Детонепробиваемая - Эмили Гиффин

Призываю ее к ответу:

– По-твоему это нормально, Даф? Да?

– Нет, – неубедительно мямлит она. – То есть как посмотреть.

– Посмотреть на что? – спрашивает Маура.

– На мотив поступка, – Дафна поворачивается к Джесс. – Ты пошла бы на это ради того, чтобы Трей оставил жену? Или из-за желания родить от него ребенка?

– Слушай, Даф, материнство не настолько благородная цель, чтобы попирать основы морали, – замечает Маура.

Дафна пинает меня под столом, словно разгорающийся спор – сущий пустяк и я могу его не заметить. Она бросает на меня взгляд, призывающий предпринять хоть что-нибудь.

– Ладно, девочки, – подвожу я итог. – Довольно. Мы должны поддерживать друг друга.

– Вот и я о том же, Клаудия, – вздыхает Маура. – Женщины должны поддерживать друг друга.

– Подруги должны поддерживать друг друга, – вносит уточнение Джесс. – Я знать не знаю жену Трея. Кто она, что она – меня не волнует. Я ничего ей не должна.

– Придет день, и я напомню тебе об этом, – говорит Маура с чуть заметной дрожью в голосе. – Когда ты выйдешь замуж за человека, который, глядя тебе в глаза, поклянется, что отринет всех остальных. Я напомню тебе об этом, когда ты, едва родив ему ребенка, погрузишься в послеродовую депрессию и будешь чувствовать себя жирной коровой, сцеживающей посреди ночи молоко в маленькие пластиковые бутылочки, пока твой муж развлекается с какой-нибудь Лизетт двадцать двух лет от роду и ногами от ушей. Я напомню тебе об этом.

– Секундочку! – встревает Дафна. – Ты не кормила грудью.

Я пронзаю ее взглядом, кричащим, что сейчас не лучшее время, чтобы строить из себя самую-лучшую-будущую-мать-на-свете.

– Я три недели кормила грудью Зои, – заявляет Маура. – Потом перестала – из-за мастита. Помнишь?

Дафна кивает головой.

– Да, кормила.

– И, кроме того, Даф, мы, вообще-то, не об этом.

– Господи! Простите, что осмеливаюсь дышать, – огрызается Дафна.

Я смотрю на нее с сочувствием, понимая, что сейчас она могла бы убить за серьезный случай мастита. Поразительно, но я почти уверена, что Дафна смирилась бы с изменами мужа, лишь бы стать матерью.

Несколько минут спустя, с помощью льстивых увещеваний с моей стороны и заказа новой бутылки вина, буря постепенно стихает, и мы переходим к безопасным темам. Однако, слушая трех своих любимиц, я невольно думаю, до чего же противоестественно, что каждая из нас жаждет того, чего ей, скорее всего, не суждено иметь. Того, чем другая за тем же столом обладает в избытке. Я хочу, чтобы мой муж вернулся, забыв о ребенке. Дафна хочет ребенка, и плевать на мужа. Маура хочет, чтобы ее муж прекратил ходить налево. Джесс же хочет, чтобы чужой муж зашел в своих похождениях еще дальше.

Как мы до этого докатились? Не виноваты ли в своих бедах мы сами? Может, Дафне стоило задуматься о ребенке раньше? Если бы она знала, что придется прилагать такие отчаянные усилия, чтобы зачать, решились бы они с Тони обзавестись потомством, пока им еще не исполнилось тридцати, вместо того чтобы копить деньги на покупку дома? Может, Джесс стоило больше думать головой, меньше следовать зову сердца и встречаться только с доступными холостяками, исходя из соображений морали и прагматичности? А если бы Маура раньше разглядела задатки Скотта, вышла бы она замуж за хорошего парня вроде Найлса? Ну а я? Смогла бы я перешагнуть через себя и родить ребенка, чтобы удержать единственного мужчину, которого по-настоящему любила?

Все, конечно же, получается не так, как представляется, когда ребенком рисуешь в грандиозных мечтах светлое взрослое будущее. Но, несмотря на такую мать, как у меня, несмотря на мои нетрадиционные желания, несмотря на все книги, которые я прочитала о людях, чьи жизни так или иначе не удались, я по-прежнему свято верю, что все могло бы разрешиться гораздо проще и правильнее, чем сложилось на деле.

Глава 11

Вести о Такер, как и следовало ожидать, доходят до мамы, поскольку через два дня она решает неожиданно нагрянуть в гости. Вернувшись домой с работы, я слышу ее голос – высокий и оживленный, – щебечущий с Джесс о «чудесном дне», проведенном на Пятой авеню. Мама до сих пор живет в Хантингтоне, но теперь, будучи замужем за Дуайтом, может позволить себе дорогущие стрижки и спа-процедуры на Манхэттене и с завидной регулярностью наведывается в город.

Тихо чертыхаюсь про себя и всерьез подумываю улизнуть в ближайший бар и пропустить там стаканчик пива. Но решаю, что это будет нечестно по отношению к Джесс. Да и кроме того, моя мать – полуночница, чьи повадки скорее пристали студентке колледжа, нежели шестидесятитрехлетней матроне. Она не постесняется ждать меня до последнего, может даже остаться ночевать: примется хихикать и расхаживать в тапочках-зайчиках, словно разыгрывая сцену ночевки с Сандрой Ди из фильма «Бриолин».

Делаю глубокий вдох и с вымученной улыбкой вхожу в квартиру.

– Привет, мам! – говорю я, отмечая ее идеально уложенные волосы и свежий маникюр ярко-сливового цвета на длинных ногтях. Мама всегда в форме, но сегодня превзошла саму себя. Она выглядит на редкость моложаво (в отличие от многих состарившихся женщин, которых потчуют фальшивыми комплиментами дешевые ловеласы) и действительно больше похожа на нашу сестру, чем на мать.

– Здравствуй, дорогая Клаудия! – выпевает она, вставая, чтобы наградить меня жеманным объятием из разряда тех, когда соприкасаются лишь щеки и плечи.

– Не знала, что ты сегодня приедешь в город, – вставляю я, подразумевая: «Господи Боже, ну сколько раз повторять, что я ненавижу нежданные визиты!»

– Я зашла сфотографировать тебя, Клаудия, – бросает нежданная гостья, вешая на шею через голову фотокамеру на широком черном ремешке.

Мама мнит себя художником. Я даже слышала, как она для пущей артистичности манерно растягивает слова, беседуя об искусстве. Это довольно забавно, особенно когда знаешь, что по правде она ничего не смыслит ни в керамике, ни в акварели. Но справедливости ради стоит отметить: у нее по крайней мере имеются интересы, хобби и увлечения, пусть даже порой сопряженные с неподобающими романами. Она никогда не была одной из ленивых мамочек, не отлипающих от сериалов. Нет, она, конечно, тоже смотрела мыльные оперы, но вдобавок к этому еще и устраивала свою жизнь так, что та не уступала скандальностью самым возмутительным историям из любимых маминых телешоу. Какое-то время мама была не на шутку одержима Эрикой Кейн и однажды даже  позвонила на шоу «Все мои дети» чтобы узнать подробности о черной сумочке Эрики, которую та держала в руках в сцене похорон. Получив ответ, мама связалась с личным помощником по покупкам в брендовом магазине «Нордстром» и без зазрения совести заказала точно такую же сумку в качестве подарка на День матери. (Мама всегда выбирала себе подарки сама. Если отец пытался проявить инициативу, его усилия оставались неоцененными. «У тебя сохранился чек?» – первое, что слетало с губ одариваемой.)

Как бы то ни было, последним маминым увлечением стала черно-белая фотография. Я пока не видела ее работ, но Маура уверяет, что она слишком усердствует: мол, мамины снимки сравнимы с ее же тяжеловесными хокку. А еще Маура сообщила, что на сегодняшний день фотография одно из самых неприятных маминых хобби: теперь посреди разговора она то и дело внезапно выхватывает «Никон», наводит объектив на твое лицо и начинает щелкать затвором, приговаривая: «Подбородок вниз. Да. То, что надо. Ах! Чудесно! Поработай со мной». При этом мамуля с таким же энтузиазмом расходует пленку на неодушевленные предметы, будь то кофейные чашки или табуреты, а затем именует свои шедевры «Кофейный цикл» или «Табуретный цикл». Кошмарная претенциозность!

– Наверное, следовало сначала позвонить, но я хотела застать тебя а-ля натюрель.

– Что ж, это тебе удалось, – говорю я, оглядывая свой рабочий костюм: черные брюки, черные туфли на шпильках, серая блузка и полное отсутствие аксессуаров. Если у меня не запланирована встреча с автором или агентом, то я, как правило, не заморачиваюсь тщательным подбором наряда для офиса.

– Я хотела запечатлеть тебя в будничной обстановке. Никаких украшательств. Ты, как ты есть.

«А то я стала бы ради тебя наряжаться!» – думаю я, но вслух говорю:

– Иди ты! – именно это я, конечно, и думаю, но стараюсь подчеркнуть шутливую интонацию. Не хватало только, чтобы матушка затаила обиду.

– Я серьезно. Хочу отснять пару пленок. Это не займет много времени.

Достаю из холодильника бутылку воды, подхожу к креслу, стоящему напротив оккупированного фотографом-любительшей, и плюхаюсь в него с преувеличенным вздохом.

– Я слишком устала, ма.

За спиной нашей гостьи, перебирая пачку корреспонденции, маячит Джесс. Она прерывает свое занятие и изображает расхожий жест младших школьников, означающий, что у кого-то не все дома: крутит пальцем у виска и указывает на ничего не подозревающую «жертву». А далее комично скашивает глаза, добавляя сумасшедшинки в образ.