— Берегись! — кричу я.

Моисей несется прочь, мы отскакиваем в стороны. Уф, вовремя успели. Крылатый самокат на полной скорости врезается в груду хлама и разваливается на части. Повсюду летят обломки. Грохот стоит такой, что его на Луне слышно. Когда все стихает, мы выбираемся из укрытий, отряхиваем мусор с одежды. Бин встревоженно мычит, Моисей ревет, Нерон каркает и кругами летает над головой.

— Добро пожаловать в Звездную дорожку, — бормочет Крид.

— Целы? — спрашиваю я.

Все кивают.

А летуну хоть бы что. Очки на носу, шлем съехал набок. Летун озабоченно бормочет себе под нос, осматривает обломки своего самоката. А чего там осматривать? Разбито вдребезги, на мелкие кусочки. И тут я замечаю, что вся груда сложена из остатков летающих машин — крылья, колеса и прочие приспособления. Наверное, они всегда сюда падают.

— А, так вот почему Пегполет… Пег Полет, — говорит Эш. — Теперь понятно.

— Эй, вы как там? — окликаю я летуна. — Мы приятели Слима.

Летун вытаскивает из кучи обломков вертушку, спускается с груды хлама, ворчит. Может, он меня не слышал? Уши заложило — от падения и от старости? Бегу за ним, виляю между мусорных куч. Следопыт, Нерон и Эмми пускаются за мной. Догоняем летуна, идем рядом.

— Простите, вы Пег Полет? Я…

— Слышу, слышу, ты Ангел Смерти, мне Слим про тебя рассказывал, — говорит она. — А теперь заткнись.

Божемой! Пег Полет — не он, а она. Тощая жилистая старуха с обвислой морщинистой кожей. Складки на длинной шее, как у стервятника, плечи узкие. Штаны разодраны в лохмотья, лоскуты трепещут, как перья.

— Ох, прошу прощения, что потревожили, — говорю я. — Слим скоро приедет. Он следом за нами собирался. Сказал, что вы нам разрешите…

Пег не отвечает, быстро карабкается по шаткой лесенке, бормочет себе под нос:

— Итак, начни все сначала, шаг за шагом. Недоумок, основы не забывай!

Мы с Эм взбираемся по лесенке следом. Мой волкодав сидит внизу, лает и поскуливает.

Пег не обращает на нас внимания, перебирается через завал по подвесным мосткам к своей лачуге. Мы устремляемся за ней, но дело это опасное — мостки ненадежные, веревки ветхие, вот-вот оборвутся.

— Простите, миз Пег, — продолжаю я. — Если можно, мы тут ненадолго задержимся. Честное слово, мы вас не побеспокоим.

— Простите-извините, честное слово… — бормочет Пег, сжимает под мышкой вертушку, свободной рукой рассеянно машет у виска. Птицы в клетках громко щебечут, хлопают крыльями. — Не волнуйтесь, птички мои, недолго уж ждать осталось!

Она ныряет в открытую дверь лачуги, бросает вертушку на скамью, заваленную хламом.

— Тихо! — кричит она на нас и что-то царапает на стене кусочком мела. — Воздушный поток, грузоподъемность, опора, вертикальная тяга… Шаг за шагом, с самого начала. Основы воздухоплавания, недоумок!

— Миз Пег, мы будем премного благодарны, если вы… — начинаю я и удивленно замолкаю.

На стене возникает рисунок вертушки, четкий и точный. Кто б мог подумать, что безумная старуха так умеет?

— Миз Пег, а ваши машины далеко летают? — спрашиваю я.

Она не отвечает, занятая своим делом. Нерон сунулся за нами следом. Он все еще осторожничает, но ему любопытно. В лачуге, как и во дворе, кучами свален всякий хлам. Но здесь чувствуется порядок. Кадки и ящики полны всяких частей от летающих машин. Стены покрыты рисунками. Похоже, эта хижина — самый центр всех остальных построек. От нее ветвятся проходы и лестницы к другим сарайчикам. В окошки льется солнечный свет. Все покрыто толстым слоем пыли. Посреди комнаты стоит кресло-качалка, в углу — ржавая плита, затянутая паутиной.

На скамье валяется бойцовский доспех. Беру наручья, кожаную куртку, стряхиваю с них пыль. Они древние, от Разрушителей остались, гладкие и мягкие, но прочные. Темно-коричневая кожа утыкана ржавыми железными пластинами. Блестят медные застежки. Подкладка толстая, жесткая. Похоже, стрелой не пробьешь. Наручье мне впору, защищает руку от локтя до запястья. Хорошая штука.

— Миз Пег, вы что за доспех хотите? — спрашиваю я.

— Не продается, — отвечает она и продолжает рисовать на стене.

Я вздыхаю, кладу доспех на скамью.

— Да твое это, твое. Для тебя делалось, для тебя и храню. Надевай, — говорит Пег.

Я недоуменно смотрю ей в спину, морщу лоб. Старуха из ума выжила, не иначе.

— Спасибо, — говорю я.

Надеваю куртку, прилаживаю наручья, застегиваю пряжки. И правда, как по мне сделано.

Эмми молчит, присела на корточки у стола, завороженно глядит на птичью клетку, маленькую, в два кулака. Прутья так вычурно свиты, что и не скажешь — железо. Там и листья, и цветы, и плоды разные. Следы краски на них еще остались. Ох, красота! Как же жили люди, что такие чудеса делали? И зачем?

Нерон подлетает к столу, садится. Вертит головой, рассматривает птичку в клетке. Хрипло каркает, тихонько стучит клювом по прутьям.

— Нерон, ш-ш-ш! — говорит Эмми. — Не видишь, спит она.

— Разбуди ее, пора уж, — ворчит Пег. — Там ключ. Без ключа нет песни.

Она бросает мел, вытирает руки о штаны, подходит к столу, нащупывает тощими корявыми пальцами ключ, спрятанный сбоку. Тихо щелкает пружина. Слышится негромкий перезвон. Зяблик в клетке разевает клюв, приподнимается, покачивается на жердочке, машет хвостиком. Когда песенка заканчивается, птичка закрывает клюв, опускается на место, замирает. До следующего поворота ключа.

— Ой, а пусть она еще споет, — просит Эмми.

— Пожалуйста, — строго напоминаю я.

— Ой, простите. Пожалуйста, — повторяет Эмми.

Пег досадливо отмахивается, мол, сама заводи. Эмми поворачивает ключ. Песенка тихонько крадется по пыльной комнате.

— Миз Пег, вы бы отпустили птиц из клеток, — говорю я.

— Да скоро уж, скоро, — отвечает Пег. — Мы все вместе улетим.

В дверном проеме возникает чья-то тень.

— Слим приехал, — объявляет Томмо.

Слим негромко рассказывает мне новости. По пути сюда он в трех местах останавливался — на Ивовом ручье зуб рвал, потом нарыв на шее вскрыл, а потом такую мерзкую болячку лечил, что и говорить неудобно. Он порывается сообщить мне подробности, но я его останавливаю и спрашиваю, что он еще узнал.