Двое из будущего. 1903 -… - Максим Валерьевич Казакевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тогда зачем вы сейчас сделали такую долгую задержку?
— Простая предосторожность, Роман Григорьевич. Но, если вы готовы, то я могу вам дать запалы с четырехсекундной задержкой. Вы готовы?
— А то ж! Давайте их сюда. Я не побоюсь.
— Ради бога, вот вам три штуки. Только умоляю, не геройствуйте и сразу прячьтесь, иначе посечет вас осколками. Ну а мы, отойдем-ка чуть подальше, вы уж не обижайтесь.
И я, кивнув Мурзину, Васильеву и полицейским, отошел еще дальше и спрятался за другой валун. Ну а Зверев, вкрутив запал в первую гранату и выдернув чеку, по-ухарски, с хеканьем зашвырнул лимонку во впадину и неспешно скрылся за защитой. Граната рванула, взбив сухую пыль, осколки запрыгали по камням. Помощник полицмейстера одобрительно показал нам большой палец и сразу же принялся вкручивать укороченный запал в следующую гранату. И вторая лимонка полетела по крутой и высокой дуге, но на этот раз Зверев почему-то не поспешил укрыться, а остался стоять и смотреть куда она упадет. И от этого вида у меня замерло сердце.
— Ложись! — закричал я ему что есть силы.
Он обернулся на меня и в этот момент граната взорвалась и осколки с жужжанием рванулись на свободу. Зверев вдруг вздрогнул, схватился за бок и медленно осел наземь. Меж его пальцев показалась кровь.
Мы пулей подлетели к нему. Зверев лежал на спине и охал, морщась от боли.
— Что? Как? Сильно? — только и смог спросить я, вставая перед ним на колени. — Дай посмотреть.
— Ой, насмерть меня, ой убил я себя, — запричитал полицейский. И с ноткой театральности выдал, — Сам себя убил, как глупо! Помира-аю, братцы. Спаса-айте меня-я.
— Да дай ты посмотреть, — снова сказал я и, попытался отнять его ладонь. Но Зверев не дался, зажался, второй рукой начал меня отталкивать.
— Ой, умираю, в самое сердце попа-ало-о, — нараспев заунывно заскулил он.
Я кивнул его помощникам и они, поняв меня, ухватились за руки и насильно развели их. А я, склонился над раной.
— Надо китель снять, — сказал я, поняв, что рассмотреть мне никак не удастся. И полицейские послушно расстегнули своему начальнику пуговицы и повернув того на бок, стали осторожно снимать китель. Зверев еще громче заохал, запричитал:
— Что ж вы дела-ае-ете, изверги. Больно же. Ой, убиваете, ой, помираю. Ой, богоматерь уже вижу-у… Идет ко мне, руки свои простира-ае-ет… Черна лицом и низенка-а, к чертям меня утащить хоче-ет…
Я кинул взгляд туда, куда он смотрел и увидел на гребне холма старуху-китаянку, которая приложив к глазам ладонь наподобие козырька, с любопытством наблюдала за нашей возней. И на богоматерь она совсем не была похожа, что там у Зверева от шока произошло в голове?
Ну а пока с него стягивали верхнюю одежду, я сумел оценить его театральные способности. Конечно, судя эмоциональным воплям, ни черта он не умирал. Да, больно ему было, но явно несмертельно. Кровь сочилась из раны, и любое прикосновение рядом с ней отзывалось в его стонах и причитаниях настоящим страданием. Но, опять же, не смертельным страданием.
— Ну-ка, поверните его.
Я осторожно прикоснулся к ране. Зверев взвыл, дернулся, чем причинил себе еще больше мучений.
— Да подержите же его!
Его прижали к земле. Я разодрал окровавленную рубаху и моему взору предстала сама рана. Осколок, пройдя по касательной, распорол Звереву левый бок грудной клетки, развалил кожу и мышцы надвое, и выбил маленький кусочек ребра. Само ребро, если не считать глубокой ямки, осталось целостным, но, по-видимому, все-таки надломленным. Это и причиняло боль раненому, заставляя орать. Адреналин в его крови все-таки частично притуплял боль и потому он мог еще орать и сопротивляться. Но скоро его отпустит и вот тогда он замолчит и не сможет произнести ни слова. Будет лишь стонать и цедить слова сквозь зубы — сломанное ребро будет мешать нормально дышать.
— М-да-а, — с выдохом облегченно произнес я и отодвинулся назад. — Отпустите его, там ничего страшного. Не помрет.
— Точно не помрет? — даже с какой-то долей сожаления переспросил один из полицейских.
— Если только от заражения. А так рана не смертельная. Но ему ко врачу надо бы зашиться и тугую повязку наложить. У меня, кстати, дома зеленка есть, надо бы за ней тоже сгонять. Она антисептик хороший, ему поможет.
— А-а-а, понятно. Ну, тогда я побежал что ли за извозчиком? — разочарованно сообщил полицейский и тотчас убежал.
А Зверев, услышав, что ничего страшного с ним не случилось, замолк, посмотрел на меня внимательно, и, не заметив в моих глаза фальши, переместил взгляд на рану. Кое-как скособочился, вытянул шею и удостоверился в моих словах. И вот тогда он взял себя в руки и снова превратился в грозного служаку.
— Рану надо перемотать, — сообщил он в пространство.
— Нечем, — осек я его. — Хотя…, — кивнул второму полицейскому на одежду Зверева. — Ну-ка рви ему рубаху на бинты.
А сам достал из кармана чистый шелковый носовой платочек. И вот этим платком я заложил разошедшуюся рану, а поверху туго обвязал импровизированными бинтами.
Примерно через час прикатил извозчик. На него мы и загрузили уже отошедшего от адреналина и скулящего от боли Зверева. Отвезли в Артур ко врачу, который, обработав рану, зашил ее и туго обтянул бинтами. Я его потом лично отвез домой, «обрадовав» его супругу и детей, чем переполошил весь дом. Объяснил, что случилось, убедил, что все на самом деле не так страшно, как глава семейства прикидывался, и пошел было домой, да меня не отпустили.
Настойчиво упросили отужинать, а я и не отказался, потому как в животе червячок уже настойчиво ворчал.
Мурзин у меня через несколько дней после происшествия с ранением уехал во Владивосток. Там люди, что нанимались на работу, установили уже станки для производства нашей колючки и медленно включились в работу. И сейчас требовалось слегка присмотреть за процессом и дать указания местному директору. Большего и не требовалось — производство там небольшое, работников не более десяти человек. Проволоку тянуть и вить «егозу» можно и с таким малым количеством.
Ну а пока Мурзин находился в разъездах, я продолжил работать здесь. Совершенно неожиданно нашлось помещение для кинотеатра. Алексеев, прознав о том, что я с собою привез ленту о царском костюмированном бале, через своего адъютанта, вызвал к себе. Тем же днем я был у него в рабочем кабинете:
— Здравствуйте, милейший Василий
