Сказания о Хиль-де-Винтере - Моранн Каддат

— Я все еще питаю робкую надежду, что это всего-навсего какой-то твой колдовской фокус с моим сознанием, и что при свете яркого солнышка, как только, ты говоришь, мы беремся из этого мрачного леса — что все развеется, и от колдовства твоего не останется и следа.

Еще несколько минут ходьбы, и они действительно вышли к опушке Ульмского леса, а с вершины первого песчаного бархана пустыни перед ними открылся небывалый, сказочный вид.

Пустыня расстилалась впереди, насколько хватало глаз, она подступила к самому лесу, и ее костяного оттенка песчинки подбирались к корням вековых вязов на опушке.

А над апельсиновой дымной полосой далекого горизонта распростерлось небо цвета берлинской лазури, непривычно яркое, безоблачное. Луна, почти втрое больше обычного, уже ясно просматривалась на сумеречном небосводе, впрочем, как и малиновая гигантская планета Войны — эта светила почти наравне с заходящим Солнцем, только в противоположной части небосклона — где-то над самым сердцем Белой пустыни.

Разливавшийся от горизонта закат поглощал небесную лазурь картинно, рыжими мазками-пятнышками. Его отсветы играли на узорчатых, из полированного камня воротах Совитабра; и кот, и девушка зачарованно следили за необычным наступлением сумерек в этих краях.

Но едва чья-то невидимая рука рассыпала но небу звезды, горящие в далекой вышине разноцветными алмазами, ворота Совитабра затворили, дабы ночные демоны из леса и пустыни не проникли в город. Казавшиеся лилипутами с такого расстояния, стражники с луками и арбалетами заняли свои места на башнях у ворот, готовые дать отпор любому зверю или же нечисти.

А нашим двоим — коту и девушке — ничего не оставалось, как спуститься с холма и держать курс по периметру леса, надеясь встретить по пути поселение, которое в любое время суток откроет свои двери проходящим путникам.

Глава 11. Вдова Клико

Спустя час или полтора они ступали по петляющей среди безлесных холмов сельской улочке. Что правда, селом это назвать можно было с большой натяжкой — с десяток деревянных хижин, некоторые обнесены особыми заборами от волков и медведей, так же, как и несколько больших загонов для скота. Да небольшой трактир с прогнившей вывеской, к которому они направились, рассчитывая устроиться на ночлег — вот и все поселение, сеттер.

Сеттеровское злачное место смотрело в проулочек одиноким окном с разбитым, припорошенным дорожной пылью стеклом. Като покосилась на вышибалу с бельмом в глазу, подпиравшего косяк трактира, со стопкой крепкого пойла в косматой руке, и не решилась заглянуть внутрь.

— Ты чего-то боишься, будучи рядом с парнем? Ах, да, рядом с двухметровым котом-переростком. Но так ведь даже безопаснее, да, ведьма? — Позади нее вкрадчивым приглушенным голосом отпускал колкости бывший ювелир.

— Не называй меня больше ведьмой, — шикнула на него Като, направляясь к трактиру.

— Стой! — Вышибала в дверном проеме преградил им путь. — Со зверьем нельзя.

— Ты кого здесь зверьем назвал? — Взъерошился Гард. В голосе его больше не звучало ни капли обычного для него, как уже успела заметить Като, сарказма.

— Ха! Может, ты, конечно, прекрасный принц, которого заколдовала злая колдунья? — Захохотал собственной шутке вышибала, да так оглушительно, что в окне соседнего дома показалось недовольное лицо селянки, с треском захлопнувшей ставни.

— Не совсем принц, но в остальном — более-менее близко к истине, — отозвался кот, делая шаг вперед.

Вышибала покосился на острые кошачьи когти и немного посторонился, чтобы они могли войти.

— Ладно, кот, проходи — крикнул он им вдогонку, когда они уже переступили порог трактира. — Но только смотри не сделай так же, как моя собака в День Зимней Ночи.

— Какой-какой день? — Гард обернулся на мгновение к Като, взглядом как бы вопрошая — что еще за день такой? Девушка в ответ пожала плечами.

— Ну что еще она могла сделать? — Вышибала не обратил внимания на кошачий вопрос, или попросту его не расслышал, продолжая рассказывать свою историю. — Псина забежала в празднично убранный жертвенный угол, и оставила там свой «подарочек».

— Поищи себе других слушателей твоих грязных историй.

— …А дальше я не побоялся выйти с ней на улицу в этот самый день кромешного Мрака и Тьмы, когда день чернее самой темной в году ночи, я прихватил с собой жертвенную тисовую треногу, вырубил в Эвстене прорубь и выбросил туда псину вместе с этой самой треногой. В том смысле, что привязал ее хорошенько и принес в жертву речным русалкам. Вы же знаете, как тисовое дерево прекрасно тонет…

Но наши путники не слышали конца истории, ибо уже прошли во внутренность сеттеровского трактира.

Трактир «В гостях у гула» представлял собой довольно странное зрелище. Он так же походил на бар, как жилище сатаниста, а именно на последнее он и был похож больше всего.

Виной тому было ржавое колющее, режущее и рубящее оружие, а также обилие цепей, покрывавших закопченные стены и даже барную стойку. По соседству с бутылкой крепкого пойла там же красовался лошадиный череп, который, видимо, и сообщал этому заведению непередаваемый аромат в купе с пропитым и затхлым запахом его постоянных клиентов. Столиков в трактире не было, как, впрочем, и официантов, зато отовсюду на них глазели сельские пьяницы, рассевшиеся кучками по углам. Многие из них были вооружены, а одна компашка, чтобы расширить тумбу, служившую им столом, примостила на нее настоящий боевой щит. Еще одну тумбу у самой стенки напротив занимал музыкант — такой же сельский любитель выпивки, неистово наяривающий на своем странноватом струнном инструменте нечто вроде понтийского кочари. Пустовали только места у барной стойки. Возможно потому, что здесь ежилась одна единственная посетительница трактира женского пола, закутанная в черную шаль и опухшая от слез, которой никто не хотел составить компанию. Надо отдать должное бармену, он не оставлял ее стакан пустым надолго.

— Кто это? — Не удержалась от вопроса Като, пристраиваясь у стойки чуть поодаль заплаканной женщины.

— Выпивку брать будете? — Перебил ее бармен — нескладный веснушчатый детина в кожаном жилете, с бегающими глазами и камушком вместо одного из верхних резцов.

— Мне, пожалуйста, вермут, коту — двойной виски.

Бармен хохотнул, сверкнув резцом-самоцветом, некоторые из посетителей этого злачного местечка обернулись на его смех и смерили пришедших недовольными взглядами.

— Вермутов не держим, миледи! — Продолжал гоготать детина за стойкой. — Вы вообще представляете, кому из здесь собравшихся нужна рафинированная кислятина из подвалов чертова Хиль-де-Винтера?