Храм ночи - Донован Фрост

Заинтересовавшиеся странным маршрутом части почитателей древнего божества, воины, находившегося рядом конного разъезда, отправили донесение о сем маневре своему бальи, а тот — одному из столичных легистов, что скромно ведал «делами дорожных пошлин», и проявлявшему живейший интерес ко всем немитраистским конфессиям. Разъезд в составе стареющего десятника и четырех жиреющих ратников, доложившись, поехал по тележным следам до ближайшей корчмы, расположенной возле полуразрушенной мельницы прямо на перекрестке проселочных дорог. Таковое соседство корчмы не насторожило потерявших веру в дедовские приметы бравых вояк. Они расположились за деревянными столами в обнимку с парой бочонков скверного пива и загадочным образом заснули так крепко, что не проснулись даже тогда, когда все заведение вместе со зловещей мельницей сгорело от случайной искры.

Прошедший через день дождичек смыл всяческие следы тележных колес за три для конного пути вокруг, так что прибывший из столицы отряд лучников в сопровождении невзрачных на вид чиновников по дорожным пошлинам, потоптавшись по влажному пепелищу, отправился восвояси. Сами же почитатели Асуры, добравшиеся в цветущие Пуантенские земли, не присылали в адрес Королевского совета никаких требований, прошений и грамот, будто и не заметили исчезновения десятка своих повозок и сопровождающих их людей, так что живой интерес столичного легиста к данному малозначительному случаю быстро угас.

Торкиль Пеллийский, правда, мог до сих пор подробно, в мерах серебра, вспомнить, во сколько ему обошлось молчание упомянутых невзрачных чиновников. Но по сравнению с богатством всей храмовой сокровищницы почитателей Асуры, которая сверкающими грудами лежала в подземельях его замка, это была ничтожная сумма, не стоило о ней и вспоминать Великому Мастеру.

Орден Блистательных насчитывал в своих рядах несколько десятков носителей славных имен, что могли заставить грамотного человека вспомнить о многих и многих великих деяниях, истинных и выдуманных, запечатленных в серебре и золоте на гербах немедийских и аквилонских аристократов, был образован не далее как пять лет назад. Разумеется, на средства, самую малость облегчившие храмовую казну.

Для орденских рыцарей не существовало ни владыки тарантийского, ни бельверусского. Равно Блистательные были равнодушны и к делам, и к молитвам почитателей Митры. Зато варваров, всех и всяческих, не исключая пиктов, гирканцев и народов юго-запада континента, живущих под тенью стигийского Змея, они ненавидели горячо и пламенно. Но ненавидели не только эту часть человечества, а и тех жутких демонов и ложных богов, что, согласно принятым догмам служителей Асуры, и предопределяли существование варварских богомерзких племен.

Особое место в представлениях Блистательных занимал Конан, вернее, тот вид державы, каковой киммериец придал Аквилонии и на который равнялись Немедия, Офир и Аргос вкупе с Бритунией, хотя правящие там короли провозглашали другую политику. Конану, как считали Великий Мастер, его учителя и последователи, вскоре надлежало перестать поганить своими стопами сей цветущий мир и отойти в бездну, откуда по недосмотру благих существ выудили варвара зловредные чудища. Но держава его благодаря произошедшим переменам и без него оставалась сильнейшим из государств хайборийского мира, и самое ее существование возмущало Небеса, давая демонам мрака неоспоримые преимущества в борьбе за души людские.

Если бы мутные воды пограничной реки не вымыли давно частички праха Валлана из черного панциря не вышедшего в давний бой короля и не унесли их многие годы назад в западное море, то чародей, из тех, кто не скитался более по видимому миру, смог бы из праха воссоздать живого Эйольва, и просвещенный сын просвещенного века пролил бы некоторый свет на грани этих представлений.

Эйольв, пожалуй, сослался бы на не познанный хайборийцами пласт знаний, что таили в себе смуглые аскеты-отшельники Вендии или укрытые в непролазных болотах и лиановых чащах святилища предшествующей Кхитаю цивилизации совершенно нечеловеческой природы. Эта грань темной мистики, будучи в хайборийскую эру занесенной из прошедших эпох, еще сохранялась на папирусах в самых сокровенных святилищах Сета на юге Стигии.

Однако, являясь, по сути, чисто умозрительной, не пригодной для прямой черной магии, была даже для лысых южных поклонников Мирового Змея чем-то излишне сложным, почти фантастическим. И не удивительно — потаеные знания и многовековые скрытые эзотерические воззрения нелюдей вряд ли могли пригодиться даже самым извращенным почитателям Тьмы и ее хозяина — Сета. Все же они оставались людьми, что бы о них ни говорили и до каких пределов отторжения человеческой в себе сути некоторые из них ни доходили, пройдя через ряд жутких ритуалов. В древней Лемурии, которая на заре самого человеческого рода враждовала с носителями, отличного от людского, разума, знали, как опасны тонкие яды тайных знаний. Однако эпоха Атлантиды, Лемурии и Валузии были уже не то что сказкой, а дымкой над темной водой, и Блистательные, погружаясь в пучину притягательных исследований и леденящих душу открытий, свято верили, что имеют дело с вполне современными хайборийскими толкованиями древних мистических учений последователей Асуры.

Скажи, вызванный из Серых равнин призрак Эйольва, Торкилю о чем-нибудь подобном, и Великий Мастер только бы рассмеялся. Пожали бы плечами и сами посвященные жрецы Асуры, бодро осваивавшие любезно предоставленные вольнодумным баронством пуантенские земли. Они знали, что до поры, до времени, пока дикарское капище не сравняют с землей после смерти Конана, и Асура не вернется со славой в Тарантию, храмовой казне нелишне побыть, в затерянном в глуши, замке начитанного Торкиля Пеллийского, вылеченного стараниями храмового лекаря, который молился Асуре в конце каждой водной процедуры и взывал к нему же при составлении чудодейственных лекарств.

Правда, ответственные пред настоятелями за сношения с греховным миром братья несколько встревожили его известием о многих странных смертях, сопровождавших перемещение груженых телег, к каковым при внимательном рассмотрении оказались причастны весьма умелые и ловкие слуги Торкиля.

Однако, опережая реакцию настоятеля и посвященных жрецов, в новые Пуантенские поселения полетели гонцы из замка. Посланники пеллийского владыки бегло ознакомили богомольцев с деяниями некоторых излишне любопытных приверженцев Золотого Льва, от взгляда которых смиренный слуга Асуры Торкиль и укрыл до времени покинувшие свои храмы сокровища. В Пуантене попереживали, повздыхали, но, оплакав безвинно погибших, решили, что деловая хватка Торкиля хоть неожиданна, но уместна.