Детонепробиваемая - Эмили Гиффин

Но мама прокашливается и предупреждает:

– Я хочу сказать тебе нечто такое, о чем никогда не говорила.

– Давай, – соглашаюсь я, замечая тень Джесс возле двери. Подруга, в сущности, не подслушивает, а всего лишь избавляет меня от необходимости впоследствии пересказывать ей наш разговор.

– Ты была случайностью, – произносит моя мать. – Я не планировала беременность.

– Я знаю.

С малых лет я была наслышана об этом факте, который мама никогда не скрывала. Не стесняясь моего присутствия, она часто откровенничала с другими людьми: «Я уже думала, что с меня хватит. Появление Клаудии стало случайностью». Слово «случайность» она произносила шепотом, но, конечно, я все прекрасно слышала. Даже если бы ее перешептывания меня и миновали, мне никак не удалось бы пропустить это слово, когда мама крикнула его мне в лицо в ответ на объявленный бойкот ее пышной свадьбы с Дуайтом и заявление, что она может засунуть мое лавандовое платье подружки невесты туда, где не светит солнце (мое любимое изречение с участием небесных явлений).

– Пожалуйста, – просит она сейчас, – позволь мне закончить.

Пожимаю плечами, думая, что она определенно «знает толк» в извинениях.

– Так вот, ты явилась незапланированным ребенком, – продолжает мама и поднимает вверх указательный палец, словно готовится сделать серьезное заявление. – Но буквально на днях я прочитала благодарности в одной из твоих книг. В той, где главный герой – парень с заячьей губой.

– Волчьей пастью, – уточняю я. Мама имеет в виду мемуары Джона Скварлы. Врожденный дефект Джона был столь незначительной деталью его биографии, что мне становится интересно, осилила ли мама текст дальше первой страницы. Она позиционирует себя заядлым книгочеем и постоянно скупает тома в твердом переплете, но все они, как правило, прямиком отправляются на книжные полки в ее гостиной – так ни разу и не раскрытыми. Лишь бы пустить пыль в глаза.

– Не важно, – отмахивается она. – Дело не в книге. Дело в том, что я прочитала раздел с благодарностями – ту часть, где автор выражает признательность тебе за то, что ты его редактор и друг. И меня вдруг переполнила гордость за то, что ты моя дочь.

Я знаю, что мамину душу греет любая форма общественного внимания. Она любит рассказывать друзьям, что воспитала успешного редактора престижного нью-йоркского издательства, и глазурью на торте является демонстрация имени дочери в самом начале книги. Тем не менее меня глубоко удивляют ее слова. Подобных откровений я прежде не слышала.

– Я горжусь тобой, Клаудия, – продолжает она. – Не только потому, что ты умная и успешная. А потому что ты такой человек, которого благодарят на первых страницах книги. Тебя любят и уважают. Ты необыкновенная, – тихо произносит она. Опускает взгляд вниз, на свои ноги, и плавно сводит вместе оранжевые мокасины. Ее руки лежат на коленях. Она выглядит кроткой, смущенной и искренней.

– Ты – лучшее из того, что я сделала в жизни, – завершает она свою речь.

Не хочу чувствовать себя ни растроганной, ни благодарной, но отчего-то чувствую. Да так сильно, что опять готова расплакаться. Интересно, как этой женщине удается вызвать во мне такую бурю эмоций, да еще за такой короткий срок? Приказываю себе успокоиться. Напоминаю, что мама в немалой степени ставит себе в заслугу то, кем я стала, хотя на самом деле почти не имеет к этому отношения. Она всегда твердила: мол, хватит читать, иди погуляй. И была безутешна, когда в шестнадцать лет я, вместо того чтобы устроиться спасателем в загородный клуб, пошла работать в библиотеку. Я стала той, кем стала, вопреки своей матери. Но я ничего не могу поделать – знаю, что никогда не забуду слов, которыми она только что меня огорошила. Знаю, что буду снова и снова прокручивать их в голове. Я уверена в этом так же твердо, как и в своем нежелании признавать, что мама для меня важна.

– Зачем ты все это мне говоришь? – спрашиваю я.

– Говорю из-за недавно принятых тобой жизненно важных решений.

– А что с моими решениями? – спрашиваю я. Понимаю, теперь она завела речь о Бене и детях, но не могу взять в толк – как это согласуется с ее нежданно-негаданным комплиментом.

Она задумывается, словно пытается подобрать слова.

– Я не самая лучшая мать в мире и никогда ею не была, – медленно произносит она. – Но запомни раз и навсегда, Клаудия, ты – не я. Ты многое значишь для многих людей. Но ты совершенно не такая как я.

Глава 12

Я никогда не думала, что похожа на свою мать, равно как и не считала её главной причиной своего нежелания обзаводиться детьми. Поэтому, вопреки её ожиданиям, пламенная речь Веры ничуть не изменила мою позицию насчет материнства.

Но все равно, было в её словах нечто, показавшееся мне откровением. Возможно, дело в том, что сегодня она впервые за что-то передо мной извинилась. А, может, в том, что каждому хочется, чтобы мать им гордилась, и в какой-то степени все мы видим себя материнскими глазами. Но, скорее всего, её слова напомнили мне о том, чем до сих пор наполнена моя жизнь. Конечно, у меня есть моя карьера. И, что не менее важно, у меня есть связи, которыми я дорожу. Я хорошая сестра, дочь и подруга. В моей жизни присутствует смысл, и он никуда не делся даже без Бена.

Вот так именно мама, хоть и непреднамеренно, помогла мне перейти на следующий уровень эмоционального выздоровления. Помогла после трагедии постичь светлую мысль, что жизнь продолжается. Я даже начинаю снова подумывать о свиданиях. Не то чтобы мне не терпелось с кем-то начать встречаться, но все же свидания – это самый верный признак того, что ты продолжаешь жить после громкого разрыва. Признак того, что ты движешься дальше.

Поэтому, когда однажды Майкл заходит ко мне в кабинет и предлагает угадать, кто поставил меня на второе место, я даже впадаю в азарт. О, я точно знаю, что означает «второе место». Неважно, страховой ли вы брокер в Айове или школьный учитель во Флориде, или редактор на Манхэттене: всем знаком обычай собираться у кулера с водой (в нашем случае у автоматической кофемашины) и обсуждать, кто из уважаемых коллег самый привлекательный. Обычно подобное времяпровождение рождается от скуки или из-за долгого рабочего дня, но все подходят к нему чрезвычайно серьезно. (Соперничать с офисным хит-парадом по силам только рейтингу «Знаменитости, с которыми мне дозволено изменить своей второй половине».) Естественно, мой список знаменитых потенциальных любовников нынче недействителен, так как теперь я вправе сблизиться с кем пожелаю без всяких ограничений, что, к несчастью, ничуть не приближает меня к постели 1) Стинга; 2) Колина Ферта; 3) Джонни Деппа; 4) Тома Брэди или 5) Эда Харриса.

Конечно, в большинстве издательств основная проблема составления таких списков заключается в том, что у женщин невелик выбор. Во-первых, соотношение мужчин и женщин в издательском бизнесе составляет примерно один к трем. А из этих мужчин процентов семьдесят – геи. Поэтому в итоге на одного гетеросексуального мужчину приходится десять женщин. Вдобавок, если не принимать во внимание наиболее статусные отделы, вроде продвижения, в издательский бизнес идут в основном бывшие ботаники (и я в том числе), которые большую часть детства провели в четырех стенах, читая книги. Например, моя подруга Жаклин удостоилась персональной статьи в местной газете родной Северной Каролины за то, что прочитала за год пятьсот книг – а на тот момент ей было всего пять лет. Сама я недалеко от нее ушла – в детстве моим самым большим достижением было участие в турнире штата по правописанию, где я срезалась в финале на слове «рентгеноэлектрокардиограмма». Я ни в коем случае не утверждаю, будто все бывшие ботаники непривлекательны. Напротив, я считаю нас прекрасными людьми: любознательными, умными и намного более интересными, нежели среднестатистические девушки из группы поддержки или бывшие качки. Но список-то формируется не по критериям любознательности, ума или привлекательных человеческих качеств, а по сексуальности.

В общем, одним из бонусов дружбы с Майклом было то, что я всегда знала о рейтингах, которые составляли мужчины, и – что особенно интересно – в чьих фигурировала я. Работает это так: Майкл проговаривается, что я в чьем-то списке, а я притворяюсь одновременно смущенной, безразличной или возмущенной, на самом деле втайне чувствуя себя польщенной. А кто бы не был? Даже если тебя выбрал откровенный зануда, приятно знать, что котируешься.

Изображаю недоумевающий  вид и переспрашиваю:

– На второе место? – потому что мне вовсе не хочется показаться отчаявшейся или воодушевленной.

– Ну, ты поняла. Он считает тебя второй по сексуальности в нашем офисе, – уточняет Майкл.

– Кто? – я закатываю глаза. – Джеральд-сисадмин?

– Не-а.

– Я сдаюсь.

– Ричард Марго, – лукаво раскрывает тайну Майкл.