Я все скажу - Анна и Сергей Литвиновы

– Да, он по-настоящему разборчив-переборчив, – загадочно протянула Кристина. – Давай, закрой шторы и иди ко мне, мой старичок.

Когда они переоделись и вышли к ужину, на лестнице столкнулись с детишками: впереди бежала в белом кружевном платьице девочка лет двенадцати-тринадцати с планшетом в руках – Богоявленский своих детей не растил, поэтому плохо ориентировался в их возрасте. Эта пигалица, во всяком случае, еще сохраняла детскую длинноногую и длиннорукую нескладность, но у нее уже начинали прорастать грудки, хотя лифчика она еще не носила.

– Ой, – натолкнулась на них девочка, – здрасте. – Она остановилась и сделала подобие книксена. Сзади уже поспешали еще две: одна лет четырех, другая – трех. Налетев на затормозившую старшую, первая шлепнулась, но не заплакала, а расхохоталась, и вторая кнопка стала ее поднимать. Старшенькая с непосредственностью заявила:

– Я Елизавета-младшая, дочь Влады Грузинцевой и падчерица Андрея Грузинцева. – Потом вгляделась в гостей и вдруг заявила: – А вас я знаю. Вы Боголюбов.

– Не Боголюбов, а Богоявленский.

– Ой, простите.

– Но все равно: очень приятно встречать столь осведомленную юную особу.

– Моя бабушка Елизавета-старшая говорит, что вы лучший современный поэт.

– Я очень рад, – с тонкой улыбкой заявил автор, – что у вашей бабушки прекрасный вкус к поэзии.

– Лизонька, не приставай к гостям! – К ним по коридору спешила молодая женщина: на вид лет тридцати (а значит, реально за сорок), одетая в белое кружевное платье того же фасона, что и все три девочки. А потом обратилась к взрослым: – Вы уж простите мою дочь за надоедливость.

– Что вы, что вы, мы чудесно поговорили.

– Я Влада, жена Андрея. – Она протянула Богоявленскому длинную худую руку.

– Я Юрий Богоявленский, а это Кристина, моя невеста.

– А я вас знаю, заочно, моя мама Елизавета Васильевна только о вас и говорит.

– Хорошо иметь такую маму, – заметила Кристина, и в голосе ее поэту почудилась ирония. Вроде прозвучало в ней невысказанное замечание: «Такую маму, которая может все купить, включая мужа-красавца и артиста».

Все три девочки понеслись вперед. Падчерица трогательно опекала обеих своих сестер и, подхватив планшет под мышку, следила, чтобы они не грохнулись на лестнице.

– Оставила бы ты планшет свой! – крикнула ей вслед Влада, а гостям пояснила: – Лиза-младшая, как все дети, жить без компа не может. Правда, она уже серьезно увлекается, не игрушки какие-нибудь, а сама программирует, язык изучает.

Богоявленскому смешно было это свойство современных родителей при первом же удобном (и неудобном) случае хвастаться подлинными и мнимыми достижениями своих детей, и он только тонко улыбнулся.

– Я пойду вперед, – заметила хозяйка, – прослежу, как там все готово, – и убежала.

Кристинка шепнула поэту: «Значит, я тобою повышена до “невесты”. Польщена, только формально я до сих пор замужем за другим».

Гостей оказалось для такого особняка не слишком много. Богоявленский посчитал, прикинул: десять столов по восемь человек. За главным помещались: Грузинцев (он оделся ради праздника в ослепительно-белый костюм а-ля Паратов из «Жестокого романса»), его супруга Влада, падчерица Лиза-младшая и две родные дочки, а также мамочка-богачка Елизавета-старшая Васильевна Колонкова и рядом с ней довольно плюгавый и невзрачный мужичонка лет пятидесяти. Мужичонка, по всей видимости, «друг» бабушки Колонковой, был из тех, кто, сколь дорогие шмотки на него ни надевай, будет выглядеть, как колхозник: маленький, помятый, плюгавый – и это несмотря на «Ролекс» на запястье и костюм, кажется, от «Бриони». Восьмое место за главным столом оказалось пустым.

Богоявленского с Кристиной посадили за вторым по важности столиком – поэт всегда ревниво отмечал в уме рассадку на всевозможных банкетах и свое собственное место в общем ряду. Вместе с ними оказались киношники: тот самый продюсер Илюша Петрункевич, который познакомил их с Грузинцевым, и его жена по имени Надежда. Кроме того, – сюрприз, сюрприз! – рядом оказалась актриса Ольга Красная, когдатошняя несостоявшаяся возлюбленная Богоявленского. Вдобавок за их стол посадили две четы. Мужчины в этих парах показались поэту смутно знакомыми. Он шепотом спросил у приятеля-продюсера, и тот сказал, что один из них – режиссер Никита Званцев, венецианский лауреат, а второй – Дмитрий Колмогоров, народный артист и лауреат Госпремии. Словом, компания оказалась достойная, Богоявленского, к его тайной радости, все сотрапезники узнали и проявляли к нему должное почтение.

Как в особняке Грузинцева имелось все, что положено иметь в лучших домах, так и на его празднике оказалось то, что мог ожидать гость на подобном мероприятии: веселые тосты и песни в микрофон, нечто вроде непритязательного капустника, который замутили молодые актеры из театра, где служил именинник; пришлый цыганский хор с медведем; торт с хоровым пением: «С днем рожденья тебя»; фейерверк. Актеры и актрисы хорошо поставленными голосами произносили звучные тосты. Богоявленский попутно вспомнил, как двадцать лет назад его воспитывал режиссер Славич – рассказывал «градацию интеллекта» среди творческих профессий: на самой нижней строчке, в его трактовке, находились балетные, особенно балерины, чуть выше – оперные певцы, потом – драматические артисты. Дальше шли операторы. Наконец, ступенькой вверх – литераторы, затем – сценаристы, и на самой вершине олимпа – режиссеры.

В самом деле, тосты, которые произносили актеры, оказывались беспомощными, многословными и в основном про себя, любимых. Зато их сосед по столику режиссер Званцев выдал выверенный и блестящий спич за то, чтоб имениннику давали все лучшие и лучшие роли.

Ольга Красная оказалась по левую руку от Богоявленского (Кристинка по правую), и ему удалось тепло поговорить с актрисой: о былом, о Славиче, о ее карьере и ролях. Но и Кристинка не терялась – поэт заметил, как она беседует с хозяином, Грузинцевым: никаких следов скованности, смеется и даже гладит его по груди. А потом и Ольга Красная перешла общаться с тещей именинника, Елизаветой Васильевной.

Вечеринка продолжалась, строго направляемая чьей-то невидимой, но жесткой рукой. Официанты из приглашенного кейтеринга оказались вышколены, не оставляя бокалы гостей пустыми; рекой текли вина игристые, белые и красные; подавали раков и устриц, паштеты и сыры, утиные ножки, а также икру, крабов и филе синекорого палтуса, специально доставленных, как было заявлено, самолетом с Камчатки.

Впрочем, из-за того, что ему предстояло, Богоявленскому ни кусок в горло не лез, ни спиртного не хотелось: мечталось сохранить разум свежим, а мысль – острой.

Около десяти гости стали разъезжаться.

– Ты заметил, – шепнула Кристинка поэту, – мы одни из немногих, кто удостоился ночевки в сем великом доме?

– А ты обратила внимание, – прошелестел он в ответ, – что здесь всем рулит бабушка Елизавета Васильевна?

– Еще бы! Кто платит, тот заказывает музыку.

Наконец официанты стали убирать столы, сворачивать шатры. Перебравших гостей повезли в город на трех микроавтобусах; кое-кто отправился на собственных лимузинах с шоферами. Немногие избранные переместились